Новый Мир. № 2, 2002 - Журнал «Новый мир»

«Прислали к нам двух докторов, двух жидочков. Ничего, как есть, не понимают. Этта, захворал мой отец — мочу захватило, а они бились-бились: никак мочу спустить не могут! Уж возили к фершалу за десять верст — он уж и помог, а то бы помирать надо!»

Приходит парень лет 19–20. Просит избавить его от «срамоты». На одной руке у него татуировкой написано похабное слово (х), на другой нарисован penis с принадлежностями. Рассказывает, что это устроили ему товарищи, когда он был пьян до бесчувствия.

15. VII. «Мужики пьянствуют, а бабы аборты делают — вот и вся наша теперешняя распоганая жизнь!»

25. VII. «Ничего нам, родимый, не дают: ни беленькой мучки, ни каких-нибудь круп… Этта, дали на сенокос 5 фунтов пшена горького-прегорького: что хошь, то и делай, хошь ешь, хошь гляди на него!»

«Как жить-то, дорогой доктор?! Жакта нашла лишку в квартире, раньше платили 1 р. 35 к., а теперь наложили 5 р. в месяц. Хотела пустить кого-нибудь — не дают, говорят: будешь спекулировать квартирой! Пришлось выселяться, а двенадцать ведь лет жили в квартире-то. А я и пенсии-то получаю за ребят 9 рублей. Чем жить-то?! А этта, и пенсии-то не получила. Пришла получать, а кассир-то любезный с нашими-то сиротскими деньгами возьми да и сбежи! Так целый месяц и прожили без денег. Через месяц пошла получать, получила, а дорогой-то у меня все деньги-то и вытащили. И опять целый месяц без денег. Вот жизнь-то, не приведи никому, Господи!»

23. VII. Мои слова дочери Гале перед венчанием.

От своего имени, от имени твоей матери, от имени всех наших предков благословляю тебя, милое дитя мое, на почетную, красивую, честную жизнь женщины-матери. Мы тебя вынянчили, выпестовали и теперь вывели на широкую дорогу жизни… Но жизнь прожить — не поле перейти. Недаром жизнь называют еще морем житейским. Не все в море «струя светлей лазури», не все над ним «луч солнца золотой». Бывают и бури, и бурь этих больше, чем тишины и покоя. Тебе легче будет переплыть это море с новым товарищем и другом, если между вами будет всегда мир и согласие, «совет да любовь». Но и этого все-таки мало. В полной безопасности будешь только тогда, когда сохранишь в душе своей страх Божий и не угасишь в сердце своем пламень веры. Сохрани их. Вручаю дальнейшую судьбу твою Той, образом которой благословляю тебя, — благословеннейшей из жен, величайшей страдалице — Матери всех обездоленных, всех сирот — Матери Бога нашего!

27. VII. «Уж ты не молись Богу сам-то — я за тебя помолюсь!»

«Лучше бы в землю уйти — только детей жалко… Уж так тяжело, так тяжело нам, женщинам! Никакой помощи от мужей, а только одна порча. Пьяница на пьянице, хулиган на хулигане!»

28. VII. «Болит голова, все тело болит — муж отдул вчерашний день. Из-за того, что я не даю ему продавать картошку-скороспелку. Только дождались свежей картошечки, а он хочет вырыть всю и продать, чтобы деньги пропить. 11-й год живем — как чуть-нибудь, так и бьет чем попало».

31. VII. Ученик 1-го курса сельскохозяйственного техникума за Волгой. Резкое исхудание, усталый, изнуренный вид. Жалуется на общий упадок сил. Работает как чернорабочий на покосе в совхозе техникума. За работу ничего не получают учащиеся — ни деньгами, ни пищей. Кормятся за свой счет. Из дома ничего не помогают. Живет на 5 рублей пенсии. Около полугода не видел горячей пищи и вообще не обедал. Питается всухомятку, кое-чем.

9. VIII. «Поехала бы в деревню — да никак нельзя. С нами живут две золовки да деверь. Ничего, как есть, не делают. Этта, уехала, а они и разодрались, насилу разняли. Муж придет со службы, где бы пообедать спокойно, а они начнут ссориться да на меня жаловаться. Хлопнет дверью да и убежит не евши. А то, чтобы успокоить свое сердце, и их изругает, и меня. Я в слезы. Как я уеду — и при мне-то никакого сладу нет, а без меня все вверх дном пойдет. Нет, уж видно, как живем в аду, так и помирать надо в аду».

«Будешь ли спокойно жить, когда муж каждый день пьяный. Вчера говорит: рядись в няньки, не буду я тебя кормить! А куда я пойду — больная-то такая да и от детей».

В 8 часов вечера.

«Доктор дома?» — «Нет его». — «Где же он?!» — «Ушел к больным, вернется не скоро». — «Скажите ему, чтобы пришел на Волжскую набережную, № 7. У меня ребенок заболел, обязательно пришел бы!» — «Сходите к другому доктору!» — «А где я их на ночь глядя буду искать! Вот наказание…» Уходя, в воротах: «Зарылись, сволочи этакие!..»

Судили комсомольца-активиста за изнасилование.

Прокурор настаивал на обвинении. Подсудимый был приговорен на 4 года заключения.

Для меня этот процесс был любопытен, как иллюстрация к тому новому быту, о котором так много говорят и пишут. На сцену вытащен маленький кусочек, осколочек той жизни, которая где-то большими шагами идет мимо нас, о чем мы только смутно догадываемся, в тревоге думаем и поскорее отмахиваемся как от невозможного, невероятного.

Цветущий юноша, комсомолец, избач. Несомненно, в своей ячейке передовой общественный работник, «активист» — как их называют. Не секрет, что в среде этой молодежи усиленно изучают и интересуются вопросами пола. Собрания, конференции, доклады, дискуссии, «проработки» различных тем общественного и политического порядка — это все формальная, трескучая «для публики» сторона дела. Внутри, для себя, — пол, пол и пол. В самом опасном возрасте, когда пол и так прет со всех сторон, мучает тело, поднимает из темных душевных глубин донную грязь, — молодая душа человеческая оставлена на добычу животной стихии. «Без черемухи» тускнеет чистое зеркало души, покрывается тиной. Для этой молодежи в волшебную майскую ночь под серебряным блеском месяца не дремлет тихий пруд, не отражаются в нем кусты и деревья, не смотрится старый усадебный дом, не поет соловей, не открывается окно в доме и не смотрит из него прозрачно-белое девичье лицо с большими черными очами…

18. VIII. «Как себя хорошо чувствовала после вашего лечения! — прямо все обращали внимание. А теперь от расстройства все прахом пошло… Сын объявил, что женится… Куда ни шло, если бы невеста-то была какая-нибудь путевая, а то — просто шляющая девка… В приюте ребенок, да еще два аборта сделала. И на что польстился — как есть, не понимаем! Отец цельную неделю плакал».

22. VIII. «Как можно хорошо жить, господин доктор?! В прошлое время у мине все было, что надо при моей болезни: и компот, и яблоки, и всякие фрукты. Все у мине было, что хочу, господин доктор. Раз господин доктор приказали: не есть того-другого, а есть только фрукты — пажалуйста, раз для здоровья нужно, пажалуйста. А теперь, господин доктор, разве я знаю, что такое компот, яблочки, виноград? Ничего я не знаю. В прежнее время я пила боржом, сентуки — чтобы не поднимался мой живот. А типерь — посмотрите, господин доктор, какой у мине живот! И что ж я поделаю, господин доктор, когда ничего нет и я не знаю, на что купить?! Я знаю, что мине нужны ванны, а скажите, господин доктор, — могу я делать ванны, когда у нас такая квартира, что, извините за выражение, только горшок ночной еще поставить можно — и то тесно! Ну скажите, господин доктор, по совести — можно так жить? Ну так я вам скажу — совсем, совсем невозможно так жить! Вот я как вам скажу, господин доктор, и вы уж поверьте мне — честной еврейской женщине, господин доктор!»

«Пришла домой — дочка говорит: „Папа гулял два дня, прогулял десять рублей!“ Как меня всю затрясет, как затрясет, зуб на зуб не попадает: у-у-у-у! Вот ведь какая нервная стала от нонешняго житья!»

«Уж не знаю: говорить ли?.. На старости-то лет такую болезнь получила, в таком-то месте, что сказать совестно. Не оттого ли, думаю, что, этта, за вениками ходила да на холодной земле и посидела — задницу-то, наверно, и настудила? Не иначе, как от этого. Больше ума не приложу — отчего могло эко-то приключиться. Недели уж четыре болит: думаю, как я пойду, да, батюшки, срам-то какой, да, батюшки, совестно-то как!»

24. VIII. «Он учится, и я учусь. Условились, что через год женимся. Теперь год прошел, и он требует, чтобы я сходила к доктору и представила ему бумагу о своей невинности. В противном случае он не считает возможным жениться на мне. Я согласилась. Он, конечно, вправе этого требовать. Но как-то неприятно и гадко, чувствую в этом что-то оскорбительное: я же ему доверяла, мне и в голову не приходило ставить ему какие-то условия. Сказала ему так, а он ответил: „Мало ли что с тобой могло случиться! Хочу быть твердо уверенным!“»

«Очень хорошо, честно вдовею: живу у отца с матерью».

«У нас в деревню доктор приезжал, еврей заграничный, и вот что мне сказал: „Если будешь есть плохую пищу — обязательно умрешь!“»

28. VIII. По мосткам с пристани городского перевоза идет женщина-крестьянка с мальчиком лет 13. У мостков причален плот. На дощечке надпись: «За полосканье белья две копейки с корзины». Женщина, обращаясь к мальчику, говорит: «Это за тряпки-то да за мешки-то наши… выполоскать-то их мы и без вашего плота сумеем! А вот хлебца-то дала бы советская власть крестьянам — это было бы лучше!»