Загадка Белой Леди - Дмитрий Вересов

– Вы просто устали, Оливер. Впрочем, и я тоже, – на мгновение лицо Виктора стало таким, будто он прожил на свете уже несколько жизней. – Но, к счастью, почти все на свете имеет конец.

И оба невольно посмотрели туда, где среди буков и грабов прятался «Кюминон».

– А Фоконье с ее бесконечной болтовней все-таки лучше бы тоже ограничить в перемещениях, – недовольно проворчал Робертс. – Разумеется, она вне подозрений, но все же…

Тем временем Фоконье догнала Морена уже у самого входа в столовую и сама подхватила его под руку.

– Как приятно увидеть в таком месте человека, словно сошедшего со страниц старинного романа!

Морена приподнял тирольку.

– Симон Морена к вашим услугам, – пропел он, кланяясь и не по-стариковски живо едва не тыкаясь крючковатым носом в щедрое декольте. – Стану вашим покорным слугой. Но только при одном условии.

– Каком же? – кокетливо прищурилась Фоконье. – Кстати, меня зовут Джина.

При этом имени Морена вдруг оживился и даже забыл рассказать про свое условие.

– Джина? Прелестно! Чудесно! Замечательное имя! Его носила одна из лучших моих собак, дивный фокстерьер, обладавший даром телепатии. В принципе, фоксы – собаки неуравновешенные и упрямые, как дьяволы, и шерсть у них никуда не годится, но Джиночка…

– Ах, что вы такое говорите! – перебила его Фоконье. – Ведь я страдаю острой формой дорафобии!

Морена даже поморщился от ее звонкого голоса.

– Да, вам, мадам, с вашей, как я вижу, импульсивностью, я, конечно, никогда не посоветовал бы ни фокса, ни сеттера, а исключительно ретривера.

– И поэтому я совсем не могу носить свитера, знаете, такие просторные, как парка, что вошли в моду в этом году. И потом, собаки – это же грязь, а у меня аутомисофобия. Слава богу, здесь такая чистота…

Но Морена, увидев, что его рассказам о псах не уделяется никакого внимания, неожиданно рассердился и топнул сухонькой ножкой по гравию.

– А вообще говоря, я посоветовал бы вам завести далматина! Как известно, во время оно они бегали за каретами, как пажи или грумы, и нервничавшие лошади столько раз били их копытами по лбу, что вышибли из них все мозги окончательно. Так что вам, милая, эта порода, пожалуй, будет в самый раз!

Старик плюнул и демонстративно пошел прочь от столовой, гордо вскидывая голову и зовя своего Кадоша.

Жак, как обычно, грелся на солнышке неподалеку от дверей, ведущих в кухню. Там у него стоял шезлонг, выпрошенный у Робертса еще в незапамятные времена, и потрескавшийся пластмассовый столик. Место было совершенно уединенное, никому из пациентов и в голову не пришло бы заглянуть сюда, а сестры, развозившие пищу пансионерам, не желавшим или не способным посещать обеденный зал, давно не обращали на Жака никакого внимания. Благодаря этому он всегда точно знал, кто и когда ест в коттеджах, кто что заказывает и у кого какая диета.

И сейчас он лениво жмурился, предвкушая остатки кефтедес[19], приготовленных для сладкой парочки, которая всегда заказывала на четверых, а не съедала и половины. Кроме того, на столике лежала затрепанная книга, на обложке которой готическим шрифтом было выведено: «Die Harmonie oder Grundplan zur besseren Erziehung, Bildung und…»[20] – дальше разобрать было невозможно из-за ветхости.

Но только он расположился в шезлонге, как кусты вербены со стороны парка раздвинулись и на поляне появился русский дипломат. Как всегда, на его лице была застывшая маска мученика. Не спрашивая разрешения, он подошел и сел прямо на траву по другую сторону столика. Заинтригованный Жак молчал, боясь спугнуть столь неожиданного гостя, и даже оставил недоеденные биточки.

Русский обвел вечно печальными глазами Жака, шезлонг и столик, увидел книгу и вдруг оживился. Взяв ее в руки, он медленно прочел название и легко закончил, словно читал по писанному:

– Versorgung des weiblichen Geschlechts, aus den Englischen von Karl, Reichsgrainen von F. 1788.[21] Это же план возрождения Ордена Розы Гроссингера. Этот малый читает такие книги? Почему? – спросил он тихо, видимо, с усилием заставляя себя говорить в присутствии другого человека не на своем родном, а на французском языке. – Как я и думал, он не так прост, как кажется. Вы знакомы с делами Ордена Розы? – обратился он уже к Жаку.

– Интересно, только читать трудно: такой шрифт, да еще и немецкий…

– Но почему именно Rosenorder? Это было всего лишь мошенничество. А, понимаю! – внезапно улыбнулся, но тут же нахмурился русский. – Это вы из-за миссис Хайден, алой розочки – росляйн, росляйн, росляйн рот? Я прав?

– Да, – согласился Жак, только благодаря этим словам русского по-настоящему осознавший причину своего выбора.

– Он говорит, что сам не понимал, почему взял именно эту книгу, но теперь согласен со мной, – перевел себе Балашов. – Но где вы берете столь уникальные книги?

Жак смутился. Наличие в пансионе колоссальной и редкой по подбору книг библиотеки было закрытой информацией для пациентов. Ею могли пользоваться лишь сотрудники. Разумеется, мало кого из сестер и обслуги интересовали те книги, которые там преобладали, но и сам Робертс, и другие врачи из тех, что нередко посещали клинику, могли найти там многие уникальные издания, собранные с середины прошлого века. Жак, находившийся на положении некоего приживала, впрочем, тоже не без определенных психических отклонений, не сразу добрался до библиотеки. Узнав о ней случайно, он долго выклянчивал у Робертса разрешение, и тот в конце концов согласился, первое время тщательно просматривая заказанное. Но потом, видя, что выбор Жака никак не вредит никому, махнул рукой.

К счастью или к несчастью, первой книгой, случайно попавшейся на глаза Жаку, было сочинение о неотамплиерах 1848 года на француз-ском языке – и бедняга пропал. С тех пор он начал читать исключительно оккультную литературу, всю подряд, создавая свой собственный причудливый мир.

– Откуда у вас эта книга? – снова мягко, но настойчиво повторил Балашов. Вдруг он улыбнулся. – Послушайте, если вы так сведущи в подобного рода делах, то вы должны знать, что столь любимая вами роза есть символ не только красоты, но и молчания. Помните, у греков во время пиршеств с потолка свешивался венок, в середине которого, дабы напомнить о необходимости хранить в тайне все беседы, красовалась роза. А неофиты многих учений носили розы как символ молчания, обет которого они давали. Видите, я никому не разглашу вашу тайну.

И Жак сдался, рассказав этому странному русскому о наличии библиотеки.

– Но ведь вы правда ничего не расскажете… никому?

Глаза русского вспыхнули.

– Он просит не рассказывать о его служебной халатности доктору Робертсу, но в этом никто не заинтересован. – А мне, чтобы проверить определенные умозаключения, необходимы книги. В таком случае, может быть, в следующий раз вы возьмете книгу и для меня? Это никак никого не насторожит – мне нужен Макс Ринг, «Розенкрейцеры и иллюминаты».

Жак, словно впав в манеру русского, медленно повторил название и автора, и сам не зная как, выпалил:

– А нельзя ли, господин Балашов, по этим книжкам узнать, кто прикончил маленькую мадмуазель Волендор?

– О чем он спрашивает? Что значит прикончил? – Вы говорите, уважаемый Жак, что кто-то убил маленькую мадмуазель Волендор? Стройную девочку, которая… которая отличалась чем-то от всех местных женщин? Ах да, она не носила платья, да…

– Да, именно ее. Мне так нравилась эта малышка…

– Но как он думает узнать это по книгам? Гадать, что ли? – Нет, термин «гадать» здесь, кажется, ни при чем. Это занятие бесполезное, да и он не об этом. – Милейший Жак, тут нужны факты.

– Да какие там факты, уважаемый?! У нас тут, сколько живу, никогда не бывало ничего подобного, и вдруг – на тебе…

– Он утверждает, что здесь никогда не было ничего подобного, и вдруг… – Русский неожиданно перешел, видимо, на родной язык: – Это является фактом уже само по себе, условием необходимым, но недостаточным. – Балашов мучительно потер лоб ладонью и поднял на Жака пронзительные серые глаза. Тот даже поежился и на мгновение подумал, уж не с убийцей ли он сейчас разговаривает. – А чего еще здесь никогда не было? – вдруг тихо, но настойчиво спросил русский. – Или кого…

– Кого-кого? Последним привезли этого безумца Фредди с его бредом про лишние ноги…

– Он говорит, что привезли некоего безумного Фредди, и при этом спрашивает еще о чем-то. – Вы, милостивый государь, не умеете связать вместе два конца, а беретесь по научным книгам разгадывать, кто убийца, – неожиданно зло проговорил дипломат. – Едва только здесь появился этот, как вы выразились, «безумец Фредди», как сразу же произошло убийство.