Последний романтик - Элизабет Гилберт

Так что, если говорить о людях с истинным, сильным характером, Кьючаллан О’Рейли может сравнить Юстаса лишь с одним человеком – Юджином Гласскоком, натуралистом с Аляски. Юджин Гласскок – бородатый, суровый отшельник (на Аляске его зовут Мистер Гора), которому в один из дней 1980 года пришло в голову проехаться на лошади от Полярного круга до экватора. Как водится, в одежде из оленьих шкур. Поступок был на редкость дикий. На Юконе и в Скалистых горах Гласскок чуть не погиб, в Мексике на него напали бандиты с мачете, а через бурные реки Гватемалы пришлось плыть рядом с лошадью. Но в джунглях ему понравилось. Поэтому он до сих пор и живет в Центральной Америке, в каком-то глухом месте, не обозначенном на карте. Жаль, что с ним трудно связаться, говорит Кьючаллан О’Рейли, потому что было бы здорово свести Юджина Гласскока и Юстаса Конвея хотя бы на выходные, чтобы они «потравили байки, крепко выпили и съели своих опоссумов».

«Юстаса никто не понимает, – говорит он. – Потому что, когда современные американцы встречаются с восседающим на лошади Юстасом Конвеем, это как лобовое столкновение: двадцать первый век против кочевой традиции, существовавшей шестьсот лет назад. Обычным людям этого не понять. Они уже так далеко отошли от этой страницы человеческой истории, что для них это как другая планета. Они понятия не имеют о том, что можно общаться с животными. Не понимают, что для Юстаса его поход не вопрос имиджа и не способ завоевать ковбойские призы, как на родео. Для него это способ наладить связь с другим существом и вместе с ним преодолеть одну за другой ступени неописуемого опыта и оказаться по ту сторону, в необъяснимом месте».

Но это не всё, что думает о Юстасе Конвее главный мировой эксперт по конным путешествиям на длинные дистанции. Он считает, что мы о Юстасе еще услышим. Ему кажется, что Юстас еще даже не начал показывать, на что способен. И, по его словам, у Юстаса есть все задатки совершить «что-то вроде сверхчеловеческого подвига Ясона и аргонавтов. Может быть».

Но почему может?

«Потому что, как мне кажется, он зашел в тупик, – объясняет Кьючаллан О’Рейли. – Юстас уже испытал свой предел, используя свое обаяние и смелость, но теперь он должен отправиться в духовное путешествие. Он должен сделать что-то только для себя. Много лет он работал на публику и совсем забыл, кто он есть на самом деле. Есть такие стороны его натуры, которые для него остаются совершенно неизведанными, и пока он не изучит их, ему никогда не выполнить свое предназначение и не стать странником. Он храбрый человек, но еще даже не ступил на свой духовный путь. Он должен выйти в мир совсем один, обрезать все сдерживающие его путы – стремление к публичности, эго и прочую шелуху – и совершить настоящий подвиг. Лишь тогда он перестанет заниматься ерундой. И еще кое-что. Никакой он не фермер и не должен пытаться им стать. Это совершенно не в его характере. Он должен от этого отойти. Перестать пытаться спасти мир. Потому что, пока он не перестанет жить в тени своего деда и притворяться, что ему нравится рыть ямки в земле и сажать овощи на своем долбаном огороде, ему никогда не стать Ясоном из аргонавтов…»

И добавляет: «Но это лишь мое мнение».

Глава 8

Мне одному известен истинный план и способы его осуществления.

Дед Юстаса Конвея основал лагерь «Секвойя» в 1924 году и твердо руководил на своей территорией до самой смерти, которая случилась в возрасте восьмидесяти лет от сердечного приступа. Но наследника себе он не выбрал. После его похорон выяснилось, что никакого плана управления лагерем в его отсутствие попросту не существует. Хотя у Шефа был большой штат сотрудников, никому из них он не доверял и так и не нашел никого, кто казался бы ему способным управлять его любимым детищем – «Секвойей», «лагерем для целеустремленных», где «слабые становятся сильными, а сильные – великими», поддерживая на должном уровне установленную им самим высокую планку.

Когда дети и сотрудники приезжали на лето в лагерь «Секвойя», Шеф брал на себя заботу обо всех аспектах их жизни. Он указывал им, как одеваться, когда делать зарядку и молиться, что есть. Один из вожатых вспоминает день, когда Шеф Джонсон отвел его в свой кабинет и целый час поучал, как правильно подметать пол. Другой однажды прослушал целую лекцию о том, как нужно пользоваться скрепкой. («Загогулина, что покрупнее, должна быть позади документа, а маленькая – спереди».) Само собой разумеется, у Шефа в лагере был под запретом табак, ругательства и алкоголь. Но он также строго-настрого запрещал употребление кока-колы, уксуса, перца и ношение джинсов. Ходили слухи, что Шеф подмешивает селитру в яблочный джем, чтобы «усмирить плоть» мальчиков и уберечь их от искушения заняться мастурбацией. («А мы и правда всё время ели этот яблочный джем», – вспомнил один из бывших учеников, когда я затронула эту тему.) Волосы ни в коем случае не должны были касаться ушей. По воскресеньям все живущие в лагере должны были носить накрахмаленные белые рубашки. Медсестры – кроме них, в штате женщин больше не было – должны были быть тучными и невзрачными, чтобы не вызывать своим видом мысли о сексе. В течение лета сотрудники лагеря зарабатывали баллы за спортивные достижения и общественную активность. Дополнительные баллы давались за преданность, готовность взять на себя ответственность и личное обаяние.

Шеф был человеком, не знавшим компромиссов. Он не раздавал похвалы налево и направо. Всегда находил, к чему придраться. Никто не работал больше и эффективнее, чем Шеф. Он построил лагерь в девственных лесах, рассчитывая только на собственные силы и свой ум. Пережил первые зимы в «Секвойе» в бревенчатой хижине, выработал философию, делавшую лагерь уникальным, и сам возвел все строения. Даже в тяжелые времена, во время Великой депрессии и Второй мировой войны, его предприятие жило и процветало. Поэтому никто не мог указывать Шефу Джонсону, что и как делать. Никто. А его внук Юстас пятьюдесятью годами позже писал в дневнике, жалуясь на никчемных сотрудников своей империи, Черепашьего острова: «Я трудился не покладая рук, чтобы лагерь стал тем, чем сегодня является. А что сделали они? Разве могут они оценить мой труд? Какой вклад они внесли в решение хоть одной серьезной проблемы? Как мне с ними жить?»

Жить можно, если иметь абсолютную власть над ними, духовную и физическую. Так было у Шефа. Во время пребывания в лагере Шеф устраивал для воспитанников лекции в зависимости от возраста; они были посвящены таким темам, как Бог, природа, честность, отвага. Шеф рассказывал о том, как стать человеком, способным изменить мир, а также предупреждал о последствиях мастурбации и свиданий с девушками. Он говорил с мальчиками о «влиянии рациональной сексуальной жизни на брак и потомство» (лекция 5) и «венерических заболеваниях» (лекция 6). Когда мальчики покидали лагерь «Секвойя», Шеф продолжал поддерживать с ними контакт – а их было несколько тысяч, – каждое Рождество рассылая открытки с воодушевляющими надписями и памфлеты собственного сочинения, предназначенные для использования в ключевые моменты жизни. Вот названия:

Письмо мальчикам, отправляющимся в подготовительную школу.

Письмо молодым людям, отъезжающим в колледж.

Письмо молодым людям по поводу достижения совершеннолетия.

Письмо молодым людям, готовящимся к вступлению в брак.

Письмо молодым людям, которые только что стали отцами.

Шеф воспринимал всех своих воспитанников как сыновей. Они вырастали и становились врачами, судьями, учителями, солдатами, десятилетиями составляя крепкую основу общества американского Юга. Все их достижения были и его достижениями. В 1950-х годах одна дама написала Шефу письмо; она сообщала, что ее сын, бывший выпускник лагеря «Секвойя», два года прослужил на флоте и не приобрел «ни одной вредной привычки, какие свойственны морякам». «Мне кажется, – заключала родительница, – образование, полученное им в „Секвойе“, было и останется для него путеводной звездой на жизненном пути».

Все мальчики были для Шефа как собственные дети, но была у него и своя плоть и кровь, двое сыновей: Гарольд и Билл Джонсоны, братья Карен, матери Юстаса Конвея.

«Юноши каждого поколения должны осознавать роль, которую предстоит сыграть некоторым из них в продвижении человека к его высшему предназначению», – писал Шеф. Пожалуй, ни одному другому юноше эту ответственность не навязывали так сильно, как сыновьям Шефа Джонсона. Неудивительно, что Гарольд и Билл подняли против отца настоящий бунт. Уже в пятнадцать лет оба курили и пили. Отличались угрюмым капризным нравом. Стреляли из ружей и гоняли на машинах. Они презирали отца и совершенно отказывались ему подчиняться.

«Они были полной противоположностью того, чего Шеф хотел в них видеть, – вспоминает один из старых сотрудников „Секвойи“. – Он всегда надеялся, что они станут идеальными сыновьями».