Поветлужье - Андрей Архипов

– А будет к чему тянуться, воевода, а пока одним названием пугать станем, – с широким оскалом ответил тот.

Глава 16

Первые невзгоды

Сонное покрывало предутреннего сна соскользнуло с полатей, на которых лежала Агафья, и рассыпалось невесомыми клочками зевоты и ленивого потягивания. Еще совсем темно и можно полежать немного, совсем чуток, стряхивая остатки ночных сновидений и впитывая прохладный утренний воздух, смешанный пополам с запахом дыма от вчерашнего костра, разожженного для подтопки в глинобитном очаге. Ну все, пора вставать, плеснуть водицей из деревянной бадейки в лицо и… нет, без разлохмаченной палочки для чистки зубов можно обойтись. Лекарь, конечно, грамоте разумеет и знает много, что людишек с того света вытаскивает, но чистить зубы утром и вечером… это он лишку присоветовал. Агафья подумала и все-таки взялась за палочку. Никто ее за язык не тянул, сама спросила, что он по утрам делает около речки.

А уж что такое больные зубы, она не понаслышке знает: полгода не прошло, как Радимир зуб ей заговорил. Заговорил, как же… Как дурочка малолетняя опростоволосилась. От боли не знала куда податься, а рвать зуб клещами у Любима было страшно. А тот возьми и отправь ее к Радимиру – сказал, что сей божий человек все что угодно при своей святости заговорить может. Нет бы посмотреть в это время на его хитрую рожу да догадаться, что святой с заговорами да волхвованием дела не имеет. Как же, поперлась… Тот сразу закивал, над тоненькой веревочкой что-то пошушукал и ей отдал. На, говорит, привяжи к больному зубу. Привязала, спрашиваю: когда пройдет? Через день, отвечает… Да что ж ты, ирод окаянный, измываешься так? Нешто я протерплю весь день? И так уж мыслить мочи нет ни о чем, окромя этой боли… И на это нашел что ответить. Есть, толкует, способ сразу боль снять, но надо другой конец веревочки на дверную ручку накинуть. Если девица войдет, да за дверь возьмется, то заговор сразу на тебя перейдет и боль утихнет, а если муж честной, то чуть погодя, и чуток потерпеть придется. А если муж, да не честной, – тогда что, говорю? А где это ты таких видела, спрашивает? Ну я пока в уме перебирала, кто чем запятнал себя, он веревочку к ручке привязал, да меня наружу и выставил. Хитрость его была в том, что двери наши в землянках внутрь открываются… ну, чтобы зимой в снегопад открыть можно было. Поднялась, уселась на верхнюю ступеньку да как крикну ему вниз про Фаддея. Разве его можно честным мужем назвать? Он, кобель такой, при живой жене по вдовушкам как бегает? Ни одной бы не пропустил, ежели отказов не слышал. Когда успевает только? Одним духом я это выпалила, а Радимир из-за двери мне тоже как крикнет… Ась? Не расслышал, речет, тебя! Я подниматься со ступенек начала, а он в это время дверь как дернет… У меня аж звезды из одного глаза в другой прыгнули. Ну, мыслю, заговор так на меня перешел. И зуба больного, что сверху справа сидел – как не бывало. Но это я уже потом языком нащупала, а первым делом крикнула ему: что ж ты девицу, дурак старый, не позвал? Такой ты сякой да растакой! Чтобы без боли совсем обойтись? Ты-то старик совсем – когда теперь боль уйдет? А он мне травку какую-то в берестяной кружечке протягивает: на, мол, полоскай. Со стариками, говорит, как с девицами, легко все. Принюхалась, ромашку уловила, еще что-то там было, да не разобрала… Ладно, думаю, старый хрен, не отравишь же ты меня, начала полоскать. Так и обнаружила свою потерю… Ох и устроила я им с Любимом головомойку – кузнецу своему чуть грабли о спину не обломала. Но потом, знамо дело, пошла к Радимиру с отдарком да извинениями. Врасплох, баяла, он меня застал, вот и накричала на него. А он и признался, что всех так лечит, кто к нему приходит, да не часто это бывает. Но ты, сказывает, молчи, а то на следующего уговор не подействует… Уговор, как же, обманщики. Но что деяти, обещала…

Все это Агафья вспоминала, доя корову, разжигая дрова в очаге под навесом да грея воду в небольшом котелке, который Любим выковал еще в переяславской земле и который ценился больше всего в ее хозяйстве. Подумалось, что вот у лекаря уж чудо так чудо, а не котелок. Здоровенный да ровный какой, а если начистить его песочком, то и смотреться можно…

С того дня, как Вячеслав отослал ее на помощь Радимиру, прошла почти неделя. Пока она тут одна, но вечор этот… кара… тин сняли. То есть тряпку эту черную, что на жердине болталась, убрали и ход всем из веси и обратно дали, так что ныне бабоньки из леса должны подойти. Не токмо одной ей тут упираться, мужикам обеды готовить да обстирывать их. Выздоровевших уже третий день как по домам распустили, и более заболевших не было. Слава Всевышнему, токмо двух мужей схоронили от мора того, да на болоте пятеро старух преставились. Вячеслав сказывал, что если бы мужи те сразу к нему пришли, то с ними все и обошлось бы. И у всех теперь наказ такой – ежели заболел чем, то сразу к нему, неча эту… заразу разносить. А сам лекарь к отякам в новую весь подался: тоже у них там что-то началось. Ну, да у них травница есть, с ней на пару полегче будет лечить. В первый год, как обосновались, бабоньки о ней вызнали, да только ходу к тому гурту не было по их малым бедам – неохотно к себе отяки пускали. А от больших неприятностей до последних дней Господь хранил… Да что тут говорить, выдумают, поди, что-нибудь вдвоем.

Ох, ладно, чуть посветлело вроде, надо скотину на пажить выгонять, соскучилась она по травке зеленой. Внутри тына вся зелень аж до землицы выщипана. Как осада началась, все больше старое сено пользовали, что с зимы осталось. А последнюю седмицу пробавлялись только теми крохами, что охотнички около веси скашивали да к воротам сносили. Запрет строгий был…

Агафья открыла ворота хлева и вывела кормилицу на улицу. Там уже подтягивалось к воротам стадо, подгоняемое, за неимением баб, степенными отцами семейств. Хм, степенными… Что-то некоторых из них последние дни шугали почем зря. Трофим Игнатьич из людинов семь мужей отобрал и начал их бою учить, будто отроков малолетних. И в хвост и в гриву их гонял, возились они и с железяками своими, и с мечами деревянными, на ночные дозоры воевода их ставить начал. И эти… игрища какие-то устраивать начнут, сказывают, с нынешнего дня. Кто кого одолеет – отяцкие мужи с новой веси али тутошние. Бить, однако, лишь деревянными мечами можно да стрелами тупыми, что на белку годятся. Но уж ежели попали – падай, а то потом Трофим Игнатьич кнутом отходит… Да только бесовские это игрища – мужи что дети, и деревянными мечами друг другу кости переломают… Вздохнув, Агафья посмотрела на открывающиеся ворота, поздоровалась с пастухом и, похлопав напоследок буренку, направилась к колодцу, благо бадейку с собой захватила.

И тут-то ее сердце захолонуло… Из-за ворот, с края дороги отделилась большая кочка полусухой травы и тихонько поползла между нехотя расступающейся перед ней скотиной. А за ней вторая и третья… Пересекая черту ворот, один из торчащих пучков откинулся – и на Агафью сверкнули страшные глаза на темном лице… Господи, пронеси, леший, кажись… И утренний воздух сначала нарушился глухим стуком упавшей под ее ноги бадейки, а потом разорвался визгом испуганной, но не сломленной женщины:

– Ратуйте, люди добрые! Нечистая сила в весь забралась! Оружайтесь, чем бог послал, гони ее в шею!

И несчастное ведерко было поднято, откинуто назад и с размаху опущено прямо на эти бесовские глазищи.

– Твою мать! – Под грохот разлетевшихся деревянных плашек темное пятно мрака поднялось с дороги и уставилось на атакующую фурию: – Ну ты, Агафья… ну ты… ну ты прямо шторм и буря в одном флаконе! Робяты, берите весь, кончила нашу маскировку эта сердитая тетка! – Иван махнул рукой поднимающимся за ним отякам, указывая им на дружинный дом. Спустя мгновение очумело глядящий с вышки дозорный ойкнул от попавшей ему в грудину тупой стрелы, и игрища по взятию на копье сонной веси начались.

Пуск водяного колеса прошел как-то буднично и без затей. Перекрыли толстыми тесаными досками часть огромного оконца, оставленного в середине верхних бревен запруды для перелива, и вода пошла по желобу. Ее напор мгновенно заполнил верхний карман колеса, и оно слегка стронулось с места. За первой внутренней полостью последовала вторая, третья, и огромная махина наконец заползла, вращаясь осью в пазах дубовых бревен, щедро политых дегтем. Задумываясь над тем, как будет водяное колесо передавать усилие на подключаемые механизмы, Николай сначала планировал жестко насадить на вал деревянные шестерни. Однако затем решил, что механизмов будет много, и если включать их сразу все, то это приведет лишь к излишней амортизации деревянной конструкции, да и полезная мощность колеса будет тратиться впустую. Кроме того, он никак не мог придумать, как мобильно подключать ту же глиномешалку к вращающейся оси через деревянные зубья. В голове сразу вспыхивала картина расшатанных механизмов и разламывающегося дерева. От таких переживаний Николай ушел в лес и стал там долго и бесцельно бродить вдоль нахоженной в весь тропы, пытаясь собраться и выдать что-то простое, но надежное. Однако долгое время у него ничего не получалось, он даже был готов подсоединить только одно устройство, а все усовершенствования оставить на потом. И все-таки перед самым возвращением к рабочему месту здравая мысль его посетила. Решение лежало на самом виду, и Николай даже плюнул от огорчения из-за того, как нелепо подходил раньше к этой проблеме. Все гениальное просто, и для подсоединения достаточно на главный вращающийся вал надеть что-то вроде толстого барабана или бочонка. Тот должен быть соединен со своим тезкой от подключаемого механизма широким ремнем из кожи. Точнее, этот ремень должен быть натянут на вал подключаемого устройства и двух промежуточных колес, образуя в результате треугольник. В отключенном состоянии барабан основного вала будет находиться внутри этого треугольника, свободно там вращясь. А любой сдвиг системой рычагов этой геометрической фигуры в сторону вызовет касание бочонка к ремню, тот натянется и запустит вращение вала механизма. При этом почти все равно, как именно сдвигать этот треугольник, а в принципе он может даже находиться в стороне от главного вала. Обычная система, работающая как сцепление.