Атомная крепость - Иван Цацулин

Нет, до этого допустить нельзя. Раз нет гарантии победы, надо жить в мире или, как предлагают русские, – «мирно сосуществовать». А почему бы и нет? Почему? Зачем развязывать войну, которая не только может лишить жизни его, Лайта, но и плачевно кончиться для страны, начавшей ее? Здравый смысл говорил, что такую войну лучше не начинать и не разжигать, тем более, что, как это лейтенант хорошо знал, народ Штатов не хочет войны, а особенно войны у себя дома – собственная смерть никогда еще не была бизнесом.

Лайт лучше многих понимал: то, что принято называть «холодной войной», есть подготовка к войне горячей, настоящей, ни лично ему, ни его народу не нужной и опасной. А раз так – он ненавидел и не мог не ненавидеть рискованные происки всякого рода прайсов.

Лайт взялся за весла – пора встречать Гарольда Прайса. С Макгайром поступили подло. Никто, кроме Аллена Харвуда, не мог рискнуть на такое дело! Нужно помочь Эрике. Только как?

Лодка уткнулась во влажный берег. Блестя золотым ободком, недокуренная сигарета полетела в воду. Лайт поспешно направился к своему автомобилю.

Гарольд Прайс был не в духе: переговоры с англичанами насчет тория не дали ничего, кроме неопределенных обещаний. Но с одним соображением своих собеседников он не мог внутренне не согласиться – монацитовые пески лежат в Индии, а Индия теперь уже не колония Великобритании, а суверенная Республика.

Прайса просили набраться терпения и ждать. Но он не принадлежал к тем, кто может ждать, да и чего, собственно, ждать, если англичане перестали быть хозяевами в Индии? Пусть старик сам занимается монацитовыми песками. Он ведь стоит во главе концерна. Прайс же младший займется Западной Германией. Здесь ему все было знакомо, и он чувствовал себя более уверенно.

Вереница автомобилей промчалась по улицам города и остановилась у штаба командующего армией генерала Келли.

В кабинете командующего остались четверо: Келли, Прайс, генерал Гаррис и референт по внутригерманским вопросам Лайт.

Прайс поднял тяжелые веки, взглянул на Келли. Среднего роста, румяный и тучный, он поражал своей энергией, подвижностью, выразительностью лица и казался прямой противоположностью гостю.

– Как дела, Джо? – обратился к нему Прайс.

– Великолепны, сэр, – живо ответил тот. – Моя армия готова к походу на Восток.

Прайс раздраженно заметил:

– Я приехал сюда не для того, чтобы выслушивать пустую похвальбу, Джо,

Келли изменил тон.

– Страна разъединена, – угрюмо сказал он, – и это связывает нас по рукам и ногам.

Глотая горячий кофе, Прайс спокойно произнес:

– Скоро мы «объединим» Германию, можешь не волноваться.

Келли заметил:

– Меня с ума сводят разговоры наших дипломатов с русскими.

Прайс и Гаррис рассмеялись.

– В политике я разбираюсь неплохо, – говорил Келли, – но именно это-то и сводит меня с ума. Когда дипломаты заседают где-нибудь в Женеве, я здесь, на Рейне, не могу спокойно спать… Мне все кажется, что однажды наши дипломаты вынуждены будут сдаться: немцы с востока и запада сядут за один стол и договорятся… Стоит нам лишь отвернуться, мистер Прайс, и они обязательно договорятся.

Прайс выпучил на него бесцветные рыбьи глаза.

– Этот вопрос решаем мы, а не они! – воскликнул он. – А мы никогда не допустим этого. Слышишь, Джо, никогда не допустим. Мы создаем объединенную Европу. Нам не нужна нейтральная Германия.

Келли бросил реплику:

– В нейтральной Германии мне было бы нечего делать.

– Тебе не терпится начать драку? Рано. Мы должны помнить урок, полученный нами в Корее, – сказал Прайс невесело. – Прошло несколько лет с того дня, когда мы были вынуждены прекратить военные действия в Корее, но о нашем поражении не забыли и здесь. Мне рассказывали о песенке – немцы ее распевают в своих пивнушках. Как это?..

– Вы должны знать, лейтенант, – обратился к Лайту Келли.

Лайт нараспев продекламировал:

О Корея, Корея!Мы танцуем к войне все быстрее.Мы танцуем корейский фокстрот:Два шага назад, шаг вперед. 

Прайс нетерпеливо прервал его:

– Благодарю, у вас хорошая память.

– На этот раз мы пустим в дело атомное оружие, – сказал Келли. – Ваши бомбы и снаряды, мистер Прайс, обеспечат нам победу.

– Хотел бы надеяться, – ответил Прайс.

– Вы увлекаетесь, – неожиданно вмешался Гаррис. – Необходимо еще создать огромную армию.

– Гаррис прав, – вздохнул Прайс. – Но теперь этот вопрос решен. Закон о воинской повинности в Западной Германии принят. Многое зависит от того, кто возглавит вермахт. Сначала мы имели в виду Гудериана. Он умер.

– Можно ли полагаться на «восточный» опыт бывших гитлеровских генералов? – уклончиво заметил Лайт. – С Востока они вернулись не победителями, а побежденными.

– Не все, – возразил Гаррис.

– Например, Кессельринг, Шпейдель, – подсказал Келли.

– Но они в основном находились на других фронтах, один отсиживался в Италии, другой в штабе Роммеля во Франции, вешал и расстреливал заложников в Париже, – не уступал Лайт.

– Во главе высшего военного совета мы поставили Хойзингера, – сказал Прайс и посмотрел на Лайта.

– Хойзингер – один из авторов «плана Барбаросса», плана нападения на Советский Союз, и все же он только штабист.

– А что вы скажете о других? – Прайс был явно обеспокоен.

– Манштейн, – назвал Келли.

Беседа принимала официальный тон, и Лайт понял это. От него требовали не рассказа за чашкой кофе, а доклада. И, конечно, Гаррис найдет, о чем потом сообщить в Вашингтон. Но Лайт не собирался делать военную карьеру, и соображения о возможных личных неприятностях мало беспокоили его.

– Эрих фон Манштейн, – начал он, – десятый сын рано умершего прусского генерала фон Левинского, был усыновлен бароном Йорком фон Манштейном. Приверженец гитлеровского блицкрига, любимчик Гитлера, Манштейн по жестокости не уступал самому фюреру. У Манштейна своя теория: успех войны зависит не от военных действий регулярных войск, а от действий специально обученных, готовых на все отрядов головорезов. Во время польской кампании по приказам Манштейка была истреблена масса людей – гражданского населения, военнопленных, заложников. В период войны гитлеровцев на Западе он прославился, в частности, тем, что осуществил прорыв на Сомме. Одно время его объявили даже «первым полководцем рейха». Но на советско-германском фронте ему не повезло с его доктриной молниеносной войны к поголовного уничтожения населения. Манштейну пришлось худо: он провалился на южном фронте и под Ленинградом, не смог со своей группой войск «Дон» пробиться на выручку шестой армии в Сталинград, затем был разбит на Орловско-Курской дуге, где в тысяча девятьсот сорок третьем году он попытался начать летнее наступление. Но в то время как других Гитлер за такие провалы смещал, лишал званий, предавал суду, Манштейна он лишь перебрасывал «для укрепления позиций». Гитлера с Манштейном связывала долголетняя интимная дружба. Манштейн играл фюреру на пианино фуги Баха и одновременно доносил ему на кого только мог. Говорят, что он доносил Гитлеру на своих коллег не хуже удавленного в Нюрнберге Йодля. По этой причине генералы и офицеры, принимавшие участие в различных заговорах против Гитлера, в частности в тысяча девятьсот сорок четвертом году, весьма боялись, что Манштейн узнает об их заговорщической деятельности и донесет своему благодетелю. В тысяча девятьсот сорок третьем году, когда положение на восточном фронте осложнилось для немцев, генералитет посоветовал Гитлеру поставить Манштейна во главе армии. Но и Манштейн потерпел поражение. Два его сына были убиты в России.

– Что вы скажете о Мантейфеле? – спросил Прайс. Лайт скривил губы.

– Из битых. Считается специалистом по танкам. Последние годы по нашему заданию работает с молодежью: организовал «особые группы», «группы прорыва» и даже специальные группы «пилотов-смертников», которые должны во что бы то ни стало таранить самолеты противника. За последнее время отмечен ряд неудач – на митингах немецкая молодежь не хочет слушать его. Неприятные в связи с этим происшествия. Зря кое-кто у нас намечает Гассо фон Мантейфеля командующим всеми бронетанковыми силами Западной Германии – опытные офицеры не видят в том особого прока.

– Варлимонт?

– Советник канцлера? – Лайт рассмеялся. – Большой ловкач, это бесспорно. При Гитлере, однако, у него были и неприятные переживания.

– Почему?

– Ну как же, его мучило, что его предки – бельгийцы, а не немцы. Когда началась война с Францией, гитлеровский генштабист Варлимонт стал именовать себя еще и фон Грейфенбергом.

– Он, кажется, и учился у нас, в Штатах, и женат на американке? – осведомился Прайс.

– Так точно, – подтвердил Гаррис.

– Это-то и определило его связи с нами еще очень давно, – заметил Лайт. – Но для нас это не фигура, он просто ловкий приспособленец.