Таймлесс. Сапфировая книга - Керстин Гир

Гидеон качал головой.

— Эй, а ты не пробовала встать на мое место? — Куда делось его спокойствие! — Со мной происходит нечто похожее! И как бы ты себя вела, если бы точно знала, что рано или поздно я устрою так, что тебе кто-то треснет по голове? Не думаю, что в этих обстоятельствах ты все еще интересовалась бы мной или симпатизировала мне. Или?

— Я и сейчас этого не делаю, — сказала я резко. — Знаешь что? Пожалуй, я уже могу себе представить, что мне доставило бы удовольствие врезать тебе дубиной по башке.

— Ну вот, пожалуйста, — сказал Гидеон и снова ухмыльнулся.

Я просто кипела от ярости. Мы проходили мимо ателье мадам Россини. Под дверью виднелась полоска света. Наверное, она еще работала с нашими костюмами.

Гидеон откашлялся.

— Я уже говорил — мне очень жаль. Может быть, мы могли бы теперь нормально поговорить?

Нормально!Это просто смешно!

— А что ты делаешь сегодня вечером, — спросил он в самом лучшем дружески-безобидном тоне.

— Я, конечно, буду старательно репетировать менуэт, а перед сном поупражняюсь в составлении предложений, в которых не будет слов «пылесос», «часы для измерения пульса», «бег трусцой» и «трансплантация сердца». А ты?

Гидеон посмотрел на часы.

— Я встречаюсь с Шарлоттой и братом и… посмотрим. В конце концов, сегодня субботний вечер.

О, разумеется. Пусть смотрят, сколько хотят, мне все надоело.

— Спасибо за то, что проводил, — сказала я так холодно, как могла. — Отсюда я сама дойду до машины.

— Мне все равно по пути, — сказал Гидеон. — И ты спокойно можешь перестать нестись со всех ног. Мне нельзя перенапрягаться. Распоряжение доктора Уайта.

И хотя меня переполняла злость, в какой-то момент я почувствовала укоры совести. Я посмотрела на него искоса.

— Если за следующим углом кто-то тебя снова стукнет по голове, не говори, что я тебя туда заманила.

Гидеон рассмеялся.

— Покаты на такое не способна.

Никогдая не буду на такое способна, мелькнуло у меня в голове. Независимо от того, как ужасно бы он ко мне ни относился. Я никогда не допущу, чтобы кто-то сделал ему больно. Кого бы он ни видел — это не могла быть я.

Арка впереди нас осветилась вспышкой от фотоаппарата. Хотя было уже темно, в Темпле находилось еще много туристов. На парковке за аркой стоял черный лимузин, который был мне хорошо знаком. Когда мы подошли, водитель вышел и открыл мне дверцу. Гидеон подождал, пока я усядусь в машину, и наклонился ко мне.

— Гвендолин?

— Да?

Было слишком темно, чтобы разглядеть его лицо.

— Я бы хотел, чтобы ты мне больше доверяла.

Слова прозвучали так серьезно и искренне, что я на какое-то мгновение лишилась способности разговаривать.

— Я бы хотела, чтобы это было возможно, — сказала я, преодолев слабость.

И только после того, как он захлопнул дверцу и лимузин тронулся, я сообразила, что лучшим ответом было бы «Я хотела бы того же от тебя».

Глаза мадам Россини сияли от восторга. Она взяла меня за руку и подвела к огромному зеркалу, чтобы я сумела оценить результаты ее усилий. С первого взгляда я едва себя узнала. Самым большим изменением оказались мои обычно ровные волосы, которые были завиты в многочисленные локоны и сложены в гигантскую прическу, похожую на ту, которая была у моей кузины Джанет на ее свадьбе. Отдельные пряди, завитые спиралью, падали на мои обнаженные плечи. Темно-красный цвет платья делал меня еще бледнее, хотя я и так была уже бледна, но я не выглядела нездоровой, наоборот, моя кожа светилась. Мадам Россини немного напудрила мне нос и лоб и нанесла немного румян на скулы, и хотя вчера я поздно легла спать, но ее искусство макияжа убрало все тени вокруг глаз.

— Как Белоснежка, — сказала мадам Россини и, растроганная, промокнула уголки глаз кусочком ткани. — Красна, как кровь, бела, как снег, черна, как черное дерево.[34] Они будут меня ругать, потому что ты будешь бросаться в глаза всем без исключения. Покажи-ка мне свои ногти, да,très bien,очень хорошо — чистые и короткие. А ну-ка покачай головой. Нет-нет, можно сильнее, эта прическа должна продержаться целый вечер.

— Такое впечатление, что у меня на голове шляпа, — сказала я.

— Ты привыкнешь, — ответила мадам Россини, укрепляя мою прическу лаком для волос.

В дополнении к приблизительно одиннадцати фунтам заколок, которые удерживали эту гору локонов, были еще заколки для красоты, они были украшены такими же розочками, что и на вырезе моего платья. Очень мило!

— Всё… ты готова, моя лебедушка. Хочешь, чтобы я снова тебя сфотографировала?

— О да, да, пожалуйста! — Я оглянулась, ища сумку с мобильником. — Лесли меня убьет, если я не запечатлею это мгновение.

— Я бы с удовольствием сделала фото вас обоих, — сказала мадам Россини, щелкнув минимум десять раз, сняв меня со всех сторон. — Тебя и этого невоспитанного юноши. Чтобы было видно, как прекрасно и одновременно ненавязчиво согласуются ваши одежды друг с другом. Но о Гидеоне заботится Джордано. Я отказалась дискутировать в очередной раз о необходимости узорчатых чулок. Что слишком, то слишком.

— Эти чулки совсем не плохи, — сказала я.

— Это потому, что, хотя они и выглядят как чулки из того времени, они намного удобнее благодаря эластану, — объяснила мадам Россини. — Раньше такая резинка от чулок могла передавить полностью бедро, твоя же — просто украшение. Конечно, я не думаю, что кто-то захочет заглянуть тебе под юбку, но если и да, никто не сумеет ничего возразить,n'est ce pas? — Она хлопнула в ладоши. —Bien,я звоню наверх и сообщаю, что ты готова.

Пока она говорила по телефону, я снова подошла к зеркалу. Я была возбуждена. Все сегодняшнее утро я решительно изгоняла Гидеона из своих мыслей, и мне это даже более-менее удалось, но ценой этому стали неотвязные мысли о графе Сен-Жермене. К страху перед очередной встречей с графом примешивалось необъяснимое предвкушение самого суаре. Это предвкушение пугало меня.

Мама разрешила Лесли переночевать у нас прошлую ночь, поэтому вечер получился очень приятным. Проанализировать произошедшее с Лесли и Ксемериусом пошло мне явно на пользу. Может, они хотели только меня подбодрить, но и Лесли, и Ксемериус считали, что у меня пока нет причины прыгать с моста от неразделенной любви. Они оба утверждали, что в свете обстоятельств у Гидеона были уважительные причины для такого поведения, а Лесли сказала, что ради равноправия полов нужно и за парнями признавать право иметь фазы с плохим настроением, и что она чувствует абсолютно точно, что в глубине души он очень славный парень.

— Ты же не знаешь его! — Я помотала головой. — Ты это говоришь только потому, что знаешь, что я хочу это услышать.