Герои Аустерлица - Августин Ангелов

прежде, чем забраться в седло. Этот очень даже недешевый черный конь с белым пятном на лбу достался мне от вражеского фельдъегеря, захваченного в плен. Причем, мне его добровольно уступил Дорохов, хотя трофей принадлежал Федору по праву. Ведь это именно благодаря смекалке поручика нам удалось захватить вражеского коня вместе с седоком без всяких повреждений. Потому я не хотел брать себе этот приз. Но, Дорохов настоял, убедив меня, что подобный конь должен принадлежать старшему офицеру, командиру нашей сводной роты, кем я теперь и являлся.

И мне показалось, что, когда поручик окончательно протрезвел, то все-таки почувствовал себя неудобно, в долгу передо мной. И не только по той причине, что я хлопотал в штабе о возвращении ему офицерского чина, но и из-за того, что разговаривал он со мной поначалу весьма дерзко, не желая подчиняться мне, как старшему по званию. Впрочем, я обиду на него уже не держал. Во-первых, совесть у парня все же имелась. И, во-вторых, при всей сложности его характера, Дорохов оказался командиром храбрым и эффективным, а я оценивал людей по делам их. Потому все прежние хулиганские выходки Федора для меня сейчас мало что значили. Гораздо важнее было то, что моим заместителем оказался бесстрашный и умелый офицер, преданный воинской службе и Отечеству.

Князь Андрей считался отличным наездником. Потому и я, оказавшись на его месте, в грязь лицом не ударил. Память тела помогла мне удобно устроиться в седле без риска натереть себе пятую точку. Тяжелые пистолеты, сделанные, как выяснилось, на заказ в Швейцарии и подаренные покойному Ришару за боевые заслуги маршалом Иоахимом Мюратом, о чем гласила надпись, выгравированная на серебряной пластине снизу футляра, я переложил в седельные кобуры, чтобы не били в грудь на скаку. После чего, еще раз проверив, застегнуты ли пряжки на кожаных сумках, висящих с каждой стороны от седла, в которых помещался мой личный багаж, состоящий из трофейных вещей, принадлежавших мертвому французскому полковнику, когда он еще был жив, я подал знак рукой Дорохову, начав движение колонны первым.

Следуя за мной, лошади пошли друг за другом неторопливым шагом. С отправлением из-за Иржины и ее родственниц, которые собирались в дорогу весьма медлительно и нерасторопно, забывая то одно, то другое в последний момент, как обычно это бывает с рассеянными женщинами, мы все-таки сильно задержались. И потому начали движение позже на несколько часов, чем я планировал. Но, наконец-то наш боевой караван, выдвинувшись из ворот крепости в то время, когда уже достаточно рассвело, постепенно начал покидать Гельф. В утреннем морозном воздухе дышалось легко, а ясное в большей своей части небо с кучевыми облаками, лежащими достаточно далеко от нас над темными горбами гор, давало надежду, что погода будет благоприятствовать походу.

Всадники поехали друг за другом, а за ними, скрипя колесами под тяжестью грузов, потащились фургоны, впереди которых катилась бричка Иржины. Кучером у нее был Януш, одетый в венгерский бекеш, похожий на укороченный тулуп из овчины. А сама бричка выглядела переполненной багажом. Баронесса же, кутаясь в длинную шубу с капюшоном, похожую видом на темную норковую, еще долго оглядывалась на свой замок, бывший много лет ее домом.

Остановившись на обочине, я пропускал вперед своих всадников, внимательно осматривая каждого из них. Вскоре мимо меня проехал и экипаж баронессы. Взглянув на Иржину, я заметил, что в ее глазах стояли слезы. Иржина грустила, поскольку понимала, что едет в неизвестность. Но, поравнявшись со мной, она постаралась приободриться, промокнув глаза платочком и попытавшись улыбнуться. Я же приветственно махнул ей рукой и, поскакав в голову нашей кавалькады на своем быстром черном коне, приказал Дорохову выслать разведывательные разъезды и организовать арьергард на случай преследования.

Когда отъехали от замка, выйдя из-под защиты крепостных стен и склона горы, на открытом месте сделалось промозгло, поскольку налетел морозный ветер. И я поежился в своей трофейной французской шинели с меховым подбоем, ранее принадлежавшей все тому же полковнику Ришару, думая о том, каково было солдатам Суворова переправляться в высокогорье через вечные снега Альп. Ведь, кроме плаща из сукна, называемого епанча, у суворовских солдат никакой теплой одежды не имелось. А регулярное зимнее обмундирование появилось только после того героического похода.

Правильно восприняв сей опыт, император Павел распорядился внести изменения в вещевое довольствие армии и снабжать в холодное время солдат шинелями, тулупами-душегрейками и даже валенками. Я же приказал позаботиться о том, чтобы перед дальней зимней дорогой бойцы нашей роты утеплились, насколько возможно, надев, у кого были, шинели поверх мундиров. К счастью, у французских фуражиров мы взяли в качестве трофеев немало теплых вещей. И пока я не переживал о том, что бойцы получат обморожения. Тем более, что дневная температура все еще держалась выше нуля, хотя рано утром дорожные обочины покрылись инеем, а под конскими копытами иногда хрустел лед в лужицах, замерзших за ночь.

Глава 27

Пустив коня в голове колонны, я мерно покачивался в седле, а за мной так же размеренно двигалась вся рота вместе с обозом. Лошади шли неспешно, шагом, приноровившись к скорости движения обозных фургонов, которая лишь немного превосходила скорость обычного пешехода. Такое неторопливое перемещение, с одной стороны, экономило силы животных. Но, с другой стороны, значительно удлиняло время нашего перехода из Гельфа в Здешов.

К тому же, равномерный лошадиный шаг действовал на людей усыпляюще. И солдаты нашей сводной роты, уставшие грузить мешки в фургоны перед отъездом и не сомкнувшие глаз за всю ночь, дремали в седлах. А я опасался за то, что кто-то из них, заснув покрепче, может упасть с лошади, создав хаос в колонне своим падением. Потому время от времени я останавливал коня, пропуская роту мимо себя, и внимательно смотрел, как обстоят дела у всадников, интересуясь, не возникло ли проблем во взводах.

— Все ли в порядке? — спрашивал я унтер-офицеров.

Они же пока отвечали односложно:

— В порядке, ваше высокоблагородие.

Если в первое время, как попал сюда, оказавшись на месте князя, меня такое обращение к себе удивляло, то теперь я уже привык и не замечал никакой странности, поскольку так здесь было предписано воинским Уставом. Хотя, к обычному ротмистру кавалерии военнослужащие обращались «ваше благородие», мне оказывали более высокую честь, называя «высокоблагородием» не только потому, что учитывали мой княжеский титул, но еще и по той причине, что мое звание ротмистра гвардейцев кавалергардов соответствовало пехотному подполковнику. К тому же, все в роте уже знали, что до попадания в плен