Очерки японской литературы - Николай Конрад

Камакурские самураи, вышедшие именно из народной массы, тесным образом с нею связанные, оказались, таким образом,— в сопоставлении с аристократией,— прежде все­го своеобразными «националистами», поскольку они не бы­ли так глубоко захвачены новой китайской культурой, во-вторых, в известном смысле реакционерами, поскольку они в значительной мере прервали процесс «органического», «эволюционного» развития хэйанской культуры в раз при­нятом направлении. Они вернули Японию, с одной сторо­ны, на путь национализма, взамен преклонения пред чуже­земным, с другой — на путь «провинциального» полуварварства, взамен «столичной» цивилизованности. Гру­бый воин, живущий исконными традициями своего родового быта, обитатель отдаленных варварских восточ­ных (Канто) провинций, мыслящий почти так же, как мыслили его предки в первобытную эпоху,— вот ка­кая фигура стала теперь у самого руля политики и куль­туры.

Хэйанский режим пал потому, что он к концу своей жизни окончательно оторвался от народной массы. Он ока­зался не в состоянии уследить за теми процессами, которые в ней происходили, и тем более не мог их направлять и сдерживать. Аристократия в Хэйанкё оказалась изолиро­ванной от всей страны и поэтому заколебалась при первом же серьезном пробуждении этой страны. Когда же из этих народных масс выделились новые организационные си­лы — будущее воинское сословие, когда эти самураи осо­знали свои силы, пред их закаленными в боях с инород­цами и в междоусобных схватках дружинами не могло устоять ничто. Великий вождь Ёритомо разгромил все со­противлявшееся ему.

Самураи и после победы удержали в себе тот основной дух, который наполнял их в период их подъема. Упорная целеустремленность, сильнейшая волевая заряженность характеризовали их во все времена эпохи Камакура. Тот культ мужества и мужественности, который создался у них в Канто среди битв и воинских подвигов, та дикая храб­рость и непреклонная жестокость, с которой они шли про­тив своих врагов, то чувство долга, вассальной преданно­сти, с которыми они следовали за своими вождями, были перенесены ими в новую стадию своего существования, когда они стали у власти. И все эти свойства, укрепленные буддийским фатализмом, с одной стороны, и беззаветной религиозностью, с другой, были перенесены ими и в куль­туру.

В застоявшейся, затхлой атмосфере Хэйана поистине повеяло свежим здоровым воздухом Кантоских гор и рав­нин. Взамен впавшего в чувствительность хэйанского эмоционализма, взамен превратившейся в нечто рахитичное хэйанской утонченности воцарились непреклонный волюн­таризм, суровая мужественность и безыскусственная про­стота Камакура.

III

Культура эпохи Камакура не может быть названа, по­добно хэйанской, однородной. Самураи уничтожили эконо­мическую и политическую мощь первого сословия, но не могли уничтожить его культуры. Она продолжала отчасти существовать в сохранившихся еще остатках разгромлен­ной аристократии, отчасти же перешла и в среду нового сословия. В сущности говоря, в течение полутора столетий эпохи Камакура в Японии было два культурных центра: один — новый, Камакура, другой — старый, Киото; было два носителя и творца культуры: новый — самураи, ста­рый — родовая знать. В первом созревала новая по содер­жанию культура, во втором тлели те же, прежние куль­турные тенденции.

Соответственно этому и литература распадалась на два лагеря: литература, продолжавшая прежние традиции, и литература, стремившаяся к новым формам; творчество, жившее все теми же импульсами и руководившееся теми же вкусами, что и в эпоху Хэйан, и творчество, начинаю­щее понемногу, интуитивно чувствовать свою принципи­альную обособленность и ищущее новых путей выражения и нового содержания. Первое течение ютилось под эгидой совершенно потерявшего всякое политическое значение «царского двора» (тётэй) в Киото, второе развивалось под защитой могущественного «военного правительства» (Бакуфу). В одном месте находила себе прибежище литерату­ра побежденных, в другом — творилась литература побе­дителей.

Литература побежденных полна невероятным песси­мизмом, унынием, скорбью. Это литература уходящих из- жизни людей, имеющих все — в прошлом и ничего — в бу­дущем. Картины славы и могущества в прошлом, перспек­тивы полной безысходности в будущем. В настоящем же, взамен «порядка», «культуры»,— господство «варваров», «мужиков», уничтожение всего накопленного веками до­стояния. Отсюда настроение проблематизма, загадочности жизни; отсюда стремление уйти от этого невыносимого зрелища, бежать не только из ставшей чуждой страны, но и вообще от более не удовлетворяющего мира. Недоволь­ство настоящим, тоска по прошлому, безнадежность по отношению к будущему и, в связи с таким пессимистиче­ским уклоном мышления, религиозные порывы, ощущение жизненного проблематизма — так характеризуется психи­ческий уклад писателей из отмирающего первого сословия. В социальном смысле — последыши, на жизненной аре­не — лишние люди, они в сфере культурной были типич­ными эпигонами. Ярким представителем этой литературы побежденных является Камо-но Тёмэй, с его «Записками из кельи».

Совершенно другое зрелище нредставляет собою лите­ратура победителей. В их произведениях, несмотря на всю нередко большую неискусность формы, бьет ключом энер­гия, воля к власти, стремление к творчеству, деятельности. Основная волевая заряженность, толкающая их к часто столь бурному и неистовому самовыявлению, сквозит во всех образах их произведений, сказывается во всем тоне этих последних. Их новые чисто сословные интересы, фор­мирующие их жизненный уклад, проглядывают во всех подробностях их описаний. Их судьба как сословия, весь путь их ко власти, вся борьба с Хэйаном, все воодушевле­ние этой борьбы заполняют собой страницы их повество­ваний. Новые произведения рассказывают о том, как саму­раи вышли из своего Канто, как поднялись против Хэйана, как ниспровергли этот властвовавший так долго режим, сокрушили мощь своих сословных врагов. Они повествуют о том, как они в первый раз под водительством великого вождя Киёмори из дома Тайра потрясли хэйанский режим; как погибли эти Тайра, неосторожно слишком близко по­дошедшие к отравленному для них воздуху Киото и опу­танные все еще крепкими сетями его обольстительной культуры. Рассказывают о том, как вновь, уже под знаме­нами нового вождя — Минамото Ёритомо, они прошли сквозь кровавую борьбу, сквозь огонь сражений и оконча­тельно пришли к власти. Они описывают, как горячо и как храбро сражались самураи, как любили и чтили воинский подвиг. Такова литература победителей, все эти различ­ные «гунки» — записки о войнах», и на первом месте среди них стоит «Повесть о доме Тайра» — «Хэйкэ моногатари».

IV

Историки японской литературы, прежде всего японцы, а за ними и европейцы, обыкновенно очень низко расцени­вают эту новую литературу. Любопытно отметить, что все их симпатии скорей на стороне «эпигонов», чем «новато­ров»; скорей на стороне «Записок из кельи», чем «Повести о доме Тайра». Профессор Фудзиока[1], например, склонен считать, что переворот конца XII века убил один культур­ный центр, Киото, и не вызвал к жизни нового: Камакура не дала ничего ценного в этой области. Он считает, что бла­годаря самураям прекратилось дальнейшее развитие хэй- анской литературы и не создалось новой, камакурской. Камакурские самураи, по его мнению, оказались бессильны в области художественного творчества.

Если исходить из чисто художественных, и притом в очень условном смысле этого слова, а также из стилисти­ческих соображений, «записки о войнах», действительно, значительно уступают хэйанским романам. По формальной красоте и элегантности языкового стиля, прелести и слож­ности композиции, по тщательности сюжетной разработки хэйанские моногатари неизмеримо выше камакурских гунки.

Однако при всей зависимости самурайских писателей от аристократических романистов обе эти литературы дол­жны измеряться совершенно различными мерками; крите­рии для их оценки лежат в разных плоскостях. Рассма­тривать гунки под тем же углом зрения, что и моногата­ри,— неправильно по существу. Такое рассматривание свидетельствовало бы только об отсутствии перспективы у критика. Критерии оценки камакурских произведений, масштабы для измерения их значения следует искать в общем содержании самурайской культуры, так как она строилась суровыми кантоскими воителями. В таком аспек­те эта литература покажется своеобразно прекрасной и художественно ценной.

V