Судьба - Николай Гаврилович Золотарёв-Якутский

За стол сели в хорошем настроении, чокнулись, подняли рюмки. Федор рассказал, как Шарапов на Маче пытался надуть его и как поймался.

— Ему, жадюге, все мало, хотел дополнительно погреть руки. Стал смотреть у него двухпудовые гири, гляжу, ко дну конский навоз приморожен — хоть на полфунта, но тяжелее. Немедленно, говорю, замените фальшивые гири, или я сейчас же уеду.

— То-то. — Иннокентий многозначительно поднял вверх палец. — Не бойся бедняка — он не обидит. Остерегайся богача.

Кто-кто, а Федор с Майей знали, что за скоты богачи. Захмелевший работник осмелел и спросил у хозяина:

— Вы тоже обманываете людей, как все богатые?

— Приходится порой… Деньги, они, знаешь, не разбираются, кто их берет: дурак или умный. Только у дурака и бедного карман-то с прорехой, деньги не держатся, смотришь — вывалились на дорогу. Тут уж не зевай, хватай их.

Иннокентий вдруг засмеялся:

— Да ты, Федор, тоже не промах, под купеческого сына работал.

Федора передернуло. Майя заметила это и готова была сквозь землю провалиться. «Зачем я им сказала». — подумала.

— Под какого сына?.. — Федор сделал вид, что не понял хозяина.

— Под купеческого, с фальшивыми векселями в кармане. Сын купца Гаврильева! — Иннокентий захохотал.

Федор метнул на жену недовольный взгляд: «Вот еще разболтала». Майя покраснела, опустила глаза.

Купец Иннокентии, как он ни был выпивши, понял, что хватил через край.

— Ну, ты не обижайся, я пошутил. Если Иван Семенович выиграет дело, вы сами станете богатыми людьми.

Ночью Майя рассказала Федору об Иване Семеновиче и о том, что она передала ему бумаги.

— Куда-то он пропал с векселями, наверное, надул, — огорчалась Майя.

— Никуда он не денется с твоими бумагами, приедет, — улыбаясь, сказал Федор и обнял жену.

Оттого, что муж не только не стал ругать ее, а шутит и улыбается, Майя обрадовалась. И без этих бумаг они счастливы, и больше ничего им не надо. Были бы они здоровы и вот так всегда любили друг друга.

Иван Семенович с векселями, полученными от Майи, зашел к Аркадию Романовичу Эхову.

Эхов не перебивая выслушал гостя — старик не забыл Харатаева, хотя с тех пор много воды утекло. Но не годы его состарили — трудная судьба политического ссыльного, тяжелый климат, скудная однообразная пища.

— Как звали девушку? — спросил Эхов, когда Иван Семенович закончил рассказ.

— Майя, Мария.

«Неужели это моя бывшая ученица?» — промелькнула у него мысль.

— Голова Яковлев — существо грубое, темное, наглое, — покашливая, заговорил Эхов, — Яковлев мнит себя царьком, и, к сожалению, он не заблуждается: сей сатрап вершит судьбами своих подопечных с изяществом медведя, навалившегося на коровью тушу. О купце, которого вы по-приятельски зовете Иннокентием, я тоже слышал. Это штучка тонкая. Он и ласков и обходителен, готов прийти на помощь ближнему, но с ним держи ухо востро. Новый якутский буржуа, торгаш, капиталист с большим будущим. Такие, как Иннокентий, проглотят Яковлевых, Харатаевых, заарканят всю Якутию.

Иван Семенович не вникал в такого рода тонкости. Он прежде всего знакомился с делом, взвешивал все «за» и — «против» и, если, были шансы выиграть процесс, брался вести тяжбу. Иван Семенович увлекался, входил в азарт, с жадностью подсчитывал убыли и прибыли. А когда дело завершалось, корил себя, что столько сил и времени отдано такому пустяку.

— Я заехал к вам, Аркадий Романович, посоветоваться, стоит ли браться за это дело? — спросил юрист. — Не безнадежно ли?

— Нет, не безнадежно, — ответил Эхов. — Процесс вы, можете выиграть. Даже наверняка выиграете.

Иван Семенович обрадовался и забегал по комнате, готовый немедленно мчаться в суд.

— Скажите, пожалуйста, не взыщут ли с батрака, который был поставлен перед необходимостью самозванства? Он нынче состоит в законном браке с дочерью господина Харатаева.

Аркадий Романович засмеялся и показал шиш:

— Батраку теперь ничего не будет. С него взятки гладки. Так что желаю вам удачи!

— Я так и думал, — потирая руки, сказал Иван Семенович. — Голубчик, Аркадий Романович, помогите мне составить прошение!

Эхов встал, достал с полки свод законов Российской империи. Он долго листа огромную книгу, найдя нужную страницу, углубился в чтение.

— Какая она из себя, дочь Харатаева? — подняв голову, спросил Эхов.

— Писаная красавица! У меня нет слов!..

— А муж?

Юрист приподнял плечи:

— Понятия не имею. Я его не видел.

Аркадий Романович положил перед собой на стол бумагу, вооружился пером и стал писать. Писал он не спеша, заглядывая в книгу. Часто вставал, прохаживался по комнате и опять писал.

— Вы точно удостоверились, что эта женщина — родная дочь Харатаева? — однажды спросил он у Ивана Семеновича, оторвавшись от писанины.

— Да-да, я в этом уверен.

На следующее утро Иван Семенович поехал к господину мировому судье.

Судья, высокий, тощий, в мундире, встретил адвоката приветливой улыбкой. Иван Семенович не скупился на подачки, потому судья любил его посещения.

— С чем пожаловали к нам, уважаемый? — сказал судья, отвечая на поклон. — Давненько вас что-то не было.

Иван Семенович молча положил на стол прошение.

Улыбку с лица судьи как ветром сдуло. Он протер очки, нацепил их на слегка приплюснутый нос и углубился в чтение.

— Что?.. Спор двух улусных голов?.. Который из них уполномочил вас вести процесс?

— Там указано, с вашего позволения…

— Вижу, вижу… Дочь Харатаева Мария Семеновна… Трудное это дело, необычное. Не знаю, что и сказать…

Адвокат, не говоря ни слова, вынул из кошелька синеватую «александровку», ассигнацию двадцатипятирублевого достоинства, и многозначительно положил на стол.

Судья привычным движением взял деньги и сунул себе в карман.

— Ну, хорошо, оставьте прошение, — унылым голосом сказал он.

Спустя несколько дней адвокат зашел в канцелярию мирового судьи. Застал он в канцелярии старика Власьевича, столоначальника судьи. Власьевич был кругленький, с маленькими плутоватыми глазками, русский, местный житель города. Служил он столоначальником уже много лет, знал все ходы и выходу, говорил хорошо по-якутски.

Чин у Власьевича не бог весть какой, но жил он на широкую ногу и не гневил бога жалобами на судьбу. Все знали, что ни одно дело не двинется дальше его стола, если в пухлую руку Власьевича не вложишь хрустящую бумажку. Не менее трех, рублей.

— Власьевич, — обратился адвокат к столоначальнику, — дан ли ход тому делу, которое я на днях подал?

Столоначальник подмигнул, словно это дело касается не столько Ивана Семеновича, сколько его, Власьевича, и сказал:

— Ну, Иван, дело твое ушло далеко — отсюда не видать.

— Не скажешь, куда, если это не секрет?

— Почему не сказать? Сказать можно. Ведь не даром же служу, за деньги. А — так бы не сказал. Ведь даже заячью шкуру без подмазки нельзя