Полицейские и провокаторы - Феликс Лурье

Стародворский, не дождавшись Судейкина, выскочил из спальни и первый удар нанес ему в дверях кабинета, затем догнал и ударил вновь, отчего инспектор рухнул на пол, но все же нашел в себе силы подняться и бросился в уборную. Наконец, Стародворскому удалось вытащить его из укрытия и добить. Так он и остался лежать — ногами в прихожей и головой в ватер-клозете рядом с разбитым ночным горшком.

Стоя в дверях столовой и цепенея от ужаса, Дегаев наблюдал разыгравшееся в прихожей сражение. Конашевич бил вцепившегося в ручку входной двери Судовского, рослый Стародворский, задевая ломом низкие потолки, преследовал уползавшего Судейкина. Как только баталия несколько утихла и образовался доступ к выходу из квартиры, провокатор, не дожидаясь финала, прошмыгнул в прихожую и выскочил на лестницу, даже не прикрыв за собой входную дверь. Поспешность, с которой Дегаев скрылся, объясняется не только его природной трусостью, но и реальной опасностью быть убитым Конашевичем или Стародворским, когда с Судейкиным будет покончено[353].

Предоставлю слово обвинительному акту по «процессу 21-го» (Дело Г. А. Лопатина, 1887 год):

«16 декабря 1883 года около 9-ти часов вечера в доме 93 по Невскому проспекту, в квартире № 13, были найдены мертвым, с явными признаками насильственной смерти, инспектор С.-Петербургской секретной полиции подполковник Георгий Порфирь-евич Судейкин и тяжело раненный в голову чиновник полиции Николай Судовский. По судебно-медицинском вскрытии трупа покойного врачи дали заключение, что смерть подполковника Судейкина последовала от безусловно смертельного повреждения костей черепа, имеющих несколько трещин, а равно и от огнестрельной раны, проникающей в полость живота и осложненной разрывом ткани печени и последовавшим за этим разрывом кровоизлиянием в названную полость. Все приведенные повреждения по свойству своему были прижизненны, причем огнестрельная рана, вероятно, предшествовавшая другим повреждениям, сама по себе должна быть признана безусловно смертельною, хотя смерть после причинения этой раны могла и не последовать немедленно. Повреждения головы, по заключению экспертов, последовали, вероятно, от нанесенных сзади ударов тупым орудием, которым могли быть и найденные в квартире ломы.

По осмотре доставленного в Рождественский барачный лазарет Николая Судовского у него оказались две раны на макушке головы с раздроблением теменных костей, нанесенные, как это видно из скорбного листа, тяжелым орудием, по-видимому, ломом»[354] .

Конашевич, а за ним и Стародворский вышли из дегаевской квартиры незамеченными. Конашевич уехал из Петербурга в тот же день, а Стародворский некоторое время потратил на печатание прокламации по случаю убийства Судейкина и лишь потом покинул столицу. Дегаев до вечера прятался на квартире П. Ф. Якобовича-Мелыиина, затем беспрепятственно выбрался из столицы и навсегда оставил пределы Российской империи, где он успешно боролся с монархией и еще более успешно с ее врагами.

Петербургские народовольцы поручили главе Центрального комитета польской партий «Пролетариат» С. Куницкому вывезти Дегаева за границу. «Это был самый тяжелый момент в моей жизни! — рассказывал Куницкий.— Я ожидал Дегаева в условленном месте. -Он вошел, чуть не вбежал, совершенно расстроенный, взволнованный. Все уже заранее было подготовлено для дороги, и мы немедленно отправились на вокзал и взяли билет в Либаву, где все было подготовлено Рехневским для дальнейшей отправки Дегаева на пароходе за границу. Я все время нащупывал в кармане заряженный револьвер. Надеяться на то, что Дегаев, в случае ареста, опять не выдаст всех и все, что знал, не приходилось... Выбора не было... В случае появления жандармов мне предстояло убить сначала его, а затем себя. Дегаев знал о грозившей ему опасности... Мы не разговаривали друг с другом... О чем было говорить с ним? Малейший шорох вызывал в нем дрожь. И эта мука продолжалась несколько часов, пока я не сдал его в Либаве с рук на руки тем, кто должен был сопровождать его в дальнейшем пути. Со следующим поездом я отправился в Петербург» [355].

В январе 1884 года из Петербурга в Париж выехал преуспевающий ученик и помощник Судейкина П. И. Рачковский, впоследствии превзошедший учителя и ставший, пожалуй, одной из самых крупных и мерзких фигур русской политической полиции. Ему предстояло выследить Л. Н. Дегаеву и таким способом поймать ее мужа. Позже в Париж проследовал Лопатин.

СКОРБЬ ПО СУДЕЙКИНУ

Судейкина отпевали в церкви Мариинской больницы (ныне им. В. В. Куйбышева, Литейный, 56). Александр III на докладе о случившемся начертал: «Я страшно поражен и огорчен этим известием.

Объявление о розыске С. П. Дегаева

Конечно, мы всегда боялись за Судейкина, но здесь предательская смерть. Потеря положительно незаменимая. Кто пойдет теперь на подобную должность? Пожалуйста, что будет дознано нового по этому убийству, присылайте ко мне. А.»[356].

Александр III искренне сожалел о потере. Молодой царь панически боялся противоправительственного сообщества, расправившегося с его отцом. Он отложил более чем на два года коронацию (до 15 мая 1883 года), старался лишний раз не выезжать из дворца, неохотно появлялся на людях. Лишь массовые аресты народовольцев, организованные Судейкиным с помощью Дегаева, несколько успокоили монарха. И он сполна платил своему охраннику. Так, за поимку Грачев-ского и лиц, работавших в динамитной мастерской, Судейкин от царских щедрот получил пятнадцать тысяч рублей[357]. Сумма огромная — полуторагодовой оклад министра. Наверное, инспектор охранки сообщил начальству, что предотвратил покушение не на себя, а на монарха.

Но прошло три месяца, и, кроме Дегаева, основных действующих лиц кровавой драмы арестовали. Они дали показания, и император изменил свое мнение. Даже ему, хозяину погибшего опричника, стало как-то не по себе: «Я думаю, много тут правды. Действительно, Судейкин последнее время был странен, и все его действия нам не известны» [358].

Государственный секретарь А. А. Половцев 18 декабря 1883 года сделал в дневнике запись:

«В 2 часа у Толстого, весьма взволнованного убийством Судейкина. Судейкин был выдающаяся из общего уровня личность, он нес жандармскую службу не по обязанности, а по убеждению, по охоте. Война с нигилистами была для него нечто вроде охоты со всеми сопровождающими ее впечатлениями. Борьба в искусстве и ловкости, риск, удовольствие от удачи — все это играло большое значение в поисках Судейкина и поисках, сопровождающихся за последнее время чрезмёрным успехом» [359].

Этот текст интересен тем, что исходит от министра внутренних дел Д. А. Толстого и изложен вице-президентом Русского императорского исторического общества, человеком, считавшимся умным и интеллигентным.

Приведу выдержку из дневника бывшего министра внутренних дел П. А. Валуева за 19 декабря 1883 года:

«Третьего дня убит известный Судейкин, главный заправитель государственной тайной полиции. Его заманил на одну из занимаемых им квартир живший в этой квартире его же агент (Дегаев), которого предательство, вероятно, было подмечено террористами, и они представили на выбор — погибнуть или выдать Судейкина. Сопровождавший сего последнего его родственник и агент (кажется, Садовский) избит железными ломами, и хотя еще жив, но почти бессознателен. Сильное впечатление. Большой переполох. Ген[ерал, товарищ министра внутренних дел П. В.] Оржевский все предоставил Судейкину, и с ним пропадают все нити, бывшие в его руках. У нас по этой части азбучное неумение» [360].

Известный революционер и историк освободительного движения В. Л. Бурцев в 1884 году записал разговор М. Е. Салтыкова-Щедрина с посетителем редакции журнала «Отечественные записки» . (слово «провокатор» тогда в русском языке не употреблялось):

« — Михаил Евграфович, говорят, революционеры убили какого-то Судейкина. За что онй убили его?

— Сыщик он был,— ответил Салтыков.

— Да за что же они его убили?

— Говорят вам по-русски, кажется: сыщик он был!

— Ах, боже мой! — снова обратился земец к Салтыкову.— Я слышу, что он был с^ыщик, да за что же его убили?

— Повторяю вам еще раз: сыщик он был.

— Да слышу, слышу я, что он сыщик был, да объясните мне, за что его убили?» [361]

Вся полицейская Россия скорбела по Судейкину. Ходили слухи, что императрица прислала венок на его могилу [362]. Вряд ли, убили полезную, талантливую, незаменимую, но всего лишь полицейскую ищейку. В газетах появилось короткое сообщение о смерти и отпевании Судейкина и подробное описание торжественных полицейских похорон, как бы в противовес стихийным грандиозным похоронам И. С. Тургенева. Позже столицу заклеили объявлениями с фотографиями Дегаева и сообщением о вознаграждении за его поимку. Нелегальная печать выпустила две короткие прокламации, объяснявшие случившееся, а вольная русская поэзия обогатилась двумя стихотворениями [363].