Страж фараона - Михаил Ахманов

– Увертливый народ эти темеху, – произнес он, с хрипом втягивая воздух. – Ловкие, быстрые, как песчаные блохи! Ну, ничего! Место тут узкое, а мы их зажали, мой господин, точно мышей промеж двух кошек! – Мерира огляделся и начал пересчитывать трупы, тыкая в них пальцем: – Уа, сон, хемет, туа, сас, сехеф... Сесенну? Где седьмой? Семеро их было, клянусь судом Осириса!

Семен тоже огляделся, мрачно хмуря брови; главная мышка ускользнула, а вокруг, на окровавленной земле, валялись только безвинные и непричастные.

– Седьмой удрал, пока мы с этими возились. – Он покосился на мертвых ливийцев.

– Ну, так беги за ним, семер, а я поковыляю следом. Дальше песков не удерет! Гляди только, чтоб лошадей не подманил, до лука не добрался... А так – куда ему деваться? Кроме твоей секиры – некуда!

Кивнув, Семен повернулся, стиснул покрепче топор и побежал по узкой дороге. Над кронами деревьев по-прежнему сияла треть солнечного диска, будто напоминая, что времени прошло всего ничего; земля под подошвами сандалий была твердой, надежной, вполне подходящей для битв и погонь, а с реки тянуло свежим ветром, который приятно холодил жгучие царапины от кинжала и дротика. На бегу, стараясь не споткнуться о валявшиеся кое-где обломки колесницы, Семен размышлял о словах корабельщика, а вот о том, что минут через десять – пятнадцать он догонит Софру и разнесет ему череп секирой, вспоминать совсем не хотелось.

Странный, однако, народ в Та-Кем, и время странное! Гляди, чтоб лошадей не подманил, до лука не добрался, – предупредил Мерира... А ведь в другой стране сказали бы: гляди, поймает лошадей – ускачет! Но колесница разбита, и роме – воину, семеру, землепашцу – чужда идея оседлать коня. Чужда! Тут не аравийские просторы, не кочевая вольница, тут во всем – порядок: осел – чтоб ездить и возить поклажу, корова – чтобы тянуть повозку и плуг, а конь годится лишь для колесницы...

Он думал, что есть десятки вещей, которые можно тут сделать, – не выплавка стали и не реформа письма, а более простые вещи, вроде седел и стремян или плугов с бронзовым лемехом. Стрелы с трехгранными наконечниками вместо плоских – летят дальше, бьют смертоносней; длинные копья и клинки, чтобы колоть и рубить с коня; арбалеты, баллисты и катапульты, что мечут ядра на тысячи шагов; парусное вооружение на судах, киль, шпангоуты и руль вместо примитивных весел; сигнальные башни и семафорный телеграф, понтоны и наплавные мосты, маяки с горючим маслом и зеркалами, что отражают свет коляски, в которые можно запрячь лошадей, голубиная почта или хотя бы яблони, неведомые в Та-Кем, – яблони, сливы, апельсины из северных заморских стран, лежащих, в сущности, рукой подать от Дельты, в каких-то трехстах километрах... Однако, если не считать колясок, яблонь и плугов, все эти вещи – так ли, иначе – ассоциировались с войной, и потому изобретать их не хотелось. Совсем не хотелось – ведь он отлично знал, кто унаследует державу с такими вот полезными игрушками! Это мальчишка, сын сириянки, сидевший на троне Та-Кем... Мальчик, который лет через тридцать потопит в крови и Сирию, и Финикию, и Палестину... Дай ему конное войско, баллисты и катапульты, морские суда, горючую смесь, тараны и понтоны – глядишь, он до Индии доберется! А это в планы Семена совсем не входило.

Заросли остались позади, и теперь, когда ничто не закрывало взгляда, он наконец увидел Софру. Тот уже не мог бежать; шел, опираясь на дротик, тяжело переставляя ноги, с опаской оглядываясь назад. Заметив погоню, жрец попытался ускорить шаги, потом, вероятно, сообразил, что от преследователя не уйдешь, и замер, раскачивая в поднятой руке свое оружие. Сейчас он был опасен как гиена, которую загнали в угол; зрелый муж, достаточно крепкий и, несомненно, не уступавший любому воину в искусстве метания дротиков. Мысль об этом не устрашила Семена, а будто добавила энергии; его ожидал поединок, не убийство.

Софра расправил плечи, высокомерно откинул голову:

– Во имя Амона! Почему ты убил моих людей? Чего ты хочешь, ваятель? Я ведь не ошибся, ты – ваятель Сенмен из мастерских святилища? Тот, кого я хочу возвеличить и наградить?

– Мне не нужна твоя награда, – молвил Семен, не спуская глаз с лица Софры и острого жала дротика.

– Что же тебе нужно?

– Твоя жизнь.

Жрец неторопливо сдвинулся в сторону – так, чтобы солнце не било в глаза. Дыхание его выровнялось, ноги уже не дрожали.

– Моя жизнь? – Голос Софры обрел былую силу. – Почему? Разве Рихмер не договорился с тобой? Или тебе дали больше? Кто? Хоремджет?

– Он будет следующим. – Семен шагнул поближе, и теперь их разделяли шагов десять-двенадцать. – Он тоже умрет – как всякий, посягнувший на царицу. Это утешит тебя, жрец?

Глаза Софры прищурились, рука напряглась.

– Царица! Вот кто тебя подослал! Теперь я понимаю... Все-таки Рихмер ошибся!

Резко выдохнув, он метнул дротик.

Судьба или боги хранили Семена – он успел присесть, и древко с бронзовым острием свистнуло над головой. Выпрямившись, он положил на землю секиру и потянул из ножен кинжал – такой же, как у Софры, с лезвием длиною в три ладони. Это будет честный поединок, мелькнула мысль.

И тут же ее догнала другая: может быть, не убивать? Пригрозить загробной карой, запугать и подчинить, как Рихмера?

Не выйдет, понял он, глядя в глаза Софры. Этот человек казался себе самому избранником богов, он был чересчур амбициозен, слишком сильно мечтал о величии и нераздельной власти и, не дрогнув, отдал бы за власть и величие всех дочерей и сыновей в придачу. К тому же что ему известно о Сенмене, брате Сенмута? Явно поменьше, чем Рихмеру... Он полагает, что перед ним – ваятель, бывший пленник из страны Иам, а не посланец Осириса...

Вдруг ощутив странное головокружение, Семен отвел взгляд от лица Софры. Ичи-ка? Похоже, верховный жрец владел магическим искусством столь же уверенно, как дротиком... Но тут и там – промазал! – мелькнуло у Семена в голове. Перехватив поудобней кинжал, он прыгнул, со скрежетом встретились клинки, Софра покачнулся, но в последний миг, уже коснувшись острием ямки над ключицей, Семен вспомнил о львах. Львы не убивают кинжалом... Мысль не успела завершиться, когда он вогнал кулак под ребра жрецу. Тот согнулся, роняя оружие, и Семен, обхватив руками бритый череп, дернул резко и сильно, вслушиваясь в хруст позвонков и глядя в тускнеющие зрачки. Далекий хриплый рык, внезапно раскатившийся над сухими травами и песками, заставил его выпустить тело жреца и отступить к лежавшей на земле секире.

Он поднял топор и отвернулся от мертвеца. Смотреть на него не хотелось; в мирном покое расцветающей зари смерть была чем-то жутким, неестественным, и было неприятно вспоминать, что сотворил он ее своими собственными руками. Пустыня, лежавшая за полосою трав, выглядела привлекательней смерти. Возможно, она являлась всего лишь одним из ее многообразных обличий, но не сейчас, а в дневное время, когда пугала безводьем, зноем и яростным блеском песков. Утром же она была чарующе прекрасной: первые лучи солнца золотили покатые вершины дюн, чьи подножия еще тонули в фиолетовых тенях, и между этими цветами золота и аметиста светились и пылали все оттенки красного и желтого.

Воздух опять содрогнулся от хриплого рева, и, словно вторя ему, хриплый голос за спиной сказал:

– Пойдем, господин! Еще немного, и они доберутся до трупов.

– Сейчас пойдем, Мерира, – отозвался Семен, чувствуя, что беспредельное пространство ярких красок, песчаных холмов и дрожащего над ними воздуха будто зачаровало его. Наконец он вздохнул, вскинул секиру на плечо и пробормотал на русском: – Могущество наше будет прирастать Сахарой... Надпись на гробнице местного Ломоносова, он же – Сенмен, он же – Семен Ратайский...

– Что ты сказал, господин?

Не ответив, Семен повернулся и зашагал к зарослям. Пустыня глядела ему в спину тысячей глаз, напоминая о своей необъятности, безлюдности, красоте и как бы стараясь удержать его, не отпустить к узким полоскам земли с полями, рощами и городами, тянувшимся вдоль речных берегов. Может быть, в пустынном просторе нашлось бы другое место, еще не занятое и пригодное для человека? Какой-нибудь оазис, три пальмы над ручьем, где можно прожить жизнь с друзьями и любимой женщиной, никого не убивая и никому не угрожая, не вмешиваясь в ход событий, оставив миру самому решать свои дела...

Пустые мечты! Он мрачно усмехнулся. Если б и нашлось такое тайное убежище и если б с ним ушла Меруити, ушли Инени и Сенмут, Пуэмра и Аснат, чем бы они занимались в свободное время? Лепили куличики из песка? Устроили блошиный цирк?

Семен обернулся, поглядел на пустыню, на тело мертвого жреца, и покачал головой. Все же человек должен не прятаться, а жить с людьми, хоть это и непросто. Временами – неприятно, страшно и даже чудовищно... А иногда – непонятно... Вот хотя бы случай с ним: вдруг его переместили в прошлое некие силы, разумные и не лишенные любопытства, коим интересно знать, чем кончится подобный опыт? Вдруг они, эти силы... Мерира дернул его за перевязь: