Гелиополь - Эрнст Юнгер

— Тогда нужно признать, что убийства, войны, варфоломеевские ночи находятся вне Божьего плана и что историю нужно понимать как цепь прегрешений против миропорядка? Это трудно сделать, если посмотреть на человека с звериным оскалом его зубов и острыми когтями и задуматься над той ситуацией и временем, в которое мы появились на свет.

Старец ласково кивнул ему.

— О, ты очень торопишься, Луций. Но я отвечу тебе. Убийства, войны, жестокости не находятся вне плана, потому что из того, что существует, нет ничего, что было бы вне Божьего плана. Однако они находятся вне закона. И в этом смысле история действительно представляет собой цепь прегрешений и не прерывается только благодаря акту милосердия. Это великая тема Ветхого завета. И в таких образованиях, как государства, есть безусловная необходимость, но только где понимание, там и вина. Поэтому одно и то же деяние может одновременно быть безусловно необходимым и виновным перед законом. Для покрытия этого разрыва, уничтожившего бы нас как высшее творение, существует жертвенный оброк. Это тема Нового завета. Жертва может быть принесена задним числом, тогда она явится покаянием и искуплением. Но жертвоприношение может и предшествовать деянию, мы отделяем от нашего зова о помощи долю во славу Бога. И она тысячекратно и вечно платит свою дань. Эта доля может быть ничтожно малой, но она может и вобрать в себя всю нашу земную жизнь. Удивительно то, что жертва принимает на себя содеянное нами. И значит, мы, скромные отшельники, можем кое-что сделать для спасения мира.

Поднялся легкий ветерок и донес терпкий запах тимьяна и диких гиацинтов. Чувствовалось также, что он пронесся по напоенным жаром зарослям терновника, где запах смолы смешался с ароматом цветов.

По южному небосклону проплыла одна из самых больших ракет Регента. Идя в направлении города, она замедлила свой ход, прежде чем вошла в его воздушное пространство, промелькнула кометой над горами, была еще недолго видна в ярких лучах солнца и потом плавно опустилась на морской ракетодром. Луций засек время. Час и тип корабля были необычными; речь, без сомнения, шла о разведывательном задании, связанном с беспокойствами в городе. Все уже давно оставили надежды на активное вмешательство Регента или хотя бы на то, что он выступит в роли третейского судьи при разрешении конфликта; он придерживался тактики простого наблюдения. Складывалось впечатление, будто собирается материал для некой удаленной от этих мест канцелярии, папками которой заведовал, соблюдая правила научной статистики и следуя заоблачным указаниям, невидимый ученый. Единственная прерогатива, оставленная Регентом за собой, касалась сохранности регалий, таких, как голубой цвет, командование тяжелым оружием, использование определенных портов и опорных пунктов. На все это было наложено исключительное право, о котором постоянно помнили конфликтующие стороны. Появления голубых кораблей для его поддержания не требовалось. Во всем остальном Регент держался в стороне, и его решения оставались неизвестными.

Патер Феликс тем временем убрал все со стола и вышел из скита с медным кофейником в руках. Он налил кофе и сел опять рядом с Луцием, взяв его за руку.

— Я много наговорил тут тебе, становишься болтливым от одиночества. Расскажи теперь ты, что тебя занимает.

Луций описал, как прошло занятие семинара, в котором он принял участие, и то несогласие, что выявилось между Патроном и Руландом. Патер слушал внимательно, время от времени прерывая его то одним, то другим вопросом.

— Я не могу сказать, что генерал так уж во всем не прав — есть более удачные способы воспитания благородства, чем рассуждения и теории. Морально-богословские наставления слишком легко ведут к голой казуистике в стиле Эскобара. Молодые люди, воспитанные таким образом, похожи на воинов, которых обучают по книгам и на макетах. Только в бою проверяется истинное качество подготовки. Не беспокойся о своих учениках, Луций. За этим столом уже сидел не один из них. Я знаю их и то, что их гнетет. Это хорошо, что вы думаете о них. Наверняка они вбирают в себя — даже из ваших сомнений только одно хорошее, к тому же гораздо больше, чем из тех строго предписанных знаний, которые вы им даете. Человек меньше хочет быть понятым, чем уважаемым за то, что есть в нем непонятого. На этой благодатной почве должны вы взращивать, подобно садовнику, лучшие побеги. Во всем остальном положитесь на Бога.

Он еще добавил:

— Вы придерживаетесь строгости в воспитании, и это хорошо. Однако не надо возводить инструкцию в абсолют, иначе вы потерпите крах в своих начинаниях. Не замутняйте истоков души.

Они помолчали. Лицо монаха оживилось. Стая журавлей пролетела над их головами. Птицы устремились перед началом засушливого периода к огромным болотам в глубинке. Луций подумал, что ему пора возвращаться, — Горный советник любил, как все софисты, пунктуальность. При этом он вспомнил о записке, лежавшей у него в планшете.

— Горный советник набросал проект программы, которую он хочет предложить Проконсулу. Если я его правильно понял, он стремится при помощи политики рождаемости добиться как смягчения конкуренции, так и воспрепятствовать возникновению войн. Он хочет привести численность населения в разумное соответствие с числом наследуемых земельных долей и тем самым помешать профилактически дальнейшему делению земельных наделов и появлению пролетариев. И мы будем тогда плыть по жизни, как на роскошном комфортабельном корабле, где нет неудобных мест.

Патер кивнул:

— Да, и неродившиеся оплатят расходы нашего комфортного плавания. «Il y a toujours quelqu’un qui paie».[48] Это непреложная истина, всегда лежащая в основе любого комфорта, и ее не в силах искоренить ни один, даже самый утонченный, проект.

Потом — очень серьезно — он добавил:

— Горный советник затронул тут, собственно, один важный пункт. Чувствуется влияние Нигромонтана, выславшего своих учеников на поиски философского камня. И ты, Луций, учился у него, как и Фортунио, и Диакон, и другие. Я хочу сказать тебе, что я об этом думаю.

Зачатие всегда связано с грехом и потому множит зло этого мира. Поэтому достойно похвалы любое воздержание. Но ложен и путь, когда вынашивают планы по численности рода человеческого, будь то ограничение рождаемости или ее увеличение с целью достижения численного превосходства. Уже сама мысль приводит того, кто так думает, в общество дурных людей, вроде доктора Мертенса, который замышляет нечто подобное у себя в Координатном ведомстве и на Кастельмарино. Это путь, который шаг за шагом ведет к обдуманному умерщвлению и полному триумфу их основанной на расчете теории. Князь не пойдет на это.

И за голыми цифрами скрываются законы, не подвластные ни одной статистике. Подумай о том поразительном объяснении, которое позднее получил прирост населения в XIX и XX веках. Правда, счастье людское всегда покоится на самоотверженности избранных, как то можно видеть на примере пчел. Только в человеческом мире, где царит свобода, духовный простор определяется жертвенностью, а не планированием. Цель — обратить физическую плодовитость в метафизическую.

С давних пор про монахов и монастыри говорили много плохого. Однако, если посмотреть, времена процветания монастырей были также часто временами счастья и длительного мира для всех. Идея уединиться в келье, несмотря на ослабляющую ее недостаточность, ради того чтобы нести там, как одинокий страж, службу во имя спасения всех, остается великой идеей. И пока горит этот свет, никогда не наступит полного мрака. Хорошо, что Проконсул не остается глух к уединенным затворникам. Ведь и скиту здесь он тоже оказывает свое покровительство.

Луций рассказал еще о симпозиуме в вольере и попытался обрисовать, что привлекло его и его друзей в печатных трудах, рукописях и словах Сернера. Патер внимательно слушал, задавая порой вопросы.

— Так я себе его и представлял. Похоже, что он приближается к истине с противоположного в сравнения с Руландом конце. Ты говоришь, он предается время от времени пьянству?

Он замолчал, задумался о незнакомом ему человеке. Потом добавил:

— Когда дух поднимается на высшие ступени, он невольно оказывается на подступах к истине. Это случается даже тогда, когда он действует в ограниченном пределе научного познания. Все пути ведут к одной вершине. Там кончается познание, и на место его приходит почитание. Самый последний ключ разумения нельзя выдумать из головы. Дух постигает небесную обитель смерть поправшего Его же светом и может описать ее, не затрагивая первоосновы. Нигромонтан, возможно, сильнейший из тех, кто стоит вне стен этой обители. Он — Князь магов. Что удерживает их, не давая им войти? Сокрыть истинный путь может в том числе и умственное богатство.