Моя чужая дочь - Сэм Хайес

Фреда хватает меня за руку и тащит к остановке.

— Поедем на Оксфорд-стрит, на распродажи, — кричит она мне на ухо, когда мы уже трясемся в шумном, провонявшем бензином автобусе.

На Оксфорд-стрит столько народу, что я и магазинов-то не вижу, но Фреда, похоже, точно знает, куда надо идти, и я семеню за ней хвостом. Наконец заходим в магазин, где гремит музыка, а манекены с розовыми волосами наряжены в такие вещи, от которых моя мать наверняка бы бежала как черт от ладана.

— Если что приглянется — сразу говори, детка. Как тебе вот это? — Фреда лавирует между девчонками примерно моих лет и кивает на один из манекенов, в сапожках выше колен и джинсовой юбочке — короче не бывает, с кожаным поясом на бедрах. Ярко-розовая полупрозрачная кофточка не доходит даже до пупа, а вместо рукавов болтается бахрома. Какая прелесть.

— А в этом можно работать? — Я вне себя от восторга, только, боюсь, мой обвисший живот не очень-то выставишь напоказ.

— Для работы в самый раз, детка. Какой у тебя размер — восьмой? Десятый?

Фреда набирает охапку комплектов разных размеров и еще всяких вещей, которые мне раньше и не снились. Но раз я родила ребенка, сбежала из дома и вообще начала новую жизнь, то почему бы и не нацепить на себя эти одежки. И плевать, что после родов я смахиваю на бочонок. Если у тебя в жизни все ненормально, то это уже нормально.

Из магазина мы уходим с тремя пакетами сказочных обновок, а Фреда и не думает останавливаться! В обувном она покупает «гвоздики» и высокие сапоги, а потом ведет в магазин женского белья. Господи, какие, оказываются, бывают трусики! Я таких в жизни не видела. Фреда мне семь пар берет — черные, красные, сиреневые. А еще тонюсенькие пояски. И лифчики, из которых мои разбухшие сиськи вываливаются. Я пока примеряла, один из лифчиков молоком испачкала, но продавщице не призналась.

По дороге из магазина женского белья мы проходим «Мадеркэр»,[2] и я замедляю шаг перед витриной с детской коляской рубинового цвета. Двести девяносто девять фунтов… Я заглядываю в глаза Фреде — так, на всякий случай. Она все понимает и улыбается:

— Успеешь еще свое чадо избаловать. Пусть сперва поправится, а ты начнешь зарабатывать.

Будешь умницей — в конце недели получишь от Бекко первые денежки.

Знать бы еще, что за работа. Я спрашивала у Мэгги, но она только пальцем ткнула в бесстыжую надпись на своей футболке. Тогда я попробовала других девочек расспросить, каждое слово по буквам выговаривала и на пальцах объясняла. А они таращили пустые глаза и языками туда-сюда по губам водили, пока я тыщу раз вопрос повторяла.

— Рина уметь глотать, — сказала одна таким чудным голосом, вроде подавилась, и остальные мрачно загоготали.

— Как мистер хотеть? — сказала другая.

— Лили ты ласкать.

— Мистер хотеть трахнуть?

Они по очереди пробубнили зазубренные слова и послушно захихикали, булькая вроде кастрюли с кипящей на самом дне водой. Мне кусок не полез в пересохшее горло, и я ушла из-за стола, смешав в кучу кусочки головоломки, которая складывалась в мозгу.

— Что мне надо будет делать на работе? — спрашиваю я Фреду, пока мы зигзагом пробиваемся сквозь уличную толпу, с немалым трудом, будто плывем против течения. — А как же быть с Руби — ее отдадут из больницы, а мне надо работать?

— Сколько вопросов, — смеется Фреда. — Давай-ка кофе выпьем и поговорим.

Мы сворачиваем в переулок и заходим в кафе. Приходится постоять в очереди, а потом устроиться за столиком на улице, потому что внутри все занято. И мне нравится: классно следить за облачками пара от дыхания и греть ладони о чашку. Фреда еще печенье купила, и я макаю его в пенную шапку на кофе. В животе только тепло и покой — никакого ржавого прута. Я боюсь поверить своему счастью.

Вот остались бы мы с Руби ночевать у дверей магазина — точно замерзли бы. А если и нет, то я не заметила бы, что моя девочка больна, и не пошла бы в больницу. У меня ведь опыта никакого. Дрожь пробирает, как представишь, какие ужасы могли случиться. А Фреда взяла нас с Руби под свое крылышко, ни пенни не потребовала за еду и постель, а сейчас накупила такую кучу одежды, целый гардероб. Как настоящая мама. Я всегда о такой мечтала.

— Так что мне надо будет делать? — снова спрашиваю я.

Морщины на лице Фреды разглаживаются, оно становится мягким, как свежий бисквит.

— Это очень важная работа. — Фреда улыбается, тянется через столик и сжимает мою руку. — Мы обслуживаем мужчин. Делай все, о чем тебя просят, и, если постараешься, тебе дадут чаевые и снова позовут на работу. У нас много постоянных клиентов. Врачи, адвокаты, учителя, банкиры. У Мэгги, например, политик.

Головоломка назло мне опять складывается, и опять я ее расшвыриваю. Если подойдет последний кусочек, на картинке я увижу свою новую жизнь. Я холодею от страха, что и в этой новой жизни будет дядя Густав.

— А как же… Руби? — Голос у меня дрожит, и слезинка виснет на нижних ресницах.

Фреда гладит меня по руке.

— Так не хотелось тебя огорчать, детка. Видишь ли, твоя Руби очень, очень больна. Конечно, ее лечат, и уход за ней прекрасный, но… — Закуривая, Фреда опускает взгляд. Потом выдыхает, и дым щиплет мне глаза. — Все это очень дорого. Поэтому я и предлагаю тебе работу. Вообще-то ко мне сотни девочек просятся, а я хочу тебя взять, чтобы ты могла платить за лечение ребенка. А как твоя дочка выздоровеет — заберешь ее из больницы. — Фреда подталкивает пачку сигарет в мою сторону. — Да и нравишься ты мне. Значит, и клиентам понравишься. — Она медленно щурит левый глаз, подмигивая мне.

Я расплываюсь в улыбке, и слезинка мигом высыхает.

— С ней ведь все будет хорошо, правда? — Я верю Фреде, как в жизни не поверила бы собственной матери.

— Будешь работать как следует и слушаться меня — ничего с ней не случится. — Лицо Фреды вдруг становится каменным. Она одним глотком допивает кофе и поднимается из-за столика. А я только хотела попробовать покурить.

— Честное слово, я буду слушаться. И работать буду как следует, вот увидите. Я больше всего на свете хочу, чтобы Руби выздоровела. Я хочу, чтобы мы с ней были вместе. Коляску ей хочу купить…

Фреда меня не слушает, и я умолкаю, стараясь не потерять ее в толпе.

Следующим вечером Фреда объявляет, что мне пора браться за дело. Буду работать в паре с Мэгги. Похоже, Мэгги тут главнее всех девочек — только ей разрешают выходить из дома. А теперь и мне тоже. Наверное, потому, что я англичанка, как и Мэгги. Разрешение выходить без Фреды или Бекко вроде как ставит и меня выше остальных девочек. Узнав о том, что я теперь работаю с Мэгги, они начинают шушукаться, а одна проводит пальцем сверху вниз по моей спине и нашептывает на ухо на своем языке. Мне опять мерещится дядя Густав — он точно так же что-то бубнил.

У меня много вопросов, я пристаю с ними к Фреде. Она говорит, что вдвоем работать безопаснее, и напоминает о том, что Руби в больнице. Я представляю себе, как моя девочка лежит там, вся в трубочках, такая маленькая, худенькая… Я обещаю себе заработать столько денег, сколько будет надо, чтобы она выздоровела.

— Но почему им нельзя выходить? — спрашиваю я про иностранных девочек.

Фреда молчит. Бекко в дальнем углу качает головой и проводит ладонью по шее. А потом выпячивает губы, вроде целует меня.

От Мэгги я узнаю, что сегодня у нас четыре клиента. Правда, и Мэгги помалкивает насчет того, что мне придется делать. На работу мы собираемся вместе, Мэгги дает мне свою косметику и показывает, как надо накраситься. По-моему, чересчур сильно. Потом она помогает разобраться в трусиках-веревочках и нацепить пояс с резинками, а когда я застегиваю лифчик, мы обе хохочем, потому что одна сиська вообще не помещается в чашку, а вторая вылезает, как йоркширский пудинг. Наконец я готова к выходу. В новом наряде чувствую себя по-дурацки, хотя Мэгги и уверяет, что я выгляжу отпадно.

В восемь часов иностранки уходят на другую половину дома, куда можно пройти через несколько дверей, а они всегда заперты. Я только коридор за первой дверью видела — заглянула одним глазком, — но страшно рада, что работаю с Мэгги, а не с остальными девочками. Я стою рядом с Мэгги, смотрю, как Бекко одну за другой пропускает их на работу, и гадаю про себя, почему они оказались здесь. Наверное, у них тоже дети больные. Выходя из дому, я оборачиваюсь, машу на прощанье Фреде и в последний момент замечаю Бекко — он маячит за спиной Фреды, глаза блестят, лицо хитрое и довольное.

— Мэгги! Присматривай за ней! — щебечет нам вдогонку Фреда. — Вспомни свой первый раз.

— Да уж помню, не хуже, чем последний! — нараспев отзывается Мэгги, клацая замком входной двери.

Я кажусь сама себе одним из тех семи гномов, что в сказке топают на работу, насвистывая бодрую песенку.