Дунайские ночи - Александр Авдеенко

Первый советский город, которого Дунай касается своим левым крылом, - Рени.

Здесь Дунай полноводен, глубок, стремителен, своеволен, на каждом повороте угрожает выплеснуться на равнину. Не доходя до румынского города Тульча, разветвляется на два самостоятельных судоходных рукава: одно гирло ведет к Тульче и дальше, к морскому каналу, к Сулинскому порту, другое - на север, к некогда могущественной дунайской крепости - Измаилу.

И даже тут, потерявший почти половину своей мощи, Дунай величествен: глубок и широк. Колесные суда каботажного плавания, самоходные баржи и морские корабли всех стран мира пашут его воды.

Миновав две Килии, правобережную и левобережную, румынскую и советскую, Дунай подходит к последнему на своем пути городу, к русской Венеции. Дальше он распадается на многочисленные рукава, протоки, питает своими водами пойменные озера, болотистые низины, лиманы.

В Черное море он вливается очень скромно, через узкие горловины. Не во всякое время года здесь пройдет даже неглубокой осадки каботажный пароход, направляющийся из Одессы в Измаил.

На плоском пустынном берегу Черного моря, напротив Змеиного острова, заканчивает Дунай свое почти трехтысячекилометровое течение…

Федор Щербак сосредоточенно смотрит на реку. Разбух, помутнел, отяжелел от ила Дунай. Сильные дожди, значит, прошли там, в среднем течении, на Большой Венгерской равнине и ниже Железных ворот. И бури свирепствовали. Что-то где-то затоплено, разрушено. Откуда-то с верховьев большая вода приносит то остатки камышовой крыши, то погибшие деревья, то корневище, то какой-нибудь предмет домашнего обихода.

Диво это дивное - Дунай, думает Федор Щербак. Такая масса воды течет рядом, в двух шагах от него, а не слышно ее. Струя струю глушит. В любое время года Дунай тихий.

- Смотри, смотри! - шепчет Сухобоков и кивает на Дунай. - Видишь?… Плывет кто-то.

Щербак, прищурясь, хладнокровно откликнулся:

- По-моему, это обыкновенная коряга.

- Похоже. Да, она!

Затихли пограничники. Где-то за островами, за Ямой-заповедником, кишащим красной рыбой, за ближними островами затрубил теплоход.

И долго над Дунаем разносилось его эхо.

Ветки кустарника, в котором лежали пограничники, уронили росу.

Прошел, слепя огнями, какой-то корабль. В его мимолетном свете ясно выступила из темноты хата бакенщика, обложенная уже по-зимнему высокими снопами камыша.

Резче запахло пресной сыростью. Похолодало.

На болоте всплакнула выпь.

Первые космы тумана просачивались сквозь густую гребенку Пожарских плавней.

Щербак бесшумно перевернулся, переложил автомат с руки на руку, облизал пересохшие зябнущие губы.

- Эх, курнуть бы!

- В чем же дело? Дыми в рукав.

- Ты что, очумел? Как можно?

- А кто увидит? Начальство далеко. И телевизора оно не имеет.

- Я сам себе начальство.

- Ну, раз такое дело, терпи и не жалуйся.

- Тсс!… Видишь? - шепотом, более тихим, чем обычно, спросил Щербак.

- Что?

- Смотри, смотри!…

На дунайской воде, высветленной заездами и близким рассветом, что-то темнело.

- Опять коряга, - сказал Сухобоков.

- Нет, это не коряга. Что-то круглое. Похоже на арбуз или тыкву. Голова!… - Щербак схватил руку товарища, крепко сжал. - Человек плывет.

- Верно, человек! Ах, сволочуга!… Сообщи на заставу, а я - в лодку и отрежу его от того берега.

- Не трогай лодку! - приказал Щербак. - Не своди с нарушителя глаз.

Щербак соединился с заставой. Ответил не дежурный, как ожидал Щербак, а сам Смолярчук. Видно, ждал этого сигнала. Щербак срывающимся от волнения хриплым шепотом доложил:

- Человек, товарищ старший лейтенант!…

- Спокойнее! - откликнулся Смолярчук. - Где человек? Какой? Откуда?

- На Дунае. Плывет. В подводной маске. В комбинезоне.

- Все понял. - Голос начальника заставы был необыкновенно сдержанным. - А сейчас вы его видите?

- Пока вижу.

- Что вам видно? Ну!…

- По самой середке плывет. Правее фарватера, ближе к сопредельной стороне, - склонившись к земле, негромко докладывал Щербак. - Поравнялся с островом Тополиный… Замедлил движение…

- Неподалеку от острова бакенщика?

- Нет, совсем с другой, там, где болото и камыш.

Тишина. Только стук двух сердец.

- Почему молчите? - доносится с другого конца провода.

- Наблюдаю.

- Ну?… Докладывайте, что видите.

- Дальше плывет.

- Куда именно?

- Мимо острова. Вниз по Дунаю.

- Не может быть, повторите!

- Плывет мимо Тополиного. Скрывается… Что прикажете делать, товарищ старший лейтенант?

Долгое молчание, потом - приказ:

- Пусть плывет. А вы… следуйте за ним по берегу, продолжайте наблюдение. Да не вспугните. Ясно?

- Ясно! - уныло откликнулся Щербак. Он понял, что это значит: «не вспугните».

По усам текло, а в рот не попало.

«БЕЛЫЙ» И ДРУГИЕ

Яхта «Цуг шпитце» вышла из пределов Румынии, круто повернула направо, с севера на запад, миновала устье Прута, оставила позади первый советский город.

Карл Бард и Дорофей Глебов смотрели на портовые огни пограничного города до тех пор, пока они не скрылись.

- Россия!… - Карл Бард тихонько, дружески толкнул локтем «Белого»: - Ну, как?

- Что? - неохотно откликнулся Дорофей.

- Вот ты и дома, говорю. Добро пожаловать!… - Карл Бард засмеялся. - Не волнуйся, дружище! Все будет хорошо.

Дорофей угрюмо вглядывался в темный берег Дуная.

Бард искоса наблюдал за ныряльщиком. Он знал, что этот крепкий, ловкий человек с блеском прошел через все испытания, и потому удивлялся его не боевому настроению.

«Интересно, какие мысли одолевают тебя? Трусишь? Жалеешь, что вернулся домой в таком виде? Вспоминаешь далекое время детства, молодости? А может быть, трезво размышляешь, как лучше выполнить задание?…»

Карл Бард посмотрел на светящийся циферблат часов и сказал:

- Пора, дружище!…

- Успею! - отрезал Дорофей. Не повернул головы, не оторвал взгляда от прибрежной полосы.

- Слушай, дружище! - Карл Бард положил руку на плечо «Белого». - В чем дело? Что с тобой происходит?

Дорофей круто повернулся к капитану. И тот увидел резко побледневшее лицо, бешеные глаза.

- В чем вы меня подозреваете?

- Только в медлительности.

- Неправда! Столько лет готовили меня, натаскивали и все не доверяете, все испытываете!… Плохого же вы о себе мнения!

«О, да ты, оказывается, вовсе не такой слюнтяй, как я думал!…» Вслух Карл Бард сказал:

- Любопытно! И мудрено!… «Плохого о себе мнения». Это как же расшифровать?

- Зря беспокоитесь, - примирительно проговорил Дорофей, - буду действовать, как приказано.

- Только так, дружище!… - Он постучал ногтем по выпуклому стеклу часов. - Пора!… Пошли. Кланяйся Сысою и передай ему… пусть в скором времени ждет еще одного гостя… «Мохача». Не забудешь? «Мохач»! Есть такой город на Дунае, на границе Югославии и Венгрии.

Дорофей кивнул.

- Не забуду. Пошли!

В капитанской каюте Дорофей натянул поверх неброского штатского костюма резиновый комбинезон, навьючил на себя акваланг и туго увязанный рюкзак. Подпоясался ремнем, к которому были прикреплены пистолет, кинжал, подводный электрический фонарь, и кивнул шефу:

- Все, могу нырять.

Яхта шла между советской Измаильщиной и румынской Добруджей. Миновали сулинское гирло, слева по борту прошел ярко освещенный Измаил.

Приближались две Килии, румынская и советская, хорошо приметная своим портовым зернохранилищем.

«Цуг шпитце» принял правее, держа курс на румынскую Килию.

Дорофей Глебов покинул борт яхты.

Небо затянуто тучами, не светится ни единая звезда. Мелкий густой дождь сечет Дунай, взрыхленный волнами. Туманная мгла и ночная темнота наглухо скрывают берега.

«Белый» поплыл вниз, подхваченный течением.

Через час гигантские тополя прорезались сквозь ночную мглу.

Тополиный остров, Дорофей медленно плывет вдоль его берегов. Оглядываясь, он угрюмым взглядом провожает отступающую в темноту землю, на которой ждет его Сысой Уваров.

Растаял мигающий бакенный огонь, под которым на дне Дуная лежат контейнеры.

Перед рассветом показались маячный огонь Лебяжьего и старый ветряк.

Дорофей резкими, «стригущими», движениями ластов вырвался из фарватерной струи. Приблизившись к острову, перестал работать ногами, глубже втянул голову в воду, так что на поверхности Дуная осталось только стекло маски. Если кто и наблюдает сейчас за рекой, все равно не увидит пловца.

Течение вынесло его на мелководье. Твердая, спрессованная толща ила. Еще несколько шагов - и он будет на островной земле. Дорофей не спешил. Ждал, вглядывался в темноту, прислушивался, готовый нырнуть, исчезнуть подобно щуке. Тихо. Ничего подозрительного.