Сильнодействующее средство - Эрик Сигал

— Ну как ты не поймешь? — в отчаянии вскричал Адам. — Ведь я ее люблю!

— Ничего подобного! — прокричал в ответ Чарли. — Ты ее просто жалеешь. А это не одно и то же.

Ну, это уж слишком.

— Представь на секунду, что такое приключилось с тобой…

— Со мной такого не случится, — отрезал Чарли. — Не может случиться. По той простой причине, что, какая бы красивая она ни была, в какой бы ужасной ситуации ни оказалась — у меня есть свои приоритеты. Я должен поднять детей. Я знаю, насколько они беззащитны и нуждаются во мне. Если хочешь знать мое мнение, ты ведешь себя преступно.

Оба замолчали. Ветер не стихал.

Наконец Адам жалобно произнес:

— А если я не могу ее разлюбить?

— Я тебе помогу.

— А если все равно не получится?

Помолчав, Чарли решительно заявил:

— В таком случае я не стану тебе помогать.

Адаму поминутно хотелось видеться с Аней. В какой-то момент это желание стало настолько сильным, что он снова помчался в Уотертаун, хотя времени на встречу сегодня у него было не более нескольких минут. Он отдавал себе отчет, что начинает вести себя безрассудно, но поделать ничего не мог.

За сутки, прошедшие с их последнего свидания, Аня сильно изменилась. Она будто опять обрела смысл жизни. Чарли был прав: жизнестойкости этой молодой женщине было не занимать.

Адам застал ее за уборкой. На ней были джинсы и вишневая водолазка. К своему удивлению, Адам увидел, что на пустовавшей прежде полке появилось несколько книг. Самых разнообразных — от биохимии до учебников английского и любовных романов.

— Откуда это? — поинтересовался он.

— Я, как всегда, встала рано, — улыбнулась Аня. — Может, и хорошо, что занавесок нет — встаю вместе с солнцем. Выпила чаю и пошла прогуляться. Дошла аж до Гарвард-сквер. Чудесное место! Там ни одна лавка никогда не закрывается. Играли какие-то музыканты, а в книжных — полно народу.

— Молодец! — похвалил Адам.

— Потом пошла домой. Купила по дороге круассаны. Подумала — вдруг ты приедешь. Не хочешь кофе?

— Давай.

Он опустился в кресло и заметил на столике потрепанную газету на русском языке.

— Что за газета? — полюбопытствовал он.

— «Правда», — прокричала Аня из кухни. — Я удивилась — номер такой древний!

— Ностальгия не одолела?

— Нет, — ответила она, входя в комнату с подносом. — На самом деле я здорово повеселилась. Здесь, в Америке, в газетах тоже правды не пишут, но хотя бы можно выбрать себе ложь по вкусу.

Она присела на край дивана и поставила поднос на журнальный стол.

Адам захрустел круассаном и невольно заметил румянец на щеках у подруги.

— Я рад, что ты в хорошем настроении, — похвалил он и перешел к более нейтральной теме. — На работу не думаешь выходить? Когда совсем поправишься, конечно.

— Вообще-то я немного устала, но психологически уже готова. Одна проблема…

Адам понял ее без слов.

— Конечно, тебе не хочется возвращаться в лабораторию к Дмитрию, это совершенно естественно.

— Напротив, — возразила Аня. Она пылала гневом. — Хочу показать ему, что он не такой уж всесильный и никогда не заставит меня исчезнуть с лица земли.

— Зачем тебе это? — удивился Адам. — Ненависть — деструктивное чувство.

Аня вздохнула.

— Наверное, ты прав. Но чем я еще могу заниматься? Надо признать, что только благодаря его влиянию я получила работу.

— Ну что ж, я тоже обладаю некоторым влиянием. И я бы хотел, чтобы ты перешла на работу в нашу лабораторию.

— Но я ничего не смыслю в иммунологии! — возразила Аня. Хотя в душе обрадовалась.

— Ты врач, основы тебе известны. Это все равно что нырнуть в глубину. Потребуется упорство, но мы же с тобой знаем — тебе его не занимать.

Глаза ее засияли от счастья, и Адам решительно подвел черту:

— А если, не дай бог, попадешь в беду, я всегда буду рядом и сумею тебя спасти. Ну как? Что скажешь?

— Скажу, что это чудесно. — Ее глаза были полны любовью.

— Вот и хорошо. Как думаешь, когда сможешь приступить?

— Ты, конечно, хочешь, чтобы это было завтра, и я в душе тоже этого хочу. Но не хочу выглядеть идиоткой в глазах твоих коллег. Так что, если можешь, дай мне недельку. И какие-нибудь книжки почитать…

— Договорились, — согласился Адам и с трудом сдержался, чтобы ее не обнять.

Сейчас не время, она еще слишком слаба.

— Поздно уже, — неуверенно пробормотал он. — Мне пора. Семья…

— Конечно, — согласилась Аня. — И хорошо, что мы оба об этом помним.

32

Изабель

Работа Изабель над дипломом по курсу магистратуры продвигалась настолько успешно, что Реймонд дал ей «увольнительную» и позволил на Рождество съездить в Сан-Диего. К великой радости, она успела на концерт университетского хора и оркестра, исполнявшего в тот вечер «Мессию» Генделя. Дирижировал Эдмундо.

Может, впечатление создалось ошибочное, уж больно сумрачный был вечер, но Изабель бросилась в глаза необычная бледность отчима.

— Это от усталости, — пояснила Мюриэл, когда на другой день они завтракали вдвоем. — Намучился он с этой ораторией! За две недели до премьеры солист-баритон уехал в Чикаго петь в «Женитьбе Фигаро». Хорошо, что Эдмундо удалось уговорить Хосе Мауро — вообще-то он давно на пенсии, — и тот приехал из Аргентины, не то пришлось бы все отменять.

Памятуя о настоятельной просьбе мамы привезти скрипку, Изабель взяла с собой инструмент, и в сочельник Циммеры устроили настоящий музыкальный вечер. Сын Эдмундо — Франциско, хоть и не стал профессиональным музыкантом, однако пианистом был превосходным. А Доротея, какое-то время работавшая в симфоническом оркестре Буэнос-Айреса, смело взялась за виолончель.

Несмотря на увечье, Эдмундо, по его собственному выражению, «мог извлечь мало-мальски удобоваримые звуки» из любого струнного инструмента. Теперь, когда к ним присоединилась еще и Изабель, счастливое семейство образовало струнно-фортепианный квинтет вокруг рождественского стола. С одним-единственным слушателем.

Питер отшучивался:

— В детстве, убедившись, что я не способен научиться играть ни на одном инструменте, мама утешала меня тем, что кто-то же должен и слушать. И я довел до совершенства свое искусство хлопать и кричать «браво».

Вечер в самом деле получился замечательный. Изабель лишь жалела, что с ними не было Реймонда.

Изабель, огорченная тем, что в праздник оставила отца одного, расстроилась еще больше, когда узнала, что он провел свободные дни за чисткой ее компьютера, приводя в порядок промежуточные результаты некоторых экспериментов по теории «пятой силы».

Рей попытался снять с себя ореол жертвенности и беззаботно объявил:

— Это моя работа.

На самом деле, судя по тому, что Рей успел побывать и в библиотеке и снять фотокопии со всех доступных трудов Лоранда Этвёша, можно было заключить, что он все выходные трудился как каторжный.

— Ну, ты даешь, пап! Тогда я обязуюсь весь год мыть посуду.

— Перестань, Изабель, я занимался обычной механической работой. Все физики-теоретики пользуются экспериментами этого венгра с непроизносимой фамилией как отправным пунктом в своих исследованиях. Именно его работа по гравитации подсказала Эйнштейну один из основополагающих принципов всеобщей теории относительности.

— Ну, в нашей-то лаборатории он просто притча во языцех, — согласилась Изабель. — Такое впечатление, что все жаждут примазаться. Хотя у Карла, мне кажется, есть своя четкая концепция.

Не знаю, в помощь мне или наоборот, — продолжала Изабель, — но Карл велел мне частично повторить его эксперименты. Конечно, если наши с ним выводы совпадут, все лавры будут у него.

— Это называется вносить свою лепту, — философски заметил Реймонд. — Ты сделаешь для него черновую работу, он получит причитающиеся ему почести, а затем — если я не заблуждаюсь на его счет — найдет способ тебе отплатить.

— Работать рядом с ним — уже награда, — невозмутимо заметила Изабель. — А кроме того, я не единственный член его команды. Ключ ко всей его теории — это доказательство непостоянства силы тяжести. Ты не поверишь, но Карл отправил двух своих дипломников на шахту в Монтану. Их данные должны поступить со дня на день. Карл уже сгорает от нетерпения.

— Ну что ж, — вымолвил Реймонд, — полагаю, эти «шахтеры» тоже в Рождество трудились?

Изабель снова кольнуло чувство вины.

— Знаешь что? — призналась она. — Мне так из-за этого стыдно, что я бы прямо сейчас отправилась в лабораторию.

— Почему бы и нет? — обрадовался Реймонд. — Я тебя подвезу. Наука никогда не спит, так, может, и ученым не следует?

20 декабря

Проговорив с папой часа два, я почувствовала, что красочное сияние праздника, переполнявшего меня после маминого дома, померкло и превратилось в бесцветные, невыразительные воспоминания.