Весь Кир Булычев в одном томе - Кир Булычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Павел Николаевич ее не видел. Он сидел на полу перед шкафом, лысина поблескивала под лампой, а вокруг разложены разные приборы. Нашел время свои завалы разбирать…
— А, — сказал он, не оборачиваясь. — Явилась, не запылилась.
Голос не обиженный, не сердитый. Выговора не намечается.
— Что ты делаешь? — спросила Лиза, снимая плащ. — Ужинал?
Только тут поняла, что шкаф распахнут, а нижний ящик вытянут на пол.
— Понимаешь, заглянул туда, думаю, как использовать, — пустой ведь. И при первом же расчете пришел к выводу о том, что ящик не до конца задвинут. Следовательно, там что-то находится.
Павел Николаевич был необычно говорлив. Доволен собой.
— Значит, я его вынул — и оказался прав. Там деталей целый вагон. Кто-то прятал с тайной целью. Смотри, трансформатор миниатюрный. Разве у нас такие делают? А провода отсоединенные я отдельно складываю. У меня один человек есть, он из них ремешки вяжет, по три рубля с руками отрывают. И схемы транзисторные. Тонкая работа. Я уже шестнадцать панелей снял, а там еще сколько осталось! Хочешь, погляди.
Он говорил и говорил, не глядя на Лизу, а Лиза стояла, прекрасная, как принцесса, и понимала, что шкаф убит. Никакой сказки — шкаф оказался прибором, чтобы осуществлять желания. Люди старались, изобретали…
— А ведь люди старались, — сказала она тихо.
Удивленный не столько словами, сколько тоном Лизы, Павел Николаевич поднял круглую голову.
— Старались бы — не сдали в комиссионку.
— Наверное, случайность вышла, ошибка.
— Не надо было сдавать. — Он отгонял сомнения и опаску. — Я уже предварительно подсчитал — больше чем на сорок рублей получается.
— Люди старались, и он еще много мог сделать…
— Не мели ерунду. — Павел Николаевич нырнул в шкаф — голос оттуда доносился глухо. — Что за платье надела? У Тамарки взяла?
Ответа он не ждал, Лиза и не стала отвечать. Не поверит. А поверит — еще хуже: разозлится, что не сказала вовремя. «Могла записку оставить, мы бы его использовали». Лучше, что не использовали.
— Ты с платьем аккуратнее. Если пятно или что…
Лиза смотрела в зеркало. Бледное, незнакомое лицо и глаза большие и темные — одни зрачки.
Что-то внутри шкафа зашуршало, лопнуло. Тяжело дышал, старался Павел Николаевич.
И Лиза услышала свой голос. Только потому и догадалась, что свой, что больше некому было так пронзительно, зло, отчаянно кричать:
— Вылезай! Кончай сейчас же! Люди же старались…
Вячик, не двигай вещи!
Глава 1
Мать пришла проводить Вячеслава на аэродром и держалась корректно. Вячик опасался не слез, не тревожных слов, а указаний, которые она не сделала дома и могла изложить здесь, в группе туристов, которые пока что присматривались друг к другу, выбирая себе партнеров или приятелей на время поездки в Англию.
Мать держала в руке скрученный журнал с латинским названием, потому что всегда помнила, что должна производить впечатление деловой, современной и умной женщины. Все это и так было понятно с первого взгляда, журнал был перебором.
Вячеслав проследил за взглядом матери. Особенно доставалось от него женщинам, одну из которых, худенькую шатенку, мать пронзила взглядом насквозь.
— Я подумала, — произнесла мать, — о той легкости, с которой завязываются в наши дни интимные отношения в среде молодежи. Мне приходилось наблюдать на Южном берегу Крыма, как внешне добропорядочными девушками овладевает какое-то специфическое курортное остервенение. Нет, я не ханжа…
Шатенка была причесана на прямой пробор и напомнила Вячику девушек с акварелей пушкинских времен. Слово «остервенение» с ней никак не вязалось.
— Ты меня слушаешь? — спросила мать. — Ты не забыл ключ? Может случиться, что я буду на конференции, когда ты вернешься.
Фраза была сказана слишком громко, в расчете на аудиторию. Аудитория не обратила на фразу внимания.
Глава 2
Люда работала в библиотеке, была моложе Вячика на тринадцать лет, и в начале зарубежного путешествия ее смущали робкие знаки внимания старшего экономиста. Может, даже не сами знаки, а ирония, с которой относились к ним окружающие.
От смущения Люда была с Вячиком суха и официальна, пока однажды в автобусе не зашел разговор о книге Маркеса, и Вячик в споре оказался союзником Люды. А вскоре у Вячика обнаружились два достоинства, занимавшие верхние ступеньки на шкале моральных ценностей Люды: он был добрым и начитанным. Люда перестала его чураться.
А Вячиком овладела непривычная говорливость. Ему хотелось, чтобы Люда знала о нем все, начиная с воспоминаний о раннем детстве. Он не сразу сообразил, что происходило это оттого, что Люда была идеальной слушательницей, заинтересованной и благожелательной.
И ничто не предвещало (так казалось Люде) каких бы то ни было перемен в этих ровных отношениях.
Как-то вечером они стояли на берегу Темзы. В спину им косились печальные граждане города Кале с одним большим городским ключом на всех — творение великого скульптора Родена. Темза была неширока, другой, правда, они и не ждали, а на том берегу тянулись здания с открытки, купленной Вячиком еще в аэропорту.
— Вы не замужем? — спросил неожиданно для себя Вячик.
— Я раздумала, — ответила Люда. — Он хороший человек, но у нас с ним совершенно разные интересы.
Вячик с грустью подумал, что Люда еще очень молода и потому может судить и решать так категорично. С возрастом жизнь усложняется.
— Наверное, вам не следовало задавать такого вопроса, — сказала Люда.
— Почему?
— Это вмешательство в мою личную жизнь. — Люда вдруг улыбнулась и добавила: — Смотрите, какой смешной пароходик! Очень древний. Я же не спрашивала, почему вы не женаты.
— В этом нет тайны, — признался Вячик, любуясь ее строгим, четким профилем. — Я привык жить с мамой.
Люда обернулась к нему, и тонкие высокие брови удивленно приподнялись.
— Понимаете, мама не представляет себе иной жизни. Она давно рассталась с отцом, я у нее единственный сын, единственный по-настоящему близкий человек.
— А дальше как? — Вопрос вырвался у Люды непроизвольно. Ей не хотелось допрашивать Вячика.
— Дальше? — Вячик пожал плечами. — Не знаю.
— Знаете, что я думаю? — сказала Люда, помолчав. — Вы, наверное, никогда еще не любили изо всей силы. А если это произойдет, вашей маме придется смириться.
— Сомневаюсь, — возразил Вячик. — Мама никогда не смирялась.
В последнюю ночь в Лондоне Вячик принялся писать стихи. Для того чтобы не разбудить Завадовского,
