Моряк из Гибралтара - Маргерит Дюрас

— Ну, ты сегодня в ударе, — заметил Лоран.

— Почему бы ему, к примеру, не сказать что-нибудь вроде: «Знаете, между нами говоря, я уже сыт по горло всеми этими шариками-роликами, так что по случаю данного печального инцидента решил круто изменить свою жизнь и целиком посвятить себя добрым делам». И тогда смог бы запросто удрать. Она замолчала, закурила сигарету.

— Или, допустим, — вновь продолжила она, — мог бы просто сказать ему: «Эта кровь, что льется из вашей юной головы, если бы вы знали, как больно мне это видеть». И ведь это не стоило бы ему ни гроша, но опять-таки у него еще бы оставался шанс удрать.

— А вот у тебя такого шанса нет, — хмыкнул Лоран.

— Да, ты прав, — согласилась она. — В сущности, все дело в словах…

— Да ты все равно бы себе что-нибудь нашла, не одно, так другое, тут уж я спокоен.

— Все в этой жизни, — изрек я, — сплошные крутящиеся шарики-ролики.

Никто мне не ответил ни слова.

— Если разобраться, это ведь сущая правда, — настаивал я, — ну, что в ней есть еще?

— Железо, — ответила она. — Повсюду сплошное железо. Будь то подшипники или те же яхты…

Она знала, что мне хочется получить дополнительные разъяснения.

— Он был, — задумалась она, — единственным наследником огромного состояния, которое было целиком сделано на одном железе.

— Правда, сам-то он порядком стыдился этого железа, — добавил Лоран.

Она не обратила внимания.

— Он скрывался от своего семейства в море, сам знаешь, что это за народец… — Улыбнулась. — Но железо всегда их объединяло. И доказательство тому…

— Хотя бы то железо, из которого сделана эта яхта.

— Этакий простак от железа, — пояснил Лоран. — Зато уж теперь-то, — продолжил он со смехом, — это железо попало в надежные руки.

Она от души рассмеялась, по-прежнему избегая смотреть в мою сторону.

— И все же следует признать, — заметила она, — что не каждый день убийцы удостаиваются такого внимания.

— Да брось ты, — снова перебил Лоран. — Не было бы убийц, ты нашла бы себе что-нибудь еще, это уж можно не сомневаться…

— Все, что нам нужно, — заметил я, — это хорошая навязчивая идея. И больше ничего.

— Зачем?

Она наклонилась ко мне.

— Благовидный предлог, — ответил я.

— Для чего?

— А чтобы попутешествовать по морям-океанам, — со смехом пояснил я.

Лоран принялся что-то напевать. Никто уже больше ничего не говорил. Вдруг она поднялась и ушла. А я еще долго оставался подле Лорана. Примерно с час. Мы с ним почти не разговаривали. А потом я и сам ушел. Но не вернулся к себе в каюту, а пошел на палубу, на свое обычное место, около лебедки. Правда, не заснул. Когда направился в бар, она уже выходила оттуда. И даже не взглянула в мою сторону.

В ту ночь, чтобы избежать ожидания в каюте, я снова спал на палубе. Проснулся, как накануне и днем раньше, на заре. Вот уже целые сутки, как я не оставался с ней наедине. Но чувствовал такую же усталость, как если бы мы спали вместе. Облокотился о перила. Мы уже шли вдоль французского побережья. Довольно близко от берега. Мимо яхты проплывали небольшие портовые городки, огни бульваров освещали море. Но я даже не смотрел на все это. Уткнулся головой в перила и закрыл глаза. У меня было такое ощущение, будто я уже не способен ни о чем думать — я был весь, до кончиков пальцев, полон ею. Она спала у себя в каюте, и я не мог представить себе ничего другого — кроме нее, спящей. И все города, что проплывали мимо, имели для меня смысл лишь потому, что были немыми свидетелями ее сна. Я уже знал, предчувствовал, что у меня не хватит сил слишком долго бороться с такой невыносимой страстью, что скоро нам с ней все равно придется поговорить. Я долго стоял так, уткнувшись лбом в перила. А потом взошло солнце. И я спустился к себе в каюту, почти бессознательно, вконец опьянев от мыслей о ней, спящей. Там была она. Должно быть, долго ждала меня, а потом заснула. На ночном столике стояла бутылка виски. Это была безрассудная женщина. Спала она, не раздевшись, завернувшись в одеяло, босоножки упали на пол, ноги раскрыты. Пожалуй, выпить она успела не так уж много — бутылка виски была опустошена лишь наполовину. Но спала все равно крепко. Я растянулся прямо на полу, на ковре, мне не хотелось будить ее и было страшно глядеть на нее чересчур долго. Я слишком дорожил ее сном, ее покоем.

Теперь, когда я знал, что она здесь, рядом, мне даже удалось немного вздремнуть. Проснулся я раньше нее. Как и она, спал я, не раздеваясь. Сразу тихонько выскользнул из каюты и отправился в бар. Выпил много кофе. Все матросы собрались на палубе. Было уже девять часов. Мы подходили к Тулону. Проспал я, может, от силы часа четыре. И когда вышел на палубу, почувствовал то же ослепление, что и вчера, что и каждый день. Должно быть, я еще не привык к сверканию моря.

В Тулоне я сошел на берег и оставался там все время стоянки, один час. Я не предложил ей пойти вместе со мной. Еще не знал, вернусь ли назад. Но я вернулся. День, несмотря на остановку, тянулся бесконечно. Я провел его целиком у себя в каюте. Она не зашла ко мне ни разу. Я увидел ее за ужином. Она казалась такой же спокойной, как и накануне, только в глазах появилась какая-то страдальческая усталость, которой я никогда не замечал в ней прежде. Один из матросов, спросил у нее, не заболела ли, она ответила, нет. В тот вечер она опять сразу ушла к себе в каюту. Я почти тотчас же последовал за ней.

— Я ждала тебя.

— Знаешь, я и сам не знаю, чего хочу, — признался я.

— Тебе надо, — медленно проговорила она, — спать на палубе.

Я стоял перед нею, лежащей на кушетке. Должно быть, меня трясло как в лихорадке.

— Поговори со мной, — попросила она.

— Не могу, — ответил я. И попытался засмеяться. — По правде говоря, мне еще никогда в жизни не приходилось ни с кем разговаривать. Я просто не умею.

— Какая разница, — ответила она.

— Господи, какие же мы придурки. Видишь, теперь и я тоже поглупел.

На этот раз это она попросила меня уйти.

Спал я очень мало, но в ту ночь по крайней мере у себя в каюте. И проснулся в такую же рань, как и накануне. Потом опять свежий, обжигающий кофе после бессонной ночи. Так уж было заведено на этой яхте: кофе всегда под рукой для тех, кому не спится. Ко мне подошел Бруно. Он выглядел как-то необычно бодро.

— Ты что, заболел, что ли? — поинтересовался он. Открывая дверь бара, я заверил его, что вполне здоров.

— Все дело в освещении, — пояснил я, — никак не могу привыкнуть.

Он шутливо указал мне рукой на берег.

— Сет. Через полчаса будем там. Надо бы ее разбудить.

Я спросил, с чего это у него такое веселое настроение.

— Знаешь, по правде говоря, все это начинает казаться даже забавным, — признался он.

Появился Лоран, он тоже услыхал его слова.

— Лучше поздно, чем никогда, — бросил Лоран. — А то у него еще с Сицилии все время такая физиономия, что и смотреть-то тошно.

— Ты что, по-прежнему собираешься сойти в Сете? — спросил я.

— По правде говоря, — ответил Бруно, — я уже и сам толком не знаю. Когда начинаешь относиться ко всему этому с юмором, можно и еще немножко потерпеть. Просто надо научиться принимать вещи такими, какие они есть.

Вскоре на палубе появилась и она. И окликнула меня, остановившись у двери бара. Мы мило и вполне приветливо поздоровались, она впервые поинтересовалась, как я себя чувствую. Одета была как обычно, в черные брюки и черный же пуловер, правда, не причесана, и волосы спадали ей на плечи. Я ответил, что у меня все в порядке, только вот спал маловато. Больше она ни о чем не спросила. Выпила две чашки кофе, стоя, прислонившись к двери бара, потом вышла и стала смотреть на город. Поздоровалась с Бруно, который, по-прежнему в веселом расположении духа, тоже глядел на город. Я знал, что она тревожилась из-за Бруно и была довольна, увидев его смеющимся. Тоже посмеялась с ним за компанию. Можно было подумать, будто оба смеются, забавляясь видом города, странное это было зрелище.

— Так ты не сходишь в Сете?

— Может, пока и нет, — ответил Бруно. — С тех пор как я услыхал про этого Эпаминондаса, у меня что-то появилось желание познакомиться с ним поближе.

— Мне было бы приятно, — улыбнулась она, — если бы ты остался.

Мы были в сотне метров от внутренней гавани. На пристани показался человек, он размахивал руками, подавая яхте какие-то знаки. Она, смеясь, ответила. Я подошел к ней поближе.

— Вот увидишь, — сказала она, — что это за тип, второго такого нет.

— Как раз под стать вам, — все еще смеясь, заметил Бруно. Было впечатление, будто он пропьянствовал всю ночь напролет.

Она оставила нас и пошла причесаться. Когда яхта причалила, она уже вернулась назад.

Эпаминондас оказался молодым красивым греком. По тому, как он на нее посмотрел, я понял, что он слишком хорошо помнит свое плавание на яхте. Первым, что бросилось мне в глаза, было не столько лицо, сколько видневшаяся из-под распахнутой рубашки довольно странная татуировка — прямо на том месте, где положено биться человеческому сердцу. Изображено было тоже сердце, точь-в-точь поверх настоящего, насквозь пронзенное кинжалом. А над лезвием, как бы в капельках брызжущей дождем крови, написано чье-то имя. Начиналось оно с буквы «А». Больше я ничего не смог разглядеть. Поскольку он был явно глубоко взволнован встречей с ней, вытатуированное сердце билось так же сильно, как и его настоящее, и кинжал то и дело снова вонзался в рану. Должно быть, это память о большой любви его юности. Я тепло пожал ему руку, может, даже чересчур тепло. Она уловила мои старания получше разглядеть его татуировку, улыбнулась и посмотрела прямо мне в глаза, впервые с Пьомбино. Таким взглядом, что мне показалось, будто ей хотелось как-то ободрить меня, будто она-то уже знала, что рано или поздно мы сможем все превозмочь и со всем справиться. Будто это всего лишь вопрос времени, терпения и доброй воли — да-да, именно доброй воли. После сердечной встречи грека с матросами, особенно с Лораном, с которым, похоже, они были близкими друзьями, все пропустили в баре по стаканчику за встречу. Эпаминондас явно предпочел бы остаться с ней наедине, однако она настояла, чтобы и я тоже остался с ними. Взяли бутылку шампанского. Эпаминондас тоже смотрел на меня с любопытством, но все же не с таким, как я на него. Должно быть, он уже успел до меня наглядеться на пару-тройку моих предшественников, и такого рода явления перестали слишком занимать его внимание. Кстати, и меня тоже больше ничуть не смущало, когда на меня смотрели как на одну из естественных потребностей в жизни женщины. К тому же свое любопытство Эпаминондас удовлетворил довольно быстро. И тут же приступил к своему рассказу.