Княжий пир - Юрий Никитин

Намного.

Конь пошел быстрее, весело потряхивал гривой. Петька завозился в мешке, вылез, Залешанин поморщился, когда раскрашенная птаха взгромоздилась на плечо. Цепляться приходилось за узкие щелочки между булатными пластинами, Петька качался, взмахивал крыльями, удерживая равновесие, всякий раз царапая щеку жестяными перьями.

— Ты перьями не тряси, — не выдержал он наконец. — Глаза выбьешь. Чего это вы все так взыграли?

Петька посмотрел на него одним глазом, переступил с лапы на лапу, долго умащивался, и все только для того, чтобы посмотреть и другим. То ли дело сова, у нее оба глаза впереди на морде, как у человека.

— Дур-р-рак, — сказал Петька веско.

— На себя посмотри, — обиделся Залешанин. — Сто лет с кобзарями… ну пусть не все время, но мог бы хоть петь научиться!

— Хошь запою? — предложил Петька с готовностью.

Залешанин шарахнулся так, что чуть с коня не упал:

— Нет!!! Лучше уж пусть сто ворон закаркают. Это вам с конем так солнышко в темя клюнуло?

— А может, все же запеть? — повторил Петька с колебанием. — Хорошо-то как…

— Да что с вами?

— Дурень, — повторил Петька еще пренебрежительнее. — Море!

Залешанин потянул ноздрями. В воздухе явно чувствовалось влажное дыхание теплого соленого моря. Даже аромат водорослей, рыбы… Он никогда не был на море, не зрел, но кровь, что почти вся из морской воды, отозвалась сразу, взбрыкивая на перепадах суставов как жеребенок, с разбегу бросаясь в голову, ударяясь в виски.

Внезапно раздался такой дикий вопль, что Петька дернулся, забил крыльями, пытаясь от ужаса взлететь, исчезнуть, ибо человек вдруг вскинул обе руки, длинные, как оглобли, только толстые, завопил тонким противным голосом, оглянулся по сторонам, никто не видит, завопил еще громче, гаже, пронзительнее. Даже попытался вскочить с ногами на седло, но опомнился, да и Петька орал, запутавшись когтями в кольцах кольчуги, одурело бил по голове крыльями.

— Ты чего? — провопил на ухо одуревшему человеку.

— Море!!!

— Ну и что?.. Топиться будешь?

Залешанин счастливо озирался, все тело двигалось, бугры мышц вздувались по всему телу, ходили под кожей шарами, там тоже визжало от счастья и ходило на ушах, кувыркалось по-своему.

— Ура, — прошептал он счастливо, — какой же я молодец!

Петька кое-как укрепился снова, посмотрел круглым глазом:

— Дур-р-рак!

— Не-е-ет, — сказал Залешанин ликующе, — не дурак, если добрался в одиночку. Тебя не в счет, ты ехал на мне. На готовом…

Петька каркнул над ухом так громко, что Залешанин отшатнулся:

— Дур-р-рак!.. Ты тоже… Тебя конь вез!

— Перестань орать «дурак», — сказал Залешанин строго. — Я уже помню, как тебя зовут, неча повторяться. Держись покрепче!

Он пришпорил коня, а тот, еще раньше уловив движение ног, с места перешел в мощный галоп, понесся так, будто старался выпрыгнуть из собственной шкуры, будто решил плюнуть на свою конскую породу и стать большой страшной рыбой, которую все будут бояться.

Воздух подрагивал, в земле тоже чувствовалось неспокойство. Доносился глуховатый рев, что то затихал, то снова слышалось ворчание такого могучего зверя, что не мог и вообразить, но ворчание было не злым…

Внезапно земля стала понижаться, за краем открылось… нечто настолько непривычно лазурное, светло-зеленое, что Залешанин не сразу сообразил, что это и есть море, такое близкое, словно поднявшееся из-под земли.

Волны набегают на пологий берег, катятся далеко-далеко по белому как снег песку, тоже непривычному, песок желтый или красноватый, а тут ровно снег или мел, только блестит каждой крупинкой…

Он чувствовал, что мелко дрожит, как на ледяном ветру. Вырос на берегу огромной реки, каких не видел мир, плавает как рыба, но это… это даже не море! По песням сказителей видел море как большую реку, с теми же волнами, но побольше, такую же прозрачно-серую воду… Разве назовешь волнами эти водяные горы, что зарождаются в неведомых краях, а сюда катят огромные и величавые, будто каждая князь или хотя бы верховный волхв?

Конь без понуканий наступил на мокрый песок, позволил шумным волнам окатывать колени, клочья морской пены повисли даже на брюхе.

Берег был пустынен в обе стороны. Он напрасно вертел головой, но люди явно глупее Петьки, селятся черт-те где, даже в лесах и болотах, а жить бы здесь, это и есть вирий, другого не надо! Вода настолько чистая, что и колодезная не столь прозрачна, не только каждый камешек видно на дне — это и в Днепре видно на отмели, — а каждую мелкую рыбешку на волхв знает какой глубине…

— Ну, Петька, — сказал он в затруднении, — в какую сторону?

Попугай сердито повозился на плече, море не одобрял, воды много, сердито крикнул:

— Ехать!

— Это ты молодец, — поощрил Залешанин, — что лететь не предложил… Мы с конем летуны неважные. А вправо или влево ехать? Давай вправо?

— Вправо! — каркнул Петька.

— Вот и хорошо, — сказал Залешанин с облегчением. — Главное — посоветоваться. Как говорят старики: посоветуйся с женщиной и поступи наоборот. Никогда не ошибешься! Прости, но ты у меня такой красивый… Понятно, какой умный.

Он повернул коня влево, тот сразу пошел вскачь, нравилось нестись по самой кромке воды. Петька обиженно хрюкнул, пробурчал что-то вроде: видели мы моря и побольше, поежился и полез в седельную сумку. Повозился, вскоре Залешанин ощутил, что наглая птица бесстыдно спит да еще во сне дрыгает лапами, лягая его в спину, как подкованный волк.

ГЛАВА 21

К вечеру удалось наткнуться на крохотную рыбацкую весь. Всего три домика, нищета, у Залешанина волосы встали дыбом. Да на таком море, да в таком краю, да не стать богатым и толстым?

Люди настолько дикие, что даже плавать не научились, хотя живут на берегу моря, кормятся рыбой. А по поводу порта долго не понимали, наконец один, самый сметливый, сообразил и долго мямлил про большие такие лодки, что как-то проплыли вблизи берега вон в ту сторону. Вправо или влево, не знал, но рукой показал, Залешанин рискнул, не попугай же и не женщина, ехал почти всю ночь, а к утру увидел за крутым берегом торчащие голые мачты.

Порт невелик, причал у Боричевского взвоза даже пошире, но два кораблика живо грузились пенькой и бочонками с медом, народ суетился, Залешанин слегка ожил. Хозяин обоих кораблей окинул его довольно равнодушным взглядом, хотя Залешанин был уверен, что простак ослепнет от блеска его доспехов, примет по меньшей мере за княжеского сына или богатенького молодого боярина.