Против Сталина и Гитлера - Вильфрид Штрик-Штрикфельдт

Тем не менее, стоит подчеркнуть дух независимости Власова и в этом вопросе. Он был верным сыном своего отца-крестьянина, который от немца-соседа принял денежную помощь на обучение сына в качестве займа, а не подарка.

Один друг заинтересовал нашим делом обер-бургомистра Берлина, доктора Юлиуса Липперта{30}. Но Липперт не видел никакой возможности сделать что-либо для нас, так как Гитлер больше не слушал его.

Другая возможная линия вела к гаулейтеру Заукелю, ответственному за отношение к восточным рабочим и их трудовое использование, и к лектору Роберту Лею, главе немецкого Рабочего фронта. Контакта с Заукелем не последовало. (О встрече Власова с Леем см. ниже.)

Намечен был прием Власова генерал-адмиралом Дёнитцем, главнокомандующим всеми военно-морскими силами, который якобы интересовался идеей европейской интеграции с участием России. Прием этот, однако, так никогда и не состоялся, но заместители Дёнитца приняли нас несколько раз.

Моя встреча с графом Шверин-Крозигком была устроена Клаусом Боррьесом и одним промышленником. В первый раз мне представилась возможность изложить наше дело имперскому министру. Разговор был долгий. Шверин-Крозигк ставил политические и, в особенности, экономические вопросы, касающиеся занятых восточных областей. Он расспрашивал о самом Власове и о его непосредственных советниках. Наконец, он поднял проблему восточных рабочих, вопрос об их специальном значке, - о клейме, как он сказал, поставленном на людях, работающих фактически также на Германию. Министр резко отмежевывался от "теории об унтерменшах" и возмущался лозунгом о "русских, жидах, поляках и прочем сброде". Эти лозунги были в ходу в его собственном министерстве; но парадоксальным образом он утверждал, что только под прикрытием таких лозунгов можно было делать что-то положительное. В конце беседы он поблагодарил меня за информацию.

- Направление политики. - сказал Шверин-Крозигк, - решает, конечно, по-прежнему фюрер, но теперь у меня создалась по крайней мере ясная картина в той области, о которой мы говорили. - И он прибавил, что будет всё это иметь в виду, если ему представится возможность действовать.

Граф Шверин-Крозигк произвел на меня благоприятное впечатление всей своей личностью и открытостью своей натуры, а весь разговор вдохнул в меня новую надежду. Я всё еще верил, что мнение министра в Третьем рейхе должно иметь какой-то вес.

По дороге к выходу меня перехватили и пригласили поговорить с одним из статс-секретарей министра Рейнхардтом. Он знал о цели моего визита и хотел также прослушать мою информацию о Власовском движении.

- В наше время, - сказал он, - не последнюю роль играют и статс-секретари. Иной раз они могут сделать даже больше министра.

Он обещал передать мою информацию расположенным к нам статс-секретарям других министерств. Больше я о нем, однако, никогда не слышал. Без сомнения, он так же натыкался на глухие стены.

Мелитта Видеманн, главный редактор антикоммунистического журнала "Акцион", была привлечена к нашему делу неутомимым Дюрксеном. Госпожа Видеманн поставила себе задачей установить связи с офицерами войск СС, критически настроенными по отношению к режиму. С их помощью она надеялась добиться поддержки стараниям Власова облегчить положение военнопленных, восточных рабочих и гражданского населения. К этому кругу офицеров войск СС принадлежали влиятельные лица, вроде фон Герфа, Гильдебранда и губернатора Галиции доктора Вехтера. Опыт, приобретенный ими в оккупированных восточных областях и показавший им всю порочность теории "унтерменшей", сблизил их взгляды с нашими.

В офицерском корпусе вермахта, каждый, кого госпожа Видеманн знакомила с Власовым, становился его новым союзником. Госпожа Видеманн была искренней и в то же время хорошим тактиком. Она, конечно, не могла добиться, чтобы Гиммлер и его организация изменили свой курс. Ее усилия были направлены на привлечение отдельных людей среди высших офицеров войск СС на сторону Освободительного Движения. Что могла еще сделать женщина? Если бы было побольше мужчин с ее мужеством и убежденностью.

Без сомнения, изменение расположения к нам отдельных офицеров СС происходило часто из чистейшей воды практических соображений, как это было к в вермахте. Но и это уже был прогресс.

Проходили недели, и я всё более убеждался, что Третий рейх управляется не элитой и не партией, а одним человеком, чей разум, должно быть помутнен...

- Одним человеком? - Жиленков улыбнулся. - Это невозможно. Диктатор тоже не может обойтись без вспомогательных инструментов - своих начальников полиции, своих военных отрядов. Надо бы добраться до Гиммлера и попытаться использовать его. Может быть, можно найти пути.

Власов, Малышкин и Трухин с этим не соглашались. Но прошло некоторое время, и это стало судьбой Движения. Судьба эта сама нашла к нему пути.

Тяжелое впечатление произвел на нас разговор Власова с рейхслейтером доктором Робертом Леем{31}, но и он заслуживает передачи. Разговор этот принял характер острого спора.

- Офицер из ОКХ в качестве переводчика? - спросил Лей еще прежде, чем мы заняли места. - Плевать мне на этот ОКХ. - добавил он и сказал, обращаясь ко мне:

- Не в обиду будь сказано, у меня свой переводчик.

Власов не любил чужих переводчиков, он опасался неточной передачи своих слов. Но переводчиком у Лея был мой петербургский школьный товарищ Пауль Вальтер, тотчас же мне по-русски шепнувший:

- Не беспокойтесь, я уже знаю... всё знаю...

Я мог на него положиться. Для Власова эта интермедия не прошла, конечно, незамеченной.

Начиная разговор, Лей спросил - почему генерал, награжденный орденом Ленина и другими советскими орденами, теперь борется с большевизмом? Власов стал подробно рассказывать о своем революционном настроении в 1918-20 гг., о своем участии в борьбе с белогвардейскими генералами Деникиным и Врангелем и о своей вере в народ и в дело революции.

- Когда я сегодня обо всем этом вспоминаю, я спрашиваю себя: может быть, те генералы были такими же подлинными русскими патриотами и борцами за свободу, как и мы.

Он, раздумывая, помолчал, а Лей, который до сих пор слушал, заявил:

- Это всё меня не интересует; что вы рассказываете, было уже давно.

И он просил Вальтера передать генералу, чтобы тот говорил более кратко.

До 1930 года - продолжал Власов - он не был членом партии. Затем всё же вступил в нее, так как иначе, при тогдашних условиях, была бы поставлена под вопрос вся его карьера. Он же хотел оставаться в армии. Он описывал, как открылись его глаза и он постепенно стал понимать советскую действительность, и как с течением лет и по мере служебного возвышения оценка его становилась всё более отрицательной. Он видел, что хотя Кремль проводил один пятилетний план за другим, народ продолжал жить в нужде. Наконец, он пережил чистки и террор сталинского режима.