Завтра война - Александр Зорич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
О том, что услышал. О том, что, конечно, мог бы заподозрить Риши в неумеренных симпатиях к своей персоне и раньше, если бы правильно проинтерпретировал ее поведение, ведь взгляды никогда не обманывают. Да и Коля на что-то подобное намекал…
На душе у меня было светло и грустно.
В воздухе еще стоял смешавшийся с утренней росистой свежестью нарциссовый запах Иришкиных духов, и я некстати подумал о том, что пользоваться духами женщинам-офицерам Клона запрещено (так мне говорила Исса).
Что же это получается, Риши нарушила строгие правила только для того, чтобы доставить мне мгновения обонятельного удовольствия?
Выходит, если бы времени у нас с Риши было больше, если бы девчонки не уезжали сегодня на свой растреклятый линкор, я мог бы воспользоваться благосклонностью Риши вполне определенным образом? И никакие правила не удержали бы Риши от того, чтобы отдаться мне?
Нет, я никогда бы не воспользовался ее чувствами ради того эфемерного «хорошего траха», которым бредит по ночам половина кадетов нашей Академии. Почему? Да потому что ПРИКУРИВАТЬ ОТ СВЯЩЕННОГО ОГНЯ КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩАЕТСЯ. Так гласила табличка, которую я видел у входа в Святилище, каковое в «Чахре» очень даже имелось, а как же без него? Пояснить аналогию? Надеюсь, не нужно. И еще: я был совершенно уверен в тот момент, что мы с Риши непременно встретимся. Может быть, в раю для пилотов?
Глава 12
Да здравствует воздухоплавание!
Октябрь, 2621 г.
Необитаемый полуостров
Планета Фелиция, система Львиного Зева
Утро следующего дня Эстерсон встретил бодрячком. С первыми лучами солнца страх покинул его. А может, попросту запрятался в пресловутое «подсознание».
Между тем мысль о необходимости идти в лагуну за водой вызывала у него бурный внутренний протест. А уж идея повторить вчерашний подвиг и снова попытаться пройти по песчаной косе к брошенной станции казалась и вовсе верхом идиотизма. «Уж лучше сдаться поисковым группам! У Родригеса по крайней мере щупалец нет», — рассуждал Эстерсон.
Кстати говоря, поисковые группы тоже не заставили себя долго ждать. В районе полудня он заслышал характерный дребезжащий гул вертолета. Затем еще одного.
Машины летели вдоль береговой полосы и приземлились возле той самой вожделенной станции. Минут через двадцать они снова поднялись и улетели на север.
Где-то через два часа оба вертолета прошли в обратном направлении, на юг.
— Зашевелились, гады. На доводку «Дюрандаля» у них лишнего человечка не допросишься. А как беглеца ловить, так гляди ж ты — лишняя сотня отыскалась, — криво усмехнувшись, пробормотал Эстерсон.
Он притаился за стволом гигантского хвойного дерева, наблюдая за тем, как исчезают вдали сыскные машины.
— Интересно, насколько их хватит, а? Дня на три, не больше? Дорогое все-таки это удовольствие — по чужим планетам шарить! — вслух рассуждал он.
За эти два с лишним дня у Эстерсона появилась привычка говорить с самим собой. Он все еще не мог решить, как следует с ней поступать — бороться или, наоборот, культивировать.
С одной стороны, в обычной жизни сами с собой болтают одни только психи. С другой стороны, он ведь не «в обычной жизни»? Только перестань использовать человеческий язык и сам не заметишь, как оскотинел…
В общем, Эстерсон решил пока не трогать новую привычку. А вместо этого обследовать полуостров на предмет наличия пресной воды.
«Все равно в ближайшие три-четыре дня из лесу лучше не высовываться».
Центральная часть полуострова оказалась весьма занимательной. Эстерсон потратил на ознакомление с ней не меньше шести часов.
Растительность там была буйной и довольно разнообразной. Раскидистые кроны высоких деревьев образовывали несколько ярусов, в которых, судя по душераздирающим звукам, время от времени происходил естественный отбор по Дарвину.
Верещали в дуплах неведомые зверушки. Чирикали и щебетали птицы. С грозным жужжанием вились над цветущими ветвями насекомые. Эдем!
Некоторые деревья были похожи на фикусы, другие — на секвойи, третьи напоминали земные платаны, разве что были еще больше.
Настоящих, «ученых» названий ни деревьям, ни животным, ни птицам Эстерсон не знал, а потому решил для себя впредь именовать флору и фауну Фелиции в полном соответствии с их земными аналогами. Если зверь похож на кролика или хотя бы имеет два длинных уха, значит, будет кроликом. Если дерево похоже на фикус — будет фикусом.
Все-таки в слове «фикус» есть что-то домашнее, уютное.
И произносить его гораздо легче, чем ломать язык на «Kerohidos vuspera vulgaris» (именно так именовалось самое распространенное на полуострове дерево в астроботанических каталогах).
О каверзах, которые таила в себе такая назывательная стратегия Эстерсон поначалу не задумывался, пока на одной райской с виду полянке не обнаружил дерево, очень похожее на высокую голубую ель, на ветвях которой, однако, вместо шишек висели плоды, неотличимые от земных груш. Что это будет — груша или елка? Плодов, золотистых и краснобоких, было много — и на дереве, и на земле. Выглядели они аппетитными, сочными и даже чуть перезрелыми.
Хоть сейчас на рекламу сока.
У Эстерсона, которому очень хотелось начать полноценную жизнь Робинзона (а ведь тот, если верить книге Дефо, сразу начал пожирать все, до чего мог дотянуться), даже мелькнула шальная мысль, а не попробовать ли одну такую грушу. Ну просто не может такой симпатичный фрукт быть кислым и ядовитым! А сколько в нем, должно быть, витаминов?!
Он уже собрался было отведать инопланетное диво, когда заметил, что ни одна из многочисленных ярко оперенных птиц, что сновали поодаль, грушами не интересуется.
Конструктор поднял с земли половинку груши (расколовшейся надвое при падении — что, кстати, резко отличало ее от «нормальной», земной груши) и понюхал.
— Какая гадость!
Запах, который ударил ему в ноздри, был отвратителен. Отвратительнее запаха экскрементов раз в четыреста.
Эстерсон с отвращением отбросил смердящий плод, как вдруг краем глаза заметил в кустах слева от себя какое-то движение.
На сей раз реакция его не подвела — видимо, урок, который преподало хищное щупальценогое, не прошел даром. Он мгновенно выхватил «ЗИГ-Зауэр», снял его с предохранителя и обернулся.
Увы, разглядеть врага среди густой листвы ему не посчастливилось. И хотя на миг ему показалось, что его глаза встретили чей-то взгляд… Нет, наверное, только показалось…
Неудавшийся Робинзон оставил хвойную грушу в покое и пошел дальше на юг, все еще не теряя надежды отыскать родник или речушку. Но не успел он пройти и ста метров, как почувствовал: за ним наблюдают.
Взгляд чужака ощущался спиной. Кожей. Душой.
Несколько раз он пробовал перехитрить наблюдателя. Резко останавливался. Давал стрекача, а затем резко отпрыгивал в сторону, падал и замирал, прижавшись к земле.
Но ни один из этих приемов не сработал.
Через час этих скаутских игр Эстерсон махнул рукой на наблюдателя, присутствие которого он по-прежнему чувствовал совершенно отчетливо.
Кстати сказать, эта отчетливость интуиции — Эстсрсону, как человеку сверхрассудочному, в принципе не свойственная — отдавала чем-то мистическим. Она казалась ему параноидальной. И это было чувство не из приятных.
«Ну вот, всего несколько дней один, а уже начинаю сходить с ума», — вздохнул он.
«Хочет ходить за мной — пусть ходит. Мне стесняться нечего. В конце концов, кто это может быть? Смерть с косой? Явно ведь не следопыт из поисковой партии!» — решил Эстерсон.
За исполинскими стволами деревьев уже виднелось плато вулканической лавы, когда ему наконец повезло — он нашел крохотный родничок.
Затаившись под разлапистой корягой, родник толчками бил из земли, давая начало ручью, который, игристо ловча между валунами, убегал к океану.
Эстерсон расцвел в улыбке и склонился к воронке родника, держа в руках термос.
Прохладное ручейное «жур-жур» навевало приятные воспоминания о его шведском доме, где он бывал так редко. На живописном участке земли, который он унаследовал от родителей (а те, в свою очередь — от своих родителей, и так до незапамятных времен, до самого девятнадцатого века!), тоже имелся родник. Такой же крохотный, как этот. Разве что вода в нем была еще более прозрачной, еще более чистой и, кажется, имела свой особый хрустальный цвет и волшебный запах…
О загадочном преследователе Эстерсон уже и думать забыл. А потому, когда за его спиной вдруг тревожно захрустела ветка и на землю, судя по звукам, шмякнулось что-то немаленькое, он вздрогнул всем телом.
Конструктор выронил термос и, почти рефлекторно, вновь выхватил «ЗИГ-Зауэр».
Распрямился.
Превратился в слух и зрение. Неужели все-таки опасность?
