Молот и «Грушевое дерево». Убийства в Рэтклиффе - Филлис Джеймс

Однако осматривавший трупы врач Уолтер Солтер категорически заявлял, что раны нанесены при помощи именно бритвы. «Ни один другой инструмент не обладает такой остротой, чтобы проникнуть на большую глубину, не вызвав разрывов тканей, которые в данном случае не наблюдаются». Но у Уильямса не было бритвы, зато был нож, так что можно сделать вывод: хирург ошибается.

Де Куинси тоже не сомневается, что орудием убийства послужил нож. Его замечания по этому поводу настолько неточны, что остается только подписаться под мнением У. Ругхэда, который говорит: «Де Куинси, к своему счастью, не отягощен крохоборским знанием дат, имен и других мелочных фактиков, равно как и утомительной и ненужной точностью памяти».

Теперь стало известно, что Уильямс незадолго до событий где-то позаимствовал большой складной нож особенной конструкции. А затем из кучи мусора и тряпья извлекли жилет, и весь дом готов был поклясться – Уильямс его носил. В этом жилете, с запекшейся на подкладке кармана кровью, и нашли нож. В таверне все хорошо знали, что Уильямс имел обыкновение носить скрипучие ботинки и коричневый сюртук на шелковой подкладке. Больше аргументов не потребовалось. Уильямса немедленно арестовали и коротко допросили. Отпустили. Это случилось в пятницу. Утром в воскресенье (то есть через две недели после убийства Марров) его снова забрали. Косвенные улики были подавляющими. Он выслушал их, но почти ничего не ответил. В итоге его решили судить и рассмотреть дело во время следующих сессий. Нечего говорить, что по дороге в тюрьму его сопровождала разъяренная толпа, и при других обстоятельствах трудно было бы рассчитывать на возможность избежать коллективной мести. Но в данном случае ему дали сильную охрану, и он благополучно добрался до места заключения.

Если орудием убийства послужил складной нож, возникает вопрос: когда его спрятали в той подходящей дырочке в чулане? Помещен ли он туда сразу после убийства Марров, еще мокрый от крови ребенка, чтобы ждать момента, когда потребуется вновь – резать глотки Уильямсонам? Ведь он уже доказал свое отличное качество. Однако если бы нож оставили на двенадцать дней не вычищенным, он бы уже не вонзился с такой легкостью в крепкие шеи жертв. Может быть, в первом случае пользовались другим ножом? Тогда куда он подевался? Если Уильямс бросил его в Темзу, почему не поступил таким же образом со вторым ножом? Можно ли поверить, чтобы он, забрызганный кровью, иначе и быть не могло, шарил в гостинице в полуночной тьме, выискивая место, куда бы спрятать орудие убийства? Он не мог быть уверенным, что хозяйка «Грушевого дерева» или другие постояльцы не заметят, как он пробирается обратно в комнату. И почему на ноже должна быть кровь? Естественным действием было бы вытереть лезвие хотя бы об одежду жертв, чтобы позже, когда представится возможность, проверить, не осталось ли на нем компрометирующих следов, и как следует вымыть. В воде нехватки не было – в нескольких ярдах от «Грушевого дерева» протекала Темза. Убийца мог либо бросить нож в реку и таким способом раз и навсегда избавиться от улики, либо, если он им слишком дорожил и не мог расстаться или планировал использовать в будущем, – хотя бы вычистить. До того времени, когда эксперты научатся обнаруживать и научно доказывать такие вещи, как наличие микроскопических следов человеческой крови в механизме ножа, оставалось почти сто лет. Быстро ополоснул нож в реке и избавился бы от опасности. Далее. Ботинки Уильямса фигурировали в расследовании. Но нигде не зарегистрировано, что они были подбиты гвоздями, следовательно, связь между Уильямсом и следами на заднем дворе «Королевского герба» не была установлена. Ботинки вымыли, и этот факт воспринимался с явным подозрением. Но неужели, если преступник удосужился вымыть обувь, он оставил бы против себя такую серьезную улику – кровь на орудии убийства? Прятать нож неотмытым от крови жертв в набитом постояльцами доме, где шагу не ступить незамеченным и где он сам жил, – так мог поступить только безумец.

Описание находки ножа в «Таймс» сразу вызывает подозрение у современного читателя. Как и у читателя того времени. Было бы странным, если бы Аарон Грэм принял все за чистую монету. И вот 20 января в газете появляется важная заметка:

«В субботу мистер Грэм персонально допросил полицейского из Шэдуэлла, обнаружившего нож и куртку покойного Уильямса. Показания дал также хозяин паба “Герцог Кентский”».

Следовательно, пошли разговоры. Владельца паба обычно вызывают на допрос, если он слышал в своем заведении какие-то пересуды по интересующему следствие делу. У кого-то из любителей выпить появились деньги, и он распустил язык. Возможно, полицейскому из Шэдуэлла удалось убедить Грэма, что попусту расхвастался пьяный болтун. Таких по барам немало. А если его слова – правда? В таком случае вывод будет неприятным, весьма неприятным. Больше о подозрениях Аарона Грэма мы не слышали.

Роль парусных дел мастера Джона Хэррисона в этой загадочной истории трудно определить. На первый взгляд он сообщник убийцы, которому поручено фабриковать улики против Уильямса и уводить полицейское расследование от реального преступника. Он прекрасно справился с заданием и, похоже, получал от работы удовольствие, к тому же бывшие товарищи по плаванию испытывали друг к другу неприятие и даже вражду. Но также вероятно, что Хэррисон сам жертва обмана – доверчивый и честный простофиля. Сам немедленно бросившийся к магистратам с уликой, которую ему умело подсунули. Однако в это трудно поверить. Чтобы проделать нечто подобное, убийца должен был обладать известной утонченностью, что не вяжется со звериной жестокостью его преступлений. И еще один момент. Хэррисон описал складной нож до того, как его нашли. Если не принимать нож в качестве реальной улики, трудно поверить в честность Хэррисона. Не исключено, что он по-настоящему верил в виновность Уильямса и решил – или его к этому подтолкнули – сфабриковать необходимую магистратам улику, надеясь на щедрое вознаграждение. Знаменательно, что после обнаружения ножа «Таймс» обратила внимание на рвение Хэррисона и убеждала власти должным образом это отметить. В результате он получил тридцать фунтов, одну из самых высоких наград.

Не менее загадочно, чем находка куртки и ножа, утверждение о запекшейся крови во внутреннем кармане этой куртки. Ее не показали «господину химику», чтобы тот высказал мнение, но даже если оставить в стороне прежний скептицизм магистратов, исследование вряд ли дало что-то интересное. Кровь могла принадлежать животному. В Шэдуэлле было много боен и с лихвой хватало бродячих собак и кошек, но ученые лишь в начале ХХ века научились отличать кровь человека от крови других существ. Испачканный кровью карман был немедленно засчитан в качестве очередного доказательства вины Уильямса, хотя одежда совершившего подобное убийство человека была бы не просто измазана, а залита кровью, особенно на груди и обшлагах. В данном же случае и грудь, и обшлага синей куртки оказались чистыми, и только один внутренний карман был заскорузлым от засохшей крови. Сохранить грудь и рукава куртки в чистоте можно было лишь под верхним платьем. Кровь на кармане напомнила (как, безусловно, и задумывалось) рассказ Тернера, который сообщил, что убийца ограбил миссис Уильямсон, а затем что-то положил во внутренний карман. Однако высокий мужчина в шерстяном плаще, которого видел Тернер, был не Уильямсом. Крепкий человек в шерстяном плаще, который затаился, подстерегая жертву в коридоре «Королевского герба», не был Уильямсом – того оба мужчины хорошо знали и не могли обознаться. Факты неоспоримы: если убийца действовал в одиночку, это был не Уильямс. И если синяя куртка была на том, кто, как засвидетельствовал Тернер, грабил миссис Уильямсон, она была не на Уильямсе. Если отмести показания Хэррисона о находке куртки и опознание им складного ножа как по существу неправдоподобные, призванные взвалить еще большую вину на мертвеца, то скрытый смысл очевиден.

Итак, ни одно из орудий убийств свидетели не опознали как принадлежащее Уильямсу и не видели, чтобы он ими владел, значит, и улика в виде пятен крови на другой одежде (которой оказалось вдоволь) – также только косвенная и нерешающая. Убийства совершались с невероятной жестокостью и кровожадностью, и преступник, особенно после стычки с Уильямсоном, отчаянно боровшимся за жизнь, был бы с ног до головы залит кровью. Однако всего один предмет одежды с пятнами крови был опознан как принадлежащий Уильямсу, и тот по неподтвержденным показаниям прачки, которая вполне могла принять одну рубашку за другую. Миссис Райс свидетельствовала, что после убийства Марра стирала испачканную кровью рубашку. Пятна крови были у ворота и на груди, и в то время это не вызвало у нее подозрений. Чулки, как утверждалось, позаимствованные у Катперсона, имели всего два пятна крови у верхнего края. Когда Катперсон предъявил свои права на чулки, Уильямс повел себя вполне разумно, как человек невиновный. Выстирал и после непродолжительного спора по поводу того, кто является их хозяином, вернул. Вряд ли он бы настаивал, что окровавленные чулки принадлежат ему, если бы недавно ходил в них убивать. Но чулки, конечно, не так важны, как только что выстиранные и еще сырые штаны, найденные под кроватью неразговорчивого, не желающего отвечать на вопросы свидетеля Рихтера. Синие матросские штаны, обнаруженные в уборной «Грушевого дерева», могли принадлежать, а могли и не принадлежать одному из убийц. Тот факт, что их бросили в выгребную яму, предполагает, что они связаны с неким кровавым преступлением. Однако миссис Вермилло не сомневалась: модник Уильямс не стал бы носить такие штаны, особенно в доме, и даже Хэррисон не сделал попытки оспорить ее слова. Сильно окровавленные предметы одежды, которые будто бы заметили на середине Рэтклифф-хайуэй следовавшие на Пенн-стрит квакеры, так и не обнаружились. Таким образом, остается единственная улика – слегка забрызганная кровью рубашка. Но если принять ее за доказательство вины Уильямса, как быть с синей курткой? Вряд ли она осталась бы чистой, тогда как рубашка, которую носили под ней, была в крови. Профессор Симпсон высказывает мнение, что после многократных ударов кровь главным образом попала бы нападающему на лицо, плечи, руки и кисти. Когда удар наносят по уже кровоточащей ране, кровь и мозговое вещество разлетаются на много футов в стороны. Невероятно, чтобы у Уильямса или кого-то другого, одетого в синюю куртку во время убийства, был измазан только внутренний карман.