Прекрасная Гортензия. Похищение Гортензии. - Жак Рубо

Например: I have my heart insidethr/ (неразборчиво) by yr image penetratedgangen in

unless you with your kiss again my heart inside me d…skoi be givinʼ

Но совместное обожание «Хай Хай» продлилось недолго. Эжени (видно, тут сказались те сто пятьдесят пять дней, на которые ее обогнала Карлотта и которые она никак не могла наверстать) так и осталась поклонницей «Хай Хай» (она отчаянно, по гроб жизни влюбилась в Мартенского, самого потрясающего красавца из всех красавцев в группе), в то время как в помыслах Карлотты и на ее стенах (а также в разговорах) место «Хай Хай» постепенно заняла другая группа, чистокровные британцы из Ливерпуля (это доказывал их суперхит «No»: они произносили «нау» — самый что ни на есть ливерпульский акцент). Эта группа называлась «Дью-Поун Дью-Вэл».

У Карлотты были все постеры «Дью-Поун Дью-Вэл», все их сорокапятки и альбомы, все их интервью в немецких, японских или польдевских журналах с построчным, дословным переводом, выполненным с помощью словарей, которые она одолжила у одноклассниц, изучавших немецкий, японский или польдевский как первый (или хотя бы второй) язык. (Она постоянно, тщательно, въедливо изучала эти документы, чтобы найти крупицу истины в противоречащих друг другу заявлениях музыкантов, в изобилующих ошибками, а то и просто вымыслом, статьях немецких, японских или польдевских журналистов.)

Кроме того, у нее были видеозаписи всех концертов группы, всех их телеинтервью на одиннадцати музыкальных каналах. А еще она обладала редчайшим сокровищем: тремя пиратскими кассетами с их дебютными выступлениями, которые прислал Лори на день рождения ее ливерпульский друг Джим Уэддерберн.

Она была влюблена в Тома Батлера, самого Красивого Молодого человека в группе. Эжени была еще ребенок и не могла понять безусловного превосходства Тома Батлера над Мартенским из «Хай Хай», а потому для общей любви к «Дью-Поун Дью-Вэл» Карлотте пришлось искать другую родственную душу, которой оказалась подруга по имени Аврелия. Между Карлоттой и Аврелией был уговор: когда они соблазнят Тома Батлера (они познакомятся с ним в Ноттингеме, на улице, возле студии звукозаписи — адрес студии Аврелия отыскала в одном итальянском журнале), то будут делить его между собой. Он будет проводить неделю с одной, неделю с другой, и они не станут ревновать его ни друг к другу, ни к его невесте, портрет которой висел на видном месте в комнате Карлотты. А вот соперничающие группы получат по заслугам… Карлотта при мне разорвала на мелкие кусочки, растоптала ногами и выбросила в мусорное ведро интервью этих ужасных «Мотор-Вэлли», которые имели наглость обозвать ритмическую линию «Дью-Поун Дью-Вэл» ультрапримитивной и намертво привязанной к размеру в две четверти (впоследствии оказалось, что подлый журналист все это выдумал, что «Дью-Поун Дью-Вэл» и «Мотор-Вэлли» — давнишние друзья, что Тим Батлер (не путать с Томом Батлером), вторая звезда «Дью-Поун Дью-Вэл», в свое время играл в первоначальном составе «Мотор-Вэлли», и что обе группы записываются в одной и той же студии.

Напевая композицию «Дью-Поун Дью-Вэл», которая поднялась с двенадцатого на одиннадцатое место в рейтинге телепередачи «Тридцать девять ступенек» — там проводилась решающая котировка музыкальных ценностей, — Карлотта погромче включила радио (передававшее другую песню «Дью-Поун Дью-Вэл»), а в это время по телевизору в шестой раз показывали наиболее важные фрагменты их интервью в аэропорту Осаки, перед отбытием в концертное турне («на самом деле концерт в Роморантене будет четвертого, в Бедарье — пятого, в Клермоне — шестого, в Шелле — седьмого, в Бедфорде — восьмого, а они говорят, что четвертого — в Бедфорде, пятого — в Роморантене, шестого — в Шелле и сельмого — в Бедарье», — пояснила мне Карлотта, заметившая эту грубую ошибку в телепрограмме). Свободной рукой она протянула мне лист бумаги с упражнением по геометрии для сегодняшнего урока (наконец-то!).

Я взглянул на него, и мне стало не по себе (занятная стилистическая конструкция, правда?) от пугающего количества разноцветных линий, как параллельных, так и пересекающихся, образовывавших треугольники и словно бы параллелограммы, от множества мудреных значков (чертежи Карлотты обычно отличались большим изяществом, от чего мое геометрическое невежество казалось мне уже совершенно непростительным). Увы, это действительно были параллелограммы, или, вернее, видимость параллелограммов: а я должен был научно доказать, что параллелограммы на чертеже являются параллелограммами на самом деле. Я имел неосторожность сказать об этом Карлотте; на секунду оторвавшись от приемника, она строго заметила: геометрия — это не детективный роман (она была большим знатоком Агаты Кристи и сразу же разгадала загадку моего первого романа, чего не сумел сделать ни один критик). В геометрии не следует отталкиваться от результата, чтобы создать гипотезу, а следует обосновать результат с помощью тех или других гипотез. «Ты понял?» — мягко, но решительно спросила она. Сердце у меня упало сантиметров на девять, а голова слегка закружилась от вихря децибелов, которые разрывали мне уши, но, казалось, совершенно не беспокоили Мотелло.

Дело в том, что у Карлотты был пунктик: она терпеть не могла — почти так же, как группу «Мотор-Вэлли» (впрочем, нет, «Мотор-Вэлли» она ненавидела) — терпеть не могла Фалеса Милетского, а стало быть, я не мог воспользоваться теоремой, известной среди фанатов геометрии как «теорема Фалеса». Бесчисленные параллельные линии, бороздившие чертеж во всех направлениях, оставляли мне мало шансов. «Выкручивайся, как знаешь, — сказала Карлотта. — Но чтобы никакого Фалеса». И в тридцать седьмой раз поставила кассету с обожаемым Томом Батлером.

Я усердно принялся за работу: во-первых, потому, что не хотел окончательно уронить себя в глазах Карлотты, строгих, но справедливых, а во-вторых, потому, что в случае успеха надеялся получить от нее помощь в одном деле, которое я задумал недавно и для которого мне были необходимы ее познания, — но об этом деле я расскажу в свое время.

Мотелло спрыгнул с письменного стола, не сумев под бдительным оком Карлотты стащить мой карандаш — для пополнения коллекции трофеев (в основном это были предметы, которые он в знак любви похитил у Лори и Карлотты). Потом в соседнем помещении послышался какой-то шум; я не обратил на него внимания: мешали радио, телевизор и мои отчаянные попытки определить центр тяжести фигур С и М с коэффициентами соответственно 15 и -37, однако для тонкого слуха Карлотты этот шум, видимо, что-то означал, ибо она тут же вышла из комнаты, после чего я, на сей раз явственно, услышал шлепки и царапание кошачьих когтей по сверкающему паркету (средство «Блеск» от фирмы Панцер): Мотелло норовил увильнуть от наказания. Он жестоко ревновал Лори, и ревность побуждала его расправляться с теми, кого он принимал за соперников: комнатными растениями. Как только появлялась возможность (в данном случае — урок геометрии), он пытался свести с ними счеты: раздирал когтями, высыпал землю из горшков, грыз листья.

— Ну что, получается? — спросила Карлотта.

Часть вторая

Польдевский след

Глава 7

Мотелло и Лори

Мотелло явился к Лори и Карлотте несколько месяцев назад. Он поскребся в дверь квартиры на четвертом этаже справа в третьем подъезде. Как он объяснил, ему стало известно, что в этой квартире есть вакансия кота.

Действительно, за несколько недель до этого кошка Лори по имени Лиилиии, самая стильная кошка своего поколения, которая одним лишь пожатием серых плеч и едва заметным волнообразным движением хвоста умела выразить целую гамму чувств, глупейшим образом дала себя похитить в сквере Отцов-Скоромников, где она совершала ежедневную послеобеденную прогулку.

Это похищение, о котором можно было бы сказать многое (ибо оно относится не к предпредыстории нашей драмы, как Грех мадам Эсеб, но к фактам и обстоятельствам, которые прямо предшествуют излагаемым здесь событиям), вызвало у Лори и Карлотты горе и боль, холодную ярость и полную растерянность. Предпринятые меры ни к чему не привели. Хотя были известны приметы похитителя (вернее, похитительницы), и ее фоторобот развесили по всему кварталу, вместе с большой цветной фотографией Лиилиии. Лори и Карлотте позвонили десятки людей. Им предложили: одиннадцать кошек, черепаховых, рыжих и черных; трех собак — бриара и двух кокеров; один велосипед; руку и сердце (четыре раза). Кто-то видел, как Лиилиии покупала билет на скоростной поезд до Лиона; как она выходила с заседания правительства; как она читала «Пособие для малых козоводческих ферм» (на английском языке, издательство «Оверлок-Пресс»)…