Книга об отце (Нансен и мир) - Лив Нансен-Хейер

Первоначальным замыслом отца было добиться амнистии для граждан, которые добровольно пожелают вернуться на родину, с условием строгого контроля над выполнением обещаний о хоро­шем обращении с возвращающимися, чтобы в случае необходи­мости можно было за них вступиться.

Многие тысячи отважились вернуться на родину, среди них 25 тысяч донских казаков, 10 тысяч русинов и евреев. Тысячи еврейских беженцев хлынули также из Польши и из Германии, где особенно сильна была ненависть к «восточным евреям».

Но это была лишь капля в море, и со всех сторон раздавались вопли о помощи. Латвия и Эстония были наводнены беженцами, в Финляндии их находилось около 30 тысяч, в Чехословакии — не меньше 25 тысяч, в Югославии — 50 тысяч, в Болгарии — 35 ты­сяч, в Ближней Азии — свыше 70 тысяч. Во Франции же их ско­пилось свыше 400 тысяч.

Хуже всего было, однако, в Константинополе, ставшем пере­валочным пунктом для всех спасавшихся бегством с востока, се­вера и с юга, после того как союзники оккупировали город в 1920 году. Здесь было зарегистрировано 170 тысяч русских, из них 135 тысяч — остатки разбитой врангелевской армии с семья­ми, а также 155 тысяч греков и армян.

Путем переговоров с правительством Нансен старался вы­явить, какие страны нуждаются в рабочей силе. В эти страны он направлял своих уполномоченных, а на самые важные переговоры приезжал сам. Помощь была оказана многим, но не все были до­вольны работой. Отец получал много жалоб.

Помню одно утро 1922 года в Пульхёгде, он разбирал дневную почту. «Ничего не поделаешь, трудно приходится бывшим аристо­краткам, которые никогда не брали в руки половой тряпки, а теперь вынуждены ползать на четвереньках, мыть лестницы и полы в общественных зданиях,— говорил отец, пожимая плечами.— Но сдается мне, что это им не повредит. Во всяком случае, это лучше, чем продаваться на улице, как это приходилось делать многим из них, чтобы не умереть с голоду».

В качестве верховного комиссара Лиги наций по делам бежен­цев Нансен вовсе не был обязан заботиться о непосредственном содержании беженцев, но во многих местах нужда была столь вопиющей, что Нансену приходилось вмешиваться самому. Так, на Босфоре скопилось около 90 тысяч беженцев, у которых бук­вально не было крыши над головой и никаких возможностей про­мыслить себе пропитание. Нансен обратился к правительствам в Лондоне, Париже и Риме, он апеллировал к обществам Красного креста, к женским организациям, еврейским общинам, к обще­ству «Спасите детей!» и ко многим другим. В Америке за короткое время он собрал 25 тысяч долларов, обязавшись, со своей стороны, достать еще 30 тысяч. Американское общество Красного креста помогло ему добыть часть этой суммы, а остальное он получил в других местах. Он учредил особую контору в Константинополе, и беженцы получали оттуда помощь в течение четырех месяцев.

В конце концов Нансену с сотрудниками удалось освободить Константинополь от навалившейся на него тяжести и разместить беженцев в 45 странах. Большая часть их состояла из остатков врангелевской армии. Генерал еще не утратил надежды на новую интервенцию против Советов и потому всячески мешал Нансену, так как его деятельность распыляла армию. 25 тысяч солдат сами выразили желание вернуться домой, на Дон, и им помогли уехать. По договоренности с Советским правительством через три месяца о них были наведены справки по спискам Красного креста.

Среди нуждающихся в помощи в Константинополе находились сотни несчастных женщин, зарегистрированных полицией как про­ститутки. Многие из них принадлежали к бывшему привилегиро­ванному классу общества, многие имели высшее образование, но голод и нужда толкнули их на этот путь. И снова пришлось Нан­сену помогать. Он обратился к Национальному совету норвежских женщин, и его председатель Бетти Кьельсберг передала его обра­щение в другие скандинавские страны. В Норвегии было собрано 13 тысяч крон, в Дании — 7000, в Швеции — 1261 крона. Оказали помощь и Италия, и другие страны, а нансеновский паспорт стал средством спасения и для этой категории беженцев.

В 1924 году Франция согласилась дать пристанище находив­шимся там 400 тысячам беженцев, и это было большим облегче­нием. Болгария тоже была в числе тех стран, которые оказали немалую помощь. Многие нашли там приют и работу, а кроме того, Болгария приняла несколько тысяч инвалидов с семьями. Некоторое количество евреев поселились в Палестине, другие — в Америке и Англии, а кое-кто — ив Скандинавии.

Нансен считал особенно важным вопрос о предоставлении де­тям и студентам возможности продолжить образование. Он внес в Лигу наций предложение о создании школ и университетов для русских эмигрантов и материальной поддержке студентов во время учения. Чехословакия и Франция первые подали пример в этом отношении. В Чехословакии были открыты русские школы, 4300 студентов получили одежду, жилье и некоторую денежную поддержку. Одно время действовал русский университет и, кроме того, еще два специальных учебных заведения.

Многие страны последовали благому примеру. Германия от­крыла студенческие общежития, и русские студенты получали скидку в университетах. Одна американская организация дала крупную сумму денег на открытие русского университета в Бер­лине. Этот университет стал важным центром, он был доступен и для студентов из других стран. В Чехословакии несколько тысяч казаков обучались рациональному ведению сельского хозяйст­ва. Наконец, при поддержке ХАСМЛ[202] в окрестностях Берлина был создан Политехнический институт.

Эмиграция в заокеанские страны была тоже довольно велика. Канада, США и Южная Америка приняли большое количество беженцев. Во многих местах эмигрантов принимали весьма охотно, как, например, в Канаде, которая испытывала нужду в рабочей силе. 10 тысяч русских, интернированных в Китае, расселили в Австралии, Новой Зеландии и Канаде. Нансен вел переговоры с правительствами этих стран, а уполномоченный Международ­ного бюро труда устраивал переезд.

Часть русских беженцев обосновалась в Норвегии и образо­вала здесь свое землячество. Как-то в 1928 году отец получил приглашение на одно из собраний, мы с мужем тоже там были. Играл оркестр балалаечников, показывали танцы и представле­ния. Главным событием вечера было выступление отца. Не могу точно припомнить, что именно он говорил, но он рассказывал о работе, которая ведется для устройства русских беженцев, о том, что уже удалось сделать и что еще остается. Председатель колонии благодарил отца. Его фамилия была Римский-Корсаков, и был он племянником композитора, в прошлом полковник армии Врангеля, а теперь шофер такси в Осло. Но он благодарил отца не только за его речь. «Все мы, русские, благодарны Нансену за то, что остались живы».

Добрых два с половиной года с очень редкими промежутками отец был занят организацией и проведением больших работ по оказанию помощи и постоянно нес на себе тяжесть чужой беды и ответственности. С одной стороны — несчастные люди, которых во что бы то ни стало надо было спасти и для которых его дея­тельность была единственной надеждой на спасение. Такое доверие обязывало и так неумолимо взывало к человечности, что отец никогда не знал покоя, пока не выполнит поручения. С другой стороны — те, кто встречал его инициативу и волю к действию скептически и с недоверием, которое ему прихо­дилось преодолевать ради сохранения своего авторитета. Отец не желал, чтобы его линия в международной политике потер­пела урон или поражение из-за потери авторитета. Понятно, что настроение отца то и дело переходило из одной крайности в другую, в зависимости от удач или неудач, постигавших его работу, и он не был равнодушен к тому, что значительное число ответственных политических деятелей с таким холодным без­различием относились к катастрофам в послевоенной жизни народов.

«Ты говоришь о лучшем мире,— писал он в ночь под новый год Ула Томмесену.— Но борьба за него представляется иной раз такой безнадежной, что поневоле чувствуешь усталость. Иногда начинает казаться, что все-таки удалось достичь чего-то, хоть маленького улучшения, а потом маятник снова откачнется в обратную сторону, и в такие моменты все мне представляется в мрачном свете. Но какой прок жаловаться — все равно ведь бу­дешь по-прежнему тянуть лямку».

Борьба с голодом в Советской России принесла Нансену мно­жество горьких разочарований. Правда, самоотверженность про­стых людей всех стран произвела на него глубокое впечатление, но тем досадней была неудача в том, что он считал самым важ­ным,— ведь он надеялся, что Лига наций возьмет на себя ре­шение подобных практических задач мирового значения и тем са­мым коренным образом изменит весь дух международной поли­тики.

И все же он считал, что к осени 1922 года обстановка стала менее мрачной. Он побывал в Москве, и ему удалось наладить распределение сельскохозяйственных машин и другого инвентаря среди крестьян, и создавалось такое впечатление, что русским не придется больше голодать. С помощью нансеновского паспорта был наведен порядок в деле помощи беженцам, и по приезде на сессию Ассамблеи в Женеву у отца было такое чувство, что самое трудное осталось позади и результаты — в общем и целом — пре­взошли даже самые смелые ожидания. Казалось, он мог позволить себе небольшую передышку и заняться повседневными делами в качестве норвежского делегата в Ассамблее. Но тут приходит известие о новой катастрофе, требующей немедленного вмеша­тельства. Опять ему пришлось отложить все дела и окунуться в гущу событий, связанных с новыми невероятно сложными про­блемами, причем приступать к действию нужно было без малей­шего промедления. На этот раз призыв о помощи донесся из Малой Азии.