Планета-мечта - Лилия Баимбетова

Растительность, подчинясь закону вертикальной поясности, меняется от тундровой, субальпийской через светлохвойные, темнохвойные, лиственные породы до настоящих степей. На распространение растительного покрова существенное влияние оказывают климатические условия и состав почвообразующих пород.

В наиболее приподнятой части изучаемой территории, на высотах более 1200 м появляется пятнисто-осоковая и моховая горная тундра, а ниже идет пояс субальпийских лугов. В поясе от 700 м до 1100 м распространены темнохвойные леса, где ельники с примесью пихты покрывают склоны и подошвы горных хребтов. Здесь после сплошных рубок, а также после лесных пожаров появляются осинники и березняки.

Южнее елово-пихтовых лесов распространены светлохвойные леса, где преобладает сосна. Она образует чистые, смешанные сосново-березовые и реже сосново-лиственничные насаждения. Наиболее распространенными типами сосняков являются разнотравные, вейниковые, кустарничковые (брусничники, черничники), орляковые. Елово-пихтовые леса представлены зеленомошными и разнотравными типами. Среди широколиственных лесов, распространенных в западных предгорьях Лоравэйа, выделяются: среди липняков — снытьевый, широкотравный, злаковый и костяничниковый типы, среди дубняков — лабазниковый, снытьевый, папоротниковый, злаковый типы.

22. Дневник-отчет К. Михайловой.

Алатороа, Торовы Топи, день восемнадцатый.

Я давно не управляла глайдером, и со стороны смешно, наверное, было наблюдать за моим полетом. Я и вообще-то никогда не была сильно в управлении атмосферным транспортом.

Я сделала несколько кругов над этой тихой болотистой местностью, где по краю огромного лесного массива протянулись десятки маленьких озер, по берегам заросшие ивняком. За озерами простирались луга, прерываемые перелесками и заболоченными понижениями. Здесь все казалось каким-то игрушечным, сказочным: словно бы подстриженные ивовые кусты, дубы с округлыми кронами, небольшие ложбинки, в которых трава была другая, болотная, темно-зеленого насыщенного цвета — из-за близости грунтовых вод. Кое-где над водой стояли травяные хижины на сваях — игрушечные домики.

Я приземлилась возле озера, где хижина была одно-единственная — ровно посредине. С воздуха хорошо было видно, какое это озеро ровное, круглое, с камышом и рогозом вдоль берегов, но стоило снизиться, и все скрыли заросли ивняка. Гул двигателей стих, и, откинув прозрачную дверь, я окунулась в эту тишину.

День сиял. Жаркий, ясный, яркий день! Солнце еще приближалось только к середине небосклона, был далеко еще не полдень, но смотреть на солнце не было сил, в глазах расплывалась нестерпимо сияющая точка с во все стороны сияющим ореолом. Ниже солнца, словно расплывшееся и размытое белое пятно, висели перистые облака, кроме них небо было все ясное, голубое, глубокое, с отливом даже в синеву.

Трава была вся полна звуком жужжания и стрекотания. Все было нестерпимо ярко вокруг, трава вся блистала, а пуще — листва деревьев. Травы пахли так, что останавливалось сердце. Никого не было видно. Я вылезла из глайдера, впитывая в себя эту тишь и сияние, растворяясь в ней. Потянулась. Легкий ветер прошелся по траве, по моим волосам, и на какой-то миг я забылась, потерялась, подумала, что я на И-16. Рассмеялась беспечным смехом; мелькнула мысль о том, как хорошо начинается день, в горах Вельда редко бывает такая свежесть при такой жаре, ветра там не дождешься, и некому там было трепать мои пушистые волосы, некому было приласкать их нечаянным порывом. И легкие ноги воспротивились обуви, запросились в ритуальный танец. И тут я очнулась и вспомнила, кто я. Впрочем, я мало испугалась произошедшему: все-таки целый год я плясала в горах Вельда, как телу не вспомнить? Я не испугалась, я удивилась. На-гои-тана была одним из опаснейших существ на свете, никто в здравом уме не осмелился бы даже приблизиться к ней, и ей — и мне! — это нравилось, чего уж тут скрывать. Священная ярость — это такая штука, она пьянит голову как выдержанное вино. Но теперь, бог знает сколько времени спустя, уже похоронив отшельницу и справив по ней поминки, я вдруг обнаружила, что она — или я? — была легким и веселым существом. Странно, до сих пор ни за ней, ни за мной этого не замечалось. Особенно за мной. Я и в детстве была задумчивым ребенком, довольно деятельным, но уж никак не озорным. А тут меня так и потянуло побежать по траве, да лучше босиком, а уж было бы копье, как бы мы сплясали здесь с ним! Ритуальные танцы нужно было танцевать на камнях, не всегда гладких и ровных, и ранили они босые ноги почище иного ножа, впрочем, священную ярость запах крови лишь подстегивал. А уж боль и подавно. А теперь мне подумалось, что такой танец, сплясанный в высокой цветущей траве, был бы совсем особенным, — на таком-то полу меня бы, пожалуй, потянуло бы полетать, и черт знает, чем бы это закончилось. Потому что иной раз отшельник может забыть настолько в ритуальном танце, что может и полететь. Тут магия и не нужна, были же в древности люди, умевшие останавливать свое сердце и взлетать над землей, для этого нужно подчас лишь забыть себя напрочь.

Я и не думала о Кэрроне и о том, зачем сюда прилетела, я просто стояла под летним ветерком, побратимом моего побратима, подставляя ему голову, как котенок. Теперь, когда через два с лишним десятилетия, я вернулась в Торовы Топи, я вспомнила о том, как Тэй братался с ним, и меня так и тянуло сказать: что же ты, погладить мои волосы, ведь ты брат Тэю, значит, и мне тоже. Сама не своя от блаженной легкости, охватившей тело, я сползла по горячему боку глайдера и уселась в траву, согнув ноги в коленях. Над коленкой моей с басовитым гудением вился шмель, потом понял свою ошибку и полетел к ромашке, стебелек ее согнулся под тяжестью мохнатого тела, шмель обиженно загудел и улетел совсем. Летний день был вокруг меня и во мне, летний, безумный, ясный день! Тянуло закрыть глаза, забыть обо всем и сидеть так вечность — в бездумной ясности летнего дня.

"Ра, — всплыло в моем сознании, — Ра…. Я — Ра. Странное имя, смешное, пожалуй. Кто первый назвал меня так? Угрюмчики? Вообще-то всегда меня звали Кристи, я уж и забывала временами про Кристину. «Кристина» в моем сознании ассоциировалось с родителями, они звали меня именно так, никаких там уменьшительных. И это имя у меня ассоциируется с родителями. И еще — с тайным неодобрением. Когда меня так называют, мне вечно кажется, что меня сейчас начнут ругать. А так — я всегда была Кристи. Кристи. Тот мальчик (хоть не такой уж и мальчик), которого я вытащила с И-16, помню, сказал, что это имя очень подходит мне, только произносить его надо Крис-ти. Намекал на На-гои-тану. Он сказал, что Кристина — это нечто нежное и утонченное, чрезмерно утонченное, а вот Кристи — это именно то, что нужно, это имя идет к моим волосам, к моей фигуре, к моей профессии…. А вот Ра. Но как я легко приняла это! Мой слух не режет это имя, которым меня не называли двадцать с лишним лет. Я так приняла это, словно это и есть мое настоящее имя, а все остальное — это было так, ерунда. Ра… деточка…". И я вздрогнула.