Унтовое войско - Виктор Сергеев

Хорунжий спросил, не покаются ли они.

Арестованные молчали. Мансуров переступил с ноги на ногу, подтянул заплатные канифасовые порты и выкрикнул хрипло:

— Лишнее говорить — делу вредить!

— Его превосходительство лишают вас казачьего сословия и всех с ним привилегий.

— Не пугай волка большим поросенком. Мы этой службой сыты по горло.

Муравьев поднял шпагу, пробормотал сквозь зубы: «А-ля пугачевцы…» Забили барабаны. Набежали урядники стаскивать одежду с осужденных. Один из них, подталкивая Мансурова к строю, назидательно приговаривал:

— За дело побьют — повинись да пониже поклонись!

Пока трещали барабаны и осужденные шли сквозь строй, Муравьев ни на кого не посмотрел. Его взгляд блуждал по зубчатой гряде гор, ему представилось, что осужденные босыми ногами ступали по остроконечным елям, по каменным изломам сопок, по ледяным лепешкам гольцов… Он вздрогнул, когда до пего донесся не то крик, не то стон. Но Муравьев не оглянулся и не подал вида, что слышал.

— Ваше пред-ст-во — глухо выпалил Чекрыжев. — Сетяев упал.

Остроконечные ели врезались в затуманенные горизонты, ледяные лепешки гольцов плавились на солнце.

— Поднять! Что еще за капризы? — не поворачиваясь к Чекрыжеву, отрезал командующий.

Перед глазами всплыло благообразное, заросшее волосами лицо старика из Кордона, и в ушах заворочались слова его тяжелые: «Привезли из Расеи начальника карийского… Чуть что не так — в цепи закуют…» Муравьев прикрыл веки, а старик не пропадал, лез прямо с бородой сквозь веки, нашептывал: «А у нас тут много не попрыгаешь. Затолкают под землю в железные курятники… к Разгильдееву, живо богу душу отдашь. На носилки тебя да и на отвал…».

В Иркутске Муравьев обдумывал всеподданнейший рапорт. Надо было внушить царю веру в правильность избранного пути, в чем-то затронуть гордыню самодержца, где-то подсластить.

Забайкальское казачье войско окончательно образовано. Учреждена Забайкальская область во главе с наказным атаманом.

Генерал был в настроении, писалось легко:

«Войско в нынешнем лете было в сборе по батальонам и сотням. Я лично имел возможность осмотреть на сборных пунктах все пешие батальоны, многие русские сотни и бурятскую бригаду.

Артиллерийская казачья бригада сформирована и найдена мною в самом приличном состоянии. Лошади там уже приучены возить пушки, и взводы батарейные делали учения с пальбой отменно хорошо. Лошади те закуплены у местных бурят, хотя и не весьма рослые, но сильные и ходят в батарейных орудиях, как лошади самих лучших пород, в артиллерии употребляемых».

Муравьев раздумывал: «Отписать ли государю о смутьянах в войске?» Решил отписать. Будет куда неприятней, если государю донесут помимо командующего. Чего уж там…

«Не могу здесь умолчать перед вашим императорским величеством о случаях, сопровождавших формирование и обучение пеших батальонов. В первом пешем батальоне значится несколько десятков казаков из семей… родословная у них исходит от пугачевцев. Из этой родословной казак Мансуров… дерзнул поднять руку на сотенного командира. За преступление это он по конфирмации моей прогнан сквозь строй через тысячу человек два раза. Двое других казаков, принявших сторону Мансурова, поносивших командиров и нелестно выражавшихся о высочайшей особе вашего величества, также прогнаны сквозь строй. Казак Сетяев из селения Кордона наказания этого не перенес».

Не кончать же всеподданнейший рапорт столь плачевно и уныло! Муравьев написал Николаю I о необходимости сделать будущей весной сплав войск по Амуру. Обосновал все, как надо. «Сие должно бы убедить государя, что пора действовать, иначе Англия упредит нас», — подумал он.

После полудня пришла петербургская почта. Какой пассаж! Граф Лев Алексеевич Перовский сообщал, что он уже не министр внутренних дел, а лишь председатель департамента уделов. Это после-то одиннадцатилетней службы в министерстве…

Николай Николаевич схватился за голову: «Нет, не может у меня быть такое, чтобы все хорошо. Не-ет, не может! Граф-то, а?! Главная опора в Петербурге. Где она теперь? То-то Нессельроде радуется, то-то предоволен!»

Экспедиция подполковника Ахтэ возвратилась в Иркутск. Ахтэ составил карты южной и северной покатостей хребта, обозначил, по спросу у гольдов, какое именно пространство они считают на Амуре русским, а какое — китайским.

Между рекой Удою и Охотским морем Ахтэ не нашел никаких признаков государственной границы.

— Где кончается разграничение? — спросил его Муравьев.

— У Горбицы, ваше превосходительство. Там встречена нами нейтральная полоса шириной в несколько саженей. Полоса эта у реки Шилки кое-где обозначена межевыми столбами. Горбиченские казаки в прежние годы объезжали и осматривали границу. Наведывались туда и манджурские стражники. Если находили след человека, то обкладывали след камнями или дерном, чтобы сохранить его до поимки нарушителя. Ну, а где границу пересекал ручей, там ставили с каждой стороны высокие сваи, между ними поперек воды натягивали канаты из конского волоса.

Ныне же граница забыта. Сваи подгнили, канаты упали в воду. Императорская печать, приложенная к межевым столбам, поломалась, да и сами столбы со многих мест исчезли.

Муравьев с удовольствием потирал руки.

— От Горбицы и до самого устья Амура никакого разграничения? — спросил он.

— Никакого, ваше превосходительство!

— Ваша экспедиция лишний раз доказала то, во что никак не хочет поверить граф Нессельроде. Надеюсь, господин подполковник… вы не искали специально несуществующую границу и не привлекли внимания китайцев?

— Я выполнял ваш приказ. Но…

— Что еще?

— Прискорбное известие, ваше превосходительство. Поручик корпуса топографов Ваганов сделался жертвой своего смелого и вместе с тем необходимого для службы предприятия. Китайские пограничные правители уведомили нас, что поручик убит бродячими орочонами и, поименовав убийц, обещали выслать их для нашего суда в Нерчинск.

— Ваганов? — Муравьев нахмурился. — Ваганов? Это тот самый… Он ездил по моему приказу в Нерчинск, чтобы арестовать и доставить в Иркутск англичанина Кларка. Бедный поручик! Мотивы убийства известны?

— Никак нет. Только что… странно… Казак-проводник Ваганова докладывал по начальству, что там замешана нечистая сила. Она де убила Ваганова и она-де, нечистая сила, убила убийцу Ваганова. Была та нечистая сила в облике бурята.

— Вели расследование?

— Проводник явился на кордон распьяным-пьян, привез труп поручика. Проспавшись, показал на спросе, что Ваганова косоглазый орочон поразил стрелой. А того, косоглазого, убила из ружья… эта самая… — Ахтэ усмехнулся, — нечистая сила.

— Проводник не подозревается?

— Нет, ваше превосходительство. Старый служака. Ваганов его привечал, и тот платил ему вроде как привязанностью. Остается ждать выдачи тех бродячих орочон.

Муравьев в задумчивости прохаживался по кабинету. Остановился перед Ахтэ.

— Господин подполковник! Как топограф вы исправно несли свою службу. А как военный? Что вы будете советовать государю?

— Занять войсками бухту Де-Кастри и озеро Кизи, ваше превосходительство.

— Вы научились угадывать мои желания! — воскликнул Муравьев. — Но государю нужны доказательства.

— Они есть. Нам пора обратить взоры на юг от Амура. Тамошний скалистый берег представит хорошие гавани, если бы окружающая местность была заселена и открылись бы удобные средства сообщения через горы и леса прибрежной полосы. И вот тут-то бухта Де-Кастри может сослужить нам пользу… стать пристанищем для целых флотилий. А озеро Кизи, ваше превосходительство, как нельзя лучше… Лишь пятнадцать верст некрутого хребта отделяют бухту от озера. Туземцы плавают там по речке. От одной покатости до другой проходит волок не более двух верст. Только и всего.

Муравьев заметил с раздражением:

— Не далее как месяц тому назад государь отказал мне в просьбе занять бухту Де-Кастри.

— Я буду с докладом у государя по приезде.

— Ну вот, голубчик, и попытайте… а я, видно, стар становлюсь, не могу перебороть Нессельроде. В феврале еду в Петербург и едва ли вернусь в Восточную Сибирь. Высшее правительство мне не доверяет. Лучше уйти с поста.

— Что вы, ваше превосходительство!

— А так и есть! Так и есть! — загорячился генерал. — В военном сплаве по Амуру опять же отказали. Во всем отказ! У меня какие замыслы были? Сплав! Сплав по Амуру!

Ахтэ спокойно слушал генерала. Знал он, что Муравьев недолго будет жаловаться и сокрушаться, скоро весь переменится, зажжется изнутри, забудет петербургских недоброжелателей и интриганов, начнет писать приказы, вызывать чиновников с докладами, закричит, замашет руками. Полетят по всем дорогам курьеры, забегают адъютанты, столоначальники, воинские командиры. И дело стронется с места, пойдет себе вперед вопреки столичным министерством и департаментам.