Князь. Записки стукача - Эдвард Радзинский

Напротив моих глаз стояла кушетка карельской березы. Сбоку была дверь, над ней – лапы орла, часть Государственного герба. Это была та самая – царская – ложа.

Хлопнула дверь. Появился Никола, заходил по комнате.

Вошел адъютант, начал докладывать:

– Я передал ей записку. Она расхохоталась и велела вам сказать, что ей не десять лет и не надо писать ей пошлые глупости и что вы… простите, Ваше Сиятельство, это ее слова… «редкий болван». Но тем не менее она придет.

– Болван – ты, мой друг! Да кто ж ее сюда пропустит? Ты должен был ее проводить.

– Я, конечно же, предложил ей. Но она ответила, что придет только сама!

– Найди! И приведи! И только посмей без нее явиться.

Адъютант ушел.

Никола заходил по ложе, произнося вслух, как стихи:

– И вновь огонь охватил меня, и поджигательница не уйдет без казни…

Именно на этих словах дверь отворилась очень тихо, без звука. И вошла… она!

Она сняла маску… Это была та, которую я увидел у Нечаева. Черная Мадонна!..

Никола тем временем молча теснил ее к кушетке. И я должен был помогать этому животному! Я понял: сейчас он бросит ее на кушетку.

– Ей надо помочь, – зашептал я.

– Только посмейте! – Кириллов больно схватил мою руку. У него была железная хватка.

Но тут Великий князь замер.

Она чуть отступила назад, держа перед собой вытянутую руку, в которой был… револьвер!

Я услышал её голос:

– Немного забылись, Ваше Высочество. – Она, усмехаясь, смотрела на него.

И тут наш буйный Никола потерялся, он явно струсил.

Бормотал:

– Обожаю!

– Не будьте смешным… Вы позвали меня, чтобы… – последовало грязное гвардейское слово. – Я точно выразилась?

– Да, сударыня…

– Как вы думаете: хочу ли я… после ваших жалких дур… после французской шлюхи… быть с вами?

Он принял правила игры:

– Наверное, да. Иначе вы не пришли бы.

– Сообразили. Для этакого болвана уже много… Да, хочу. Но это будет тогда, когда решу я. – Говорила все это, не опуская револьвера. Поняла его характер! И, пятясь с револьвером к двери, сказала: – Прощайте, малыш на третьем десятке. О продолжении нашего знакомства дам знать вашему адъютанту. – И выскользнула из ложи.

Тотчас вернулся изумленный адъютант, понял: произошло необычное. Видно, красивые дамы никогда так быстро не покидали ложу.

Никола в ярости бегал по ложе.

– Эта блядь мне заплатит! Как она проникла сюда? Как? Как?

– Понятия не имею, Ваше Высочество. Опасная штучка.

Адъютант замолчал, ждал распоряжений.

– Домой! – сказал Никола.

И они ушли из ложи.

Мы вышли из нашего укрытия на лесенку.

– В сумочке хранила, да как незаметно вынула… Видать, не раз пользовалась, – усмехнулся Кириллов.

На улице в карете нас ждал смущенный лже-Кириллов.

– Ушла.

– Но самое интересное – как она прошла, проникла в охраняемую ложу? – сказал Кириллов. – Троих агентов надула. И кто она? Я уж думал, придется в нее стрелять. Впрочем, на то она и дама, чтоб нас за нос водить, – дамам прощается. А вот когда наш кавалер нас надуть собрался… Разбита вера! Как вы понимаете, речь о вас, милостивый государь. Представляете, голубчик, я ему поручаю узнать, передал ли Никола золотой портсигар, украденный у императрицы, а он вместо этого все даме и выкладывает, потому что благороден. Благороден, но глуп… Ну, посудите сами, молодой глупец, если портсигар был украден у Императрицы, неужели Никола даст его своей шлюхе? Да никакого портсигара украдено не было! Это было всего лишь ваше испытание, мой друг. И вокруг вас танцевали наши агенты, точнее, слушали вашу беседу со шлюхой! Вы забыли, мой друг, то, что я вам открыл, – мы повсюду… Ну что нам с ним делать? Отпустить? Увы, не можем. По простоте душевной я ведь столько вам открыл!

– Можем убить, – сказал серьезно лже-Кириллов.

– А рана моя душевная? Я ведь привязался к нему. Он мне как сын, – издевался Кириллов. – Нет, пожалуй, мы его оставим… пока. Только в будущем, молодой человек, не заставляйте вас убивать… Мы вам простим по первому разу, но продолжим испытание. Уж больно вы красивы… Как эта шлюха на него сразу клюнула, как терлась о его член! Хорошо быть писаным красавцем!

Только потом узнал, что все происшедшее также было одним из пунктов инструкции – «Работа с провокатором. Закрепление уроков».

Мы ехали в карете.

– Ну что ж, Фанни проиграла, – сказал Кириллов заместителю. – Так что пора выслать ее из России! Она теперь бесполезна.

Только потом я пойму страшноватый смысл этой фразы – «она теперь бесполезна».

– Но кто эта новая? Кто?! Опасная дама… – сокрушался он.

Я им ничего не сказал.

На следующее утро за мной прислали карету. Вместо знакомой Фонтанки привезли на Морскую – в столь же знаменитую канцелярию градоначальника.

Меня провели в кабинет, где в кресле градоначальника сидел… Кириллов!

– Сейчас привезут Фанни. Она должна будет передать вам некую бумагу.

В кабинет вошел жандармский офицер и объявил:

– Привезли!

В кабинет влетела Фанни. Сразу перешла в наступление:

– По какому праву смели доставить меня сюда? Я американская подданная, и наш посол – мой приятель.

– В этом я нисколько не сомневаюсь. У вас очень много приятелей в Петербурге. Вот, кстати, один из кандидатов в приятели, – он, усмехнувшись, показал на меня. – И поверьте, многие ваши приятели – также наши сотрудники. Я думаю, пока вас вели по этому мрачному зданию, вы наверняка вспомнили рассказы о том, как порой здесь бесследно исчезают люди. Это отнюдь не касается честных людей. Но касается шпионов иностранных государств. И поверьте, ваш друг посол вряд ли вмешается в это дело… Ибо, если мы откроем ему даже малую толику ваших похождений, у него возникнут самые печальные представления о вас, мадемуазель…

– Что вы от меня хотите?

– Вот это уже правильный вопрос. Вместо того чтобы отправить вас в тюрьму, я хочу передать вам десять тысяч рублей, а вы отдадите мне долговое обязательство Великого князя…

– Сто тысяч за десять – вы шутите!

– Да нет, уже восемь… Но учтите, еще через минуту…

Она зарыдала:

– Я согласна!

– Браво… Но рыдать в моем присутствии – несерьезно. С вами поедет жандарм с деньгами и приглянувшийся вам молодой человек. При них и порыдаете. Они поверят… Жандарм передаст вам восемь тысяч, а вы отдадите вексель Великого князя этому приятному юноше.

Я никогда не забуду это путешествие. И то, как она не проронила ни слова, и то, как аккуратно уложила в шкатулку деньги, и то, как швырнула мне в лицо вексель Николы…

– Прощай, жалкий лакей. Будьте вы все прокляты – и вы, и ваша страна рабов!

Я передал вексель жандарму, тот прочитал, спрятал в кожаный портфель, вынув оттуда некую бумагу. Ее он вручил бедной Фанни.

Это было предписание покинуть Россию до полудня следующего дня.

Через пару дней Кириллов сообщил:

– Ваш подопечный – я имею в виду Николу – сегодня утром нашел на столе письмо. Самое удивительное: ни наш человек-лакей, ни адъютант князя господин Вепрянский… вам, возможно, часто придется иметь с ним дело… они не могут объяснить, как оно там оказалось. Великого князя приглашают приехать в Летний сад, но одного, без адъютанта. Таково условие. Безумец, естественно, собрался. Это очень опасно. Я попросил господина Вепрянского напомнить Великому князю, что именно у решетки Летнего сада стреляли в Государя… – Он помолчал. – Нет, я не думаю, что приглашают для этого, застрелить токующего тетерева она могла бы и в ложе. Здесь какая-то другая игра… Но, чувствую, большую головную боль доставит нам эта женщина… Кто она? Кто?! – Он пристально посмотрел на меня. Я выдержал его взгляд.

Через неделю Кириллов вызвал меня в кабинет.

– Вы хорошо знаете английский?

– Да, Ваше Превосходительство.

– Никола пишет свой дневник не по-русски или французски, как принято в семье, а по-английски. Там много сокращений, вы разгадаете их и все переведёте к послезавтрашнему дню…

Он передал мне ученическую тетрадь.

И пояснил:

– Это копия. Её делал наш сотрудник (адъютант Николы – Вепрянский).

Копия оказалась очень грамотной, сокращений было немного, все они были ясны и в разгадке не нуждались. Он просто хотел, чтобы я прошел еще одну ступень падения, и заставлял меня трудиться для них!

Чтобы каждый день я понимал: возврата нет.

Дневник оказался весьма пикантным. И я скопировал его. Я знал, что это очень опасно, но уже тогда в голове моей появилась неясная мысль.

Мне показалось, что она – путь к спасению…

Никола, как почти все Романовы, ежедневно вел подробное жизнеописание. Простодушно записывал все, не подозревая о дотошных читателях.

Вот что я скопировал:

«Второе свидание после Летнего сада. Потрясен! Подъехал в коляске к кондитерской на Невском. Как велела, был один – не сказал никому… Она ждала в другой карете… Сделала знак – пересел… Потянулся к ней. В полумраке ее лицо… сама подставила губы. На окраине – в какой-то подозрительной нищей квартирке с видом на грязный канал… Уёб!!! Наконец-то! (это написано по-русски). Лежала голая… Венера! Неутомима.