БОЛЬШЕВИЗМ Шахматная партия с Историей - Анатолий Божич

ских работ у Ленина в ту пору не было. Но вполне логично было бы экстраполировать критическое отношение к «абсолютным истинам» и на теоретические работы Ленина, т. к. его также отличала страсть к использованию в своих работах абсолютизированных категорий — «рабочий класс», «классовая борьба», «классовое сознание», «диктатура пролетариата» и др. В работах Ленина эти категории часто наделяются самодостаточностью, которой они в реальности не обладали и не могли обладать. Однако ни Богданов, ни кто-либо из его сторонников не подвергают сомнению абсолютизированный смысл этих категорий. Логика левого большевизма использует тот же понятийный аппарат, что и большевизм ленинский. Сомнению подвергаются лишь качественные характеристики «рабочего класса», «думская тактика» и предопределенность результатов классовой борьбы («исторический фатализм», по определению Богданова), а критика в основном направлена на авторитарный стиль руководства партийных вождей.

Не меньший интерес представляет и статья Богданова «Страна идолов и философия марксизма». В этой статье Богданов интуитивно приблизился к проблеме отчуждения, той самой, которую исследовал Маркс в своих «Экономико-философских рукописях 1844 года» (в ту пору еще не опубликованных, а потому никому не известных). Используя термин, позаимствованный у Бэкона, Богданов заявляет: «Вся экономическая жизнь современного человечества насквозь проникнута фетишизмом меновой стоимости, который трудовые отношения людей воспринимает как свойства вещей. Вся правовая и нравственная жизнь протекает под действием идолов — юридических и этических норм, которые представляются людям не как выражение их собственных реальных отношений, но как независимые от них силы, оказывающие давление на людей и требующие себе повиновения. Даже в области познания природы ее законы большинством людей понимаются не как реальные отношения вещей, но как самостоятельные реальности, управляющие миром, реальности, которым подчиняются вещи и люди. Многобожие не умерло, — оно только обескровилось и потускнело, из яркой религиозной формы перешло в бледную метафизическую»[242]. Однако сама проблема отчуждения не была воспринята Богдановым, ибо он озабочен другим. Он поднимает бунт против Абсолютного: «Абсолютное — это последнее обобщение всех идолов познания»[243]. Богданов предлагает свое решение проблемы — накопление опыта на базе практического исследования. И это касается как естественных наук, так и общественных отношений. Здесь Богданов, возможно даже неосознанно для себя, замахивается на принцип причинно-следственных связей, подставляя вместо «классовых интересов» формы мышления, возникающие из определенных производственных отношений. Действительно, классовые интересы предполагают внутреннее единство класса, но опыт революции показал, что это не более чем иллюзия. Заслуга Богданова в том, что он увидел действительную проблему, реальное слабое место в плехановской интерпретации марксизма (которую, повторим еще раз, воспринял в общих чертах и Ленин). Однако его собственный ответ на поставленные вопросы более чем проблематичен. В дальнейшем Богданов, восстав против Абсолютного, создает свой собственный абсолют. Он ставит задачей большевизма изменение сознания пролетариата, для чего, собственно, и потребовалась пролетарская культура. Но изменение сознания Богданов мыслит в позитивистском ключе, в качестве механизма изменения сознания рассматривается крупное машинное производство, а моделью «пролетарской культуры» Богданов считает отношения между рабочими, складывающиеся в процессе трудовой практики. Богданов считает, что именно в рамках коллективного труда рождаются от: ю- шения солидарности и взаимопонимания, на основе которых можно строить новую этику межчеловеческих отношений. Сделать поведение людей социальным не через принуждение «диктатуры пролетариата», а через духовную эволюцию самого пролетариата — вот сверхзадача, поставленная Богдановым.

Ютта Шеррер, одна из наиболее вдумчивых исследовательниц творчества Богданова, особо подчеркивает, что пролетарская культура — по Богданову — включает в себя всю каждодневную практику пролетариата, его быт и жизнь в обществе. Семейная жизнь, по мнению Богданова, не может быть частным делом для социалистов. «Даже в семье политически сознательных и активных трудящихся сохраняются пережитки варварства, такие, как полная зависимость женщины от мужчины, слепое повиновение детей родителям. Товарищеский дух солидарности, лежащий в основе трудовых отношений между рабочими на производстве, должен проникнуть также и в рабочую семью в качестве социалистического сознания».

Таким образом, Богданов апеллирует к самодеятельности масс, что противоречит ленинской идее элитарной рабочей партии, являющейся авангардом (и, в определенной степени, системообразующим элементом) рабочего класса. Более того, он ставит знак равенства между идеологией и пролетарской культурой, пытаясь создать теорию функциональной зависимости идеологии от социальной структуры. Вот основные идеи Богданова в изложении Ютты Шеррер: «По сравнению с экономической жизнью идеология играет далеко не второстепенную роль: «надстройка» — это не просто прямое и необходимое следствие «базиса», а «орудие организации общества, производства, классов и вообще всяких общественных сил и элементов, без которых эта организация невозможна…

В более общих терминах, идеология есть общественное сознание людей, служащее им для организации собственной жизни… Развитие классового сознания равнозначно организации классовых сил».

Богданов создает весьма примитивную модель идеологии коллективизма, отрицая за индивидом право на какой-нибудь авторитет в области мышления. Из одной крайности он бросается в другую. Классовое сознание (равнозначное классовой идеологии) превращается в универсум, определяющий направление жизни. Восстав против спрятавшегося Бога, Богданов создает нового. Весьма спорна и оценка машинного труда как творческого, особенно если мы вспомним, что представляет собой труд рабочего у конвейера. В изложении Ютты Шерер концепция Богданова выглядит достаточно логичной и цельной: «Физический мир есть социально согласованный, социально упорядоченный или социально организованный опыт. В соответствии с этим мировоззрением такие категории, как время, пространство, причинность, закономерность, величина, качество и т. д., не являются свойствами окружающего мира или вещами в себе — они теряют всякий объективный характер и становятся простыми формами организации, или упорядочения опыта, лишь позволяющими человеку формировать объективный мир… Реальность в своей совокупности есть, следовательно, результат организационного опыта, в основе которого лежат первоначально данные ощущения и который достигает своей универсальной ценности в конечном счете благодаря общественному соглашению об использовании определенных форм и определенных упорядоченных понятий… По Богданову, истинно то, что представляет собой социальную ценность для определенной эпохи. Значит, все знание есть техника общественно полезной организации опыта и его элементов, ощущений. Такое знание истинно лишь в том случае, если оно помогает определенным группам людей создать себе мировоззрение, делающее возможным их существование. Истина есть «машина, с помощью которой кроится, перекраивается и сшивается реальность»… Смысл любой организации — создание состояний равновесия самых разнообразных противоположных сил. Но любое равновесие, однажды достигнутое, может быть вновь нарушено появлением новых, свободных сил. Следовательно, борьба за достижение равновесия становится не только высшим принципом организаторской деятельности человека, но и законом развития мира и истории; в этом смысле и диалектика, по мысли Богданова, есть борьба — борьба за ликвидацию неустойчивости, порождаемой в результате противостояния различно ориентированных сил».

Но в 1909 году теоретические взгляды Богданова еще не сложились в единую и стройную концепцию. Было лишь разочарование в том, как проявил себя «пролетариат» в ходе революции, а также желание изменить ситуацию в свою пользу. По мысли Богданова, это было возможно лишь в том случае, если на смену интеллигентам (которым присущ буржуазный авторитаризм) к руководству партийными организациями придет сознательный рабочий. А кадры сознательных рабочих вполне реально подготовить при помощи «социалистического просвещения», создав «высшую партийную школу» для рабочих. Надо заметить, идея была не нова. Еще в ноябре 1905 года в Екатеринбурге была организована партийная школа на 50 рабочих-активистов, в которой читали лекции, в частности, Н.Н. Батурин и Я.М. Свердлов. О желательности создания такой школы было заявлено и на Парижской конференции РСДРП в декабре 1908 года. Ленин и его сторонники в принципе не возражали против создания такой школы, но были против использования ее во фракционных интересах.