Кино для взрослых. Плутовка - Уильям Вулфолк

Пол невыносимо страдал: Хендершот говорил о Шейле как о ком-то постороннем!

— Но из любви к нему она попыталась. А через год он узнал о ее связи с режиссером, который обещал ей главную роль в своем фильме. Тогда он сказал, что между ними все кончено. Накануне ответственных гонок она подмешала в коктейль наркотик. Я верил, когда она говорила, что не собиралась убивать его — только наказать.

Пол ждал, когда же наконец подействует алкоголь и притупит боль? Шейла умерла — это единственное, что имело значение. Она была для него всем, а теперь она — ничто для всех.

Вот он, зловещий смысл смерти.

— Конечно, — рассуждал Хендершот, — не в характере Шейлы было убиваться о ком-то до такой степени, что ее пришлось поместить в клинику. Так сильно она никого не любила.

— Откуда вы знаете? — неприязненно спросил Пол.

— От нее самой. Все дело было в чувстве вины. Плюс еще один, решающий удар: режиссер, которому она отдалась, обанкротился и не смог дать ей роль в фильме.

Пол никогда не переставал надеяться на то, что у них с Шейлой есть будущее. Он бы все вытерпел — абсолютно все — ради привилегии заниматься с ней любовью. Как жить дальше? Если бы можно было ее вернуть, он благословил бы даже ее жестокость.

— Вы говорите о ком-то выдуманном. Шейла была совсем другая.

— Вы любили ее.

— И она меня любила.

— Уверяю вас, что нет.

Пол чуть не впал в бешенство — и вдруг наступило прозрение. Да, это правда. Было бы смешно отрицать: чувство Шейлы не шло ни в какое сравнение с его всепоглощающей страстью. И все же в их отношениях было что-то прекрасное, несопоставимое со всем, что было до нее. Хотя бы в постели.

Он заставил себя посмотреть на Хендершота. Впалая грудь. Худые руки…

Господи! И он был ее любовником!

— Должно быть, вы думаете, что она любила вас!

— Я стараюсь не тешить себя иллюзиями, особенно в отношениях с женщинами. Но почему мы говорим только о Шейле, милый юноша? Она — прочитанная глава. Пора перевернуть страницу. Давайте поговорим о вас. Ведь у вас вся жизнь впереди!

Однажды, лежа рядом с Полом в постели, Шейла сказала, что во всем, что касается любви, Хендершот — лучший психолог, чем Хэвлок Эллис или Крафт-Эббинг. Пол только посмеялся. Такая реплика была бы уместной в прежние времена, когда люди думали о сексе как о величайшей загадке, тайном ритуале, доступном только посвященным.

Но теперь он спросил себя: неужели она и впрямь считала Ивена непревзойденным любовником? И неужели он, Пол, ее разочаровал?

В порыве самобичевания он показался себе наивным юнцом с примитивными понятиями о потенции. Бесспорно, Шейла больше него смыслила в любви. Почему не допустить, что и Хендершот тоже?

Соединившись, ревность, соперничество и чувство утраты вылились в желание как можно больнее уколоть собеседника.

— Хочу кое в чем признаться, мистер Хендершот. Статьи, которые должны были появиться в газетах Притчетта, написаны мной.

Хендершот потрогал свежий цветок в петлице и немного насмешливо произнес:

— В самом деле?

— Я пришел в вашу фирму с целью собрать для них материал.

— Почему?

— Один человек, которого я любил и очень уважал… одна преподавательница… покончила с собой из-за того, что попала в ваш фильм о «гей-клубах».

Хендершот еле заметно скривил губы, и Пол понял: его признание не произвело впечатления. Хендершот мягко произнес:

— Вы стали нашим самым ценным работником. Ваши идеи принесли фирме большую прибыль. А ведь никто не обязывал вас проявлять инициативу.

— Это было составной частью работы. Я старался произвести хорошее впечатление, чтобы удержаться в «Конфиденциальных кассетах».

— Но вы вернулись и после написания статей, когда стало ясно, что их не опубликуют.

— У меня не было выхода.

Так ли? Что стояло за его страхом потерять работу в университете? Уж не искал ли он спасения от собственных амбиций? Если бы Макс Рэнд не закрыл перед ним дорогу в Суитцер — может, со временем он сам нашел бы предлог не возвращаться?

— В общем, это неважно. Не следует думать, что, признавшись, вы сделали отчаянный, непоправимый шаг. Поскольку статьи не увидели свет, я не вижу ущерба.

— Неважно, что вы видите или не видите.

Полу стало досадно. Что толку дерзить, если человек не выходит из себя?

— Не сердитесь. Мне хотелось бы стать вашим другом.

— Почему?

— Потому что вы очень привлекательный молодой человек.

— Забудьте. Меня это не интересует.

Глаза Пола заметались, словно в поисках оружия — любого оружия!

— Это Шейла считала вас каким-то эротическим принцем! А для меня вы всего лишь старый…

Чтобы не сказать больше, он вскочил и выбежал из бара.

Он долго бродил один, не разбирая дороги. Боль пронизывала все его существо. Страшно подумать, что он больше ее не увидит. Он все еще чувствовал свежесть ее губ. Мысли кружили вокруг Шейлы; он припоминал, одно за другим, их свидания.

Только тот, кто изведал соблазн во всей полноте, поймет агонию утраты. «Если мне не суждено проснуться, будьте милосердны, ради Христа!» Шейла уже никогда не проснется…

Из предрассветной мглы перед ним возникли очертания моста Джорджа Вашингтона. Птицы искали убежища на высоких стальных башнях, подальше от человека. Но где оно, убежище?

Он почти не сомкнул глаз — разве что на какой-то час. А проснулся угрюмый, подавленный — и не сразу вспомнил, почему.

Ее остывшее тело в морге. Сколько красоты, сколько страсти она унесла с собой!

Он не поехал в офис. Вчерашнее признание Хендершоту должно было стать сигналом к отступлению. Он не останется в «Конфиденциальных кассетах». Хендершот — душа и мозг фирмы, а он больше не хочет знать этого человека.

Что же делать? Преподавание исключено. Даже если подвернется работа, он уже не сможет терпеть благородную бедность. Возможно, он был в плену иллюзий. «Порнография — не что-то внешнее. Она — здесь, внутри»[3]. Бедный Мердок! Отсюда вывод: порнография сидит в каждом человеке, она — его суть, тот минимум, с которым он согласен мириться. Пол Джерсбах уже не сможет жить, прервав все связи с миром больших денег. Он — продукт второй половины двадцатого века, эпохи девальвированных ценностей и людей, утративших корни, — никчемных перекати-поле.

Все они блуждают в тумане, а среди памятников разрушенной веры гордо сияет золотой алтарь.

Пол размышлял: я должен научиться извлекать выгоду из своих достоинств. И что же это за достоинства? В первую очередь — профессиональное умение развлекать тупые серые массы, жадно листающие комиксы, пока над ними проносятся ветры истории.

К утру он принял решение — хотя и не без насилия над собой.

— Мистер Притчетт? Это Пол Джерсбах. — Молчание на другом конце провода и собственная нервозность заставили его скороговоркой выпалить: — Помните наш разговор о моем переходе в вашу фирму?

— Да.

— Я много думал и понял свою ошибку. Пожалуй, я мог бы заново рассмотреть ваше предложение.

— Оно утратило силу.

— Вы хотите сказать…

— Я заключил договор — позавчера за обедом. Этот человек даже больше вас подходит на эту должность. Вы умны, Джерсбах, но, по-моему, плохо представляете себе специфику данного бизнеса.

— Надеюсь доказать, что вы ошибаетесь, мистер Притчетт.

На него свинцовой тяжестью навалилось чувство поражения.

Позднее он отправился в офис за своими вещами. Ему прямо-таки не терпелось туда добраться. То-то в «Конфиденциальных кассетах» удивятся, когда он объявит о своей отставке.

Губы заранее скривились в злорадной усмешке.

Хизер подняла на него печальные глаза.

— Слышали о Шейле Томкинс?

— Да. Я был в клинике.

Как он мог забыть? В этот самый момент мертвая Шейла лежит в клинике или погребальной конторе. ШЕЙЛА! Знак его мужского достоинства встрепенулся; Пол задрожал. Однажды он взял ее с такой силой, что это было похоже на насилие. Страсть превратилась в манию; ласки граничили с пытками. «Будь ты проклята! — вырвалось у него. — Будь ты проклята!» Разрядка показалась взрывом. Обессиленный, он рухнул на спину и долго лежал, зажмурившись, словно в трансе. Никогда прежде он не испытывал подобного смятения чувств.

Как жить дальше без ее объятий? Где найти подобное совершенство? ГДЕ?

Он спрятал лицо в ладонях. Хоть бы пролились благодатные слезы! Ее имя то и дело всплывало в сознании и вновь погружалось в неведомые глубины — дальше, дальше…

Слез не было.

На столе лежал черновой вариант сценария очередного фильма из цикла «Подлинные события» — вечер в Клубе мазохистов, окровавленные тела и утонченные пытки с применением «железных сапог», наручников и плетки-девятихвостки. На него нахлынуло острое чувство стыда. Он встал и направился в кабинет Макса Рэнда. Сейчас все будет кончено.