Влада. Бал Темнейшего - Саша Готти

Волны прядей упали на плечи, и Влада вдруг пожалела, что не отрастила волосы до пят. Сейчас бы очень пригодилось.

В тишине зашуршала ткань джинсов. Взвизгнув, на середине пути застряла молния на свитере, больно прищемив пальцы.

– В огонь, – произнес Гильс, оценивающе меряя глазами ее фигуру.

В огонь так в огонь – языки пламени, как живые, принялись лизать полетевшие туда тряпки. Оставшееся на ней белье заставило бы любую кикимору-первокурсницу взвыть от позора. Застиранное, хлопковое, которое Влада носила еще с той, прежней школы, так и не собравшись купить новое, раз старое налезает. Зато не стыдно за фигуру – даже в чуть искаженном отражении темных оконных стекол она выглядела стройной белокожей статуей.

– Ну, дальше…

Лицо Муранова, который облокотился на камин, наконец-то заиграло эмоциями – вампир тоже волновался. Во всяком случае, глаза напряженно прищурились, а издевательская улыбочка слетела с лица.

«Думаешь, боюсь тебя?» – одними губами прошептала Влада, и руки уже рванулись стягивать майку, как вдруг она все-таки не выдержала:

– Отвернись! Если ты все еще тот Гильс, которого я помню – ты отвернешься…

В этих словах было столько надрыва, но вампир все– таки нехотя отвернулся.

Влада, снимая остатки одежды, дрожала так, что пряди волос подпрыгивали на спине, да тяжелый медальон на шее бил по ключицам пляшущим камнем. Пламя в камине как-то особенно злорадно вспыхнуло, набросившись раздирать в пепел ее белье.

– Аты совсем не такая худенькая, какой кажешься в одежде. Хорошие формы, красивая кожа, – донесся голос Гильса, как из тумана.

Ну, конечно, отражение ее тела прекрасно было видно в оконном стекле, как в зеркале, – и Гильс надолго замер, не сводя глаз с темного окна.

Сейчас Муранов обернется, через какие-то секунды. А потом все и произойдет. Не так она представляла себе этот первый раз, взрослую любовь. Конечно, девчонки в Носфероне вели очень откровенные разговоры о парнях, – да и какие могут быть тайны, когда есть интернет. В девичьих тайных мечтах был Гильс, изредка – Егор, и тогда Влада обзывала себя достойной своего ветреного отца и выбрасывала из головы ужасные мысли.

Но как сейчас – по принуждению, из-за страха или безвыходной ситуации – нет, только не так! Ведь потом ничего не вернешь!

«А вот Гильс не боится, как я. У Муранова это не в первый раз. Это то, на что намекала Дрина – у него было много девчонок, и близких отношений, в том числе с Элей… Ия не первая. Ему играть со мной нравится…» – пронеслось в голове.

Но секунды летели, а Муранов все не оборачивался.

Влада догадалась – он тоже решает сейчас что-то для себя, слушает сейчас удары ее сердца, как слушает меломан любимую музыку, наслаждаясь каждым тактом.

– В шкафу мои рубашки, – наконец раздался его голос в тишине комнаты. – Выбери любую. Успеешь за десять секунд?

Второй раз повторять не пришлось.

Влада метнулась к шкафу, распахнула его тяжелые двери, увидав аккуратный цветовой ряд рубашек на вешалках, от угольно-черной до ярко-багровой. Дернула одну из самых длинных, и упавшая вешалка загремела где-то внизу шкафа, пока трясущиеся пальцы застегивали острые пуговицы.

Холодный шелк приятно защекотал кожу, заструился по спине как прохладная вода. Рубашка, к счастью, была длинной, закрыв все, что парню видеть не положено.

Влада закрыла шкаф и чуть не вскрикнула – Гильс оказался не у окна комнаты, а прямо перед ней.

– Тебе идет моя рубашка, – тихо произнес вампир. – Хотя без нее было лучше. Боишься меня?

Ах, вот в чем дело! Заставил раздеться, сжечь одежду, потому что не мог простить ей того случая в Пестроглазово! И вот сейчас он стоял так близко, что можно было разглядеть, как языки пламени камина отражаются в его зрачках. Хотя – нет. Это и было само пламя, глубина глаз кровопийцы. Как замочная скважина, сквозь которую можно было увидеть нечто запредельное и огромное, где полыхал страшный огонь. Лицо Гильса, которое всегда действовало как гипноз – в чем его магия? Почему увидев однажды, забыть уже невозможно? Повернет голову, взглянет и улыбнется – и каждый раз Влада Огнева падает в бездну, летит туда, одурев от счастья. Вот как сейчас…

– Боишься меня? – повторил Гильс, уже с легкой улыбкой, будто прочитав эти мысли.

– Есть немного.

– Ну, что же тебе нужно? Говори. Ты пришла в мой дом, теперь ты одета так, как мне нравится. Я слушал великолепный концерт твоего сердца и судорожного дыхания. Браво! – Гильс, отступив на шаг от нее, похлопал в ладоши. – Теперь – награда. Итак, что же заставило тебя – гордячку, умницу, вампиршу с недавних пор… пойти на отчаянный шаг и приехать ко мне, зная, что тебя ждет?

И снова нужно было найти правильные слова. Так, наверное, ощущает себя идущий по минному полю, зная, что один неосторожный шаг и все может закончиться взрывом и катастрофой. И вот он – неосторожный шаг.

– Я хочу поехать с тобой на бал, танцевать с тобой, – быстро пробормотала Влада. – Я, а не другая.

– Откуда вдруг ревность?.. Приспичило тебе бал, если ты посылала всю эту светскую ерунду тайного мира подальше, – вампир присел на кровать, глядя на Владу. – Серьезно, взревновала, Огнева?.. А на кой тогда так трястись, требовать, чтобы я отвернулся? Нужен парень – вперед…

Что именно «вперед», долго гадать не нужно. Не то, совсем не то сказала. С Гильсом невозможно играть, он ей не верит, да и она попадает впросак при каждом удобном случае. Сейчас он вот-вот поймет, что она ведет свою игру. И тогда прощай бал и последняя возможность жизни для тролля.

На миг внутреннее напряжение настолько достигло предела, и взгляд оторвался от черного пятна вампирского халата и двух ярких углей его глаз, улетев в сторону окна. Здесь, в комнате бушевала невидимая буря, а там, за отдернутыми шторами в темном провале уличной темноты так спокойно и медленно кружили белые хлопья.

– Смотри, первый снег пошел, – Влада удивилась, услышав от себя эту фразу, совершенно нелепую и невпопад. – Я с детства всегда загадывала желание, когда видела первый снег. Пусть прежний Гильс вернется…

– Ну вот что с ней такой будешь делать, а? – тоже не выдержал Муранов, но уже без ярости, с досадой, будто обращаясь к невидимому судье. – Ее кровь от матери и отца, что же она делает с девчонкой, ведь раздирает же надвое! Еле уговорили уехать из Огоньково, потому что повесила на себя вину за Бертилова. Другая бы сбежала первой от опасности – а эта сидела там и ждала. Ее приняли в семью, я ее ждал – так нет! Опять не подошло, что-то застопорило. Ведь мог же приказать, Влада! Забыла про медальон?!

Влада хотела было ответить, но горло вдруг перехватила невидимая ледяная рука.

Тело – что-то случилось и с ним, потому что оно перестало вдруг слушаться, ноги сами сделали несколько шагов, колени подогнулись, и Влада рухнула на ковер, закрыв лицо руками.

– Вся моя семья носит такие знаки на себе, все мы, и ты это видела, – продолжал Гильс. – Это сильнейшая наша защита, мы едины и чуем друг друга. Я всегда знаю, где Майка, Стелла, Костя и Артур, где Алекс и мой отец. Когда Алексу было плохо, я знал, что его лучше не трогать и не беспокоить. Я слышу, как сестры радуются моему возвращению в семью, как они любят меня. А что исходит от тебя? Я в твоих мыслях слышу только сомнения, нужен ли я тебе или ты ждешь другого? Того, кто никогда не вернется.

– Я ошибалась, – сжимая горло рукой, прошептала Влада. – Надеюсь, ты это тоже слышишь.

– Я слышу и ощущаю постоянные твои муки и терзания! Балбеса летучего в свиту потащила, только бы от фурий спасти. За Тановскую вступилась, выгораживала ее, хотя она выжила тебя из Универа. В Пестроглазово поехала поплакать и снова винить себя во всем. А про себя подумать хоть раз, Влада? Разве ты не нуждаешься в защите сама, разве не плохо тебе?

Влада вдруг вспомнила, что с момента гибели деда, все месяцы одиночества и кошмара еще никто ни разу не назвал ее ласковыми словами, не попытался утешить. Действительно – одна, одинока. И плохо ей, очень плохо.

Влада молчала, с вызовом разглядывая пылающие глаза.

– Светлая ты моя кровушка… бедная девочка.

Эти слова прозвучали, как удар грома. Это было так неожиданно ласково, что Влада испугалась – издевается? Но нет – в его глазах не было и тени насмешки. Вампир протянул руки, улыбаясь и предлагая примирение.

Вообще такое поведение для Муранова было очень большой редкостью, почти никогда Гильса не пробивало на чувства. Всегда подколки, насмешки, смеющиеся черные глаза или же просто жестокая грубость.

– Твой дед погиб, брат погиб, родителей ты вообще не видела, а кикимора тебе не стала приемной матерью. Даже домовой от тебя сбежал. Я единственный, кто у тебя остался. И ты это поняла наконец-то. Потому и рванула ко мне сегодня от отчаяния.

В этом Гильс был прав.

Потому что два года любви никуда не денешь, не уничтожат это никакие жестокие слова, никакие неосторожные поступки.