Дело всей жизни (СИ) - "Веллет"

— И мидии, — мечтательно вздохнул Шэй. — Но здесь такого не подадут.

Кажется, его последние слова расслышал швейцар, который, узрев платежеспособную публику, немедленно склонился в элегантном поклоне:

— Добро пожаловать, господа! У нас вам подадут все самое лучшее. Изволите заглянуть?

Шэй машинально отметил, что тот говорит на хорошем английском. Должно быть, в его обязанности входило не только владеть «лондонским» языком, но и распознавать среди посетителей тех, для кого он родной. Даже неловко было при нем что-то говорить — Шэй заранее был уверен, что его английский из Нью-Йорка с ирландским акцентом, который проявлялся не всегда, но крайне метко, с треском проигрывает произношению чертова швейцара…

Хэйтем не стал даже отвечать, и перед ним немедленно распахнули тяжелые двери. Мелодично брякнул колокольчик на двери, а швейцар, не суетясь и не беспокоясь, предложил:

— Вы можете оставить шляпы прямо в зале, джентльмены. К каждому столу полагаются крючки и подставка для трости. Если желаете избавиться от плащей, к вашим услугам гардеробная.

— Благодарим, это лишнее, — отказался Хэйтем. — Нам нужен стол, где нам никто не помешает.

— Других у нас нет, сэр, — позволил себе улыбку швейцар. — Пойдемте, я провожу.

Шэй молчал. Удовольствие любовника, конечно, дорогого стоило, но сам Шэй чувствовал себя здесь как-то… неловко или нелепо, и невольно ловил себя на мысли, что лучше бы в какой кабак зашли. Да, там возможно, пришлось бы драться, французы тоже не прочь с азартом выяснить, кто сильней, но там бы можно было вытянуть ноги и есть хоть пальцами…

— Меню вам сейчас принесут, — швейцар проводил их до стола в углу зала и элегантным жестом указал на обещанные крючки, стыдливо прикрытые дорогой гардиной, которая имитировала окно на стене. — Могу я идти?

— Да, — Хэйтем снял треуголку, качнул головой и первым уселся за стол.

Шэю ничего не оставалось, как сесть напротив.

С самого начала было неудобно. Стол оказался накрыт льняной скатертью нежного кремового цвета. Проклятая тряпка свисала почти до пола, и Шэй опасался неудачно переставить ноги, наступить на нее и свалить на пол ко всем чертям. Наверняка стол под ней — такой же полированный и гладкий, как и панели на стенах. На стуле, впрочем тоже была надета льняная тряпка. И тоже, конечно, по пола.

Еще на столе стояли солонка и несколько хрустальных бутылочек с непонятно чем, а на предполагаемых местах размещения гостей расположились пышные салфетки, уложенные так хитро, что казались произведениями искусства.

На горизонте появился слуга в таком же, как у швейцара, безупречном костюме, только в переднике. Он безмолвно скользнул к столу и разместил перед каждым из гостей книгу в кожаном переплете. Шэй понимал, конечно, что это всего лишь меню, но больше смахивало на инкунабулы двухвековой давности — с тем отличием, что кожа была новенькой и скрипучей и вкусно пахла.

Шэй видел, как слуга вопросительно поглядел на Хэйтема, и тот отпустил — так же, одним взглядом.

Хэйтем раскрыл книгу и уставился туда с видом ценителя. Шэй тоже полез — хоть поглядеть. Выбор… Собственно, Шэй быстро понял, что выбрать что-то конкретное тут будет затруднительно. Хэйтем внимательно изучал предложенное, а Шэй со скуки начал считать позиции.

Двенадцать супов (из них два — с креветками), двадцать четыре холодных закуски, восемнадцать блюд из говядины, тридцать — из баранины, девятнадцать из телятины, больше тридцати — из птицы и дичи, двадцать восемь — из рыбы, пятнадцать жарких, четырнадцать паштетов, почти сорок горячих закусок, под пятьдесят десертов, из которых одиннадцать — сорта мороженого.

Отдельным списком шли иностранные блюда: английские бифштексы и прусская кислая капуста, гамбургская говядина, испанские окорока и итальянские макароны, копченые угри и икра из России, треска и сельдь из Голландии, а остального перечисленного в списке Шэй попросту не знал.

Перейдя к винной карте, он насчитал больше пятидесяти сортов вина — от бургундского до токайского, больше двадцати ликеров, пару десятков смешанных напитков и окончательно кончился на японском сакэ, что бы это ни было.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Чего хочешь? — Хэйтем поднял глаза от каллиграфических строк.

— Поесть, — честно откликнулся Шэй.

— Понятно, — мистер Кенуэй спрятал улыбку в уголках губ. — Может быть, хочешь попробовать лягушачьих лапок? Их едят руками, тебе не придется мучиться с выбором приборов.

Шэй помотал головой:

— Я не настолько не в ладах с этикетом, чтобы есть лягушек.

— Тогда, думаю, ты не откажешься от обычного бифштекса, — хмыкнул Хэйтем. — С ним нетрудно управиться. А из закусок — креветки. Или устрицы?

— Устрицы, — мистер Кормак оживился. — И креветок тоже можно.

— Вина?

Шэй свел брови и все-таки спросил:

— А что такое сакэ?

Хэйтем нахмурился и не слишком уверенно качнул головой:

— Кажется, что-то вроде водки. И кажется, ее пьют теплой. Или горячей…

— Вина, — вздохнул Шэй. — На твой вкус. Только не кислого.

Слуга появился как нельзя вовремя. Тут вообще предугадывали все желания, которые только было можно предугадать. Шэй дождался, пока Хэйтем педантично сделает заказ, и машинально развернул и свернул обратно салфетку. Она была очень приятная на ощупь, и даже мелькнула мысль ее стащить, хотя зачем, Шэй не слишком хорошо представлял.

Хэйтем грациозно откинулся на спинку стула и вздохнул:

— Если захочешь, в следующий раз пообедаем в заведении попроще.

Но мистер Кормак благородно отказался:

— Нет, Хэйтем. У нас… В Нью-Йорке таких заведений в ближайшие сто лет не предвидится. Грех не воспользоваться случаем.

Мистер Кенуэй, кажется, оценил — по крайней мере, благодарно опустил ресницы и заметил:

— Я попросил прожарить для тебя мясо…

— А что, приличные люди сырым едят? — фыркнул Шэй, хотя и знал, что способов прожарки существует как минимум три, а те самые «приличные люди» вроде и двенадцать различают.

— …и подать крепленого вина, — невозмутимо закончил Хэйтем. — Хотя, несомненно, хороший бифштекс следовало бы запивать сухим.

— Спасибо, — язвить Шэй перестал.

Ради него мистер Кенуэй в этом пафосном ресторане наплевал на правила приличия. Немыслимо.

Вернулся слуга, принес высокое «двухэтажное» блюдо со льдом, где на нижнем ярусе в художественном порядке были разложены устричные раковины, а на верхнем — несколько разных соусов в перламутровых скорлупках. К блюду прилагались еще две вилки и два ножа. Следующим заходом он притащил тарелку с сырами, среди которых преобладали плесневелые, а в конце концов принес и ведерко со льдом, где покоилась бутылка шампанского, и крошечный поднос с фужерами. Бутылку слуга жестом фокусника открыл при гостях, разлил игристое вино по фужерам и, пожелав приятного аппетита, удалился.

Шэй не удержался, ляпнул:

— А почему шампанское? Ты же говорил про крепленое?

— Ну кто же запивает устриц крепленым? — вздохнул Хэйтем. — Я и себе выбрал те сыры, которые подойдут под «Блан де Нуар». Чтобы тебе не кисло было!

— Да направит меня Отец Понимания, — едва слышно простонал Шэй.

Шампанское даже нельзя было залпом выпить, чтобы полегче стало. Хэйтем приподнял бокал, дождался, пока Шэй догадается чокнуться, и, молча пригубив, с наслаждением принюхался к тарелке и насадил на деревянную резную шпажку что-то не слишком аппетитное.

Шэй решительно приступил к устрицам. Надо сказать, на Тортуге и на остальных карибских островах к устрицам кучи вилок и ножей не подавали, а дома Шэй вообще не заморачивался вилками. Он с подозрением оглядел ножи — оба напоминали кортики, только крошечные. Один с зазубринками, другой гладкий.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Раковины не были открыты до конца, и Шэй упрямо попытался вскрыть одну зазубренным ножичком. Не вышло, моллюск сдаваться не желал. Шэй попробовал гладким ножом — и тоже потерпел неудачу, да еще и едва не полоснул себя по ладони, когда клинок сорвался.

Хэйтем насмешливо наблюдал за этими потугами, разжевывал сыр и блаженно жмурился. Ему явно нравился и «хлеб», и «зрелища».