Страсти по Веласкесу - Валентина Демьянова

Мой легкомысленный ответ в мгновение ока нарушил установившееся было хрупкое перемирие.

— И она вас знать не знает! Кто такие? Откуда? Спроси ее, так не скажет, потому как сама толком не представляет. А может, вы аферистки какие? Может, вы под шумок все добро отсюда вывезете? Вон, смотрю, все вещи уже собраны и в коробки упакованы. И куда их теперь? К себе домой? — взорвалась Роза.

Мы с Дашей бросили озадаченные взгляды на набитые древним хламом коробки и, не сговариваясь, захохотали.

— Чего ржете, кобылы гадкие? Рады, что хозяйка старая и немощная? Думаете, за нее и заступиться некому?

Пододвинув ногой табуретку, дворничиха грузно плюхнулась на нее и злорадно объявила:

— Зря радуетесь! Вот сяду тут и глаз с вас не спущу!

— Да сидите сколько хотите! — огрызнулась я. — Не помешаете.

— А мне так даже приятно! — подхалимски влезла Даша. — Между делом можно будет поговорить с умным человеком.

Я решила, что Роза воспримет ее слова как насмешку и пошлет куда подальше, но ошиблась. Дворничиха хмуро глянула на Дашу, но промолчала.

Со спокойным сердцем оставив сдружившуюся парочку, я ушла в соседнюю комнату освобождать пространство для будущего ремонта. Таская вещи, краем уха прислушивалась к разговору.

— И кем же вы доводитесь Софье Августовне? — любезно вопрошала Даша, складывая в угол коробки.

— Мой дед у них служил. Дворником, — неохотно пробурчала в ответ Роза.

— Здесь, в московском доме? — доброжелательно уточняла Даша.

— А где ж еще?!

— Ну, не знаю… Я в этом плохо разбираюсь.

— Здесь служил… И жил здесь, в этих комнатах. А когда барыня с ребенком пришли, потеснил семейство и поселил их в спаленке.

— Пожалел?

— Конечно! А как не пожалеть? Она ж одна была! Да с малым дитем! Куда ей идти?

— И долго вместе жили?

— До конца двадцать четвертого. Потом деда с семейством в коммуналку переселили, а барыня с дочкой здесь остались.

— Отношения продолжали поддерживать?

— Какие отношения? — хмыкнула Роза. — Она барыня, он дворник… так, захаживали, помогали, чем могли…

— Теперь вы помогаете…

Совершенно невинная фраза произвела на Розу странное впечатление: она вдруг замкнулась и сухо обронила:

— Дед так завещал.

— Съезжаете?

Я оставила в покое кастрюли, с которыми возилась, посмотрела на незваного гостя, и он мне не понравился. Черный костюм, портфель, очки на длинном носу и бесцветная, постная до омерзения физиономия. В душе мгновенно зародилась устойчивая неприязнь, которую незнакомец мог бы без труда прочесть на моем лице, если бы дал себе труд хоть раз взглянуть в мою сторону. Он же обращал на меня внимания не больше, чем на пустое место, зато с неподдельным интересом обозревал закопченные стены и мокрый потолок. Вдоволь налюбовавшись, гость растянул тонкие губы в улыбке и с удовлетворением изрек:

— Знатно бабахнуло. Теперь, чтоб все это привести в порядок, приличную сумму выложить нужно.

— Точно, — охотно согласилась я, хотя лично ко мне никто не обращался.

Тут он наконец изволил заметить меня и с кислой миной процедил:

— Когда съезжаете?

— Все, кому нужно, уже уехали, — прямо-таки лучась приветливостью, поделилась я.

Туманность ответа гостю не понравилась, и он строго нахмурился:

— А вы, собственно, кто и что здесь делаете?

Я расплылась в простодушной улыбке:

— К ремонту готовлюсь.

— К ремонту? — переспросил посетитель и озадаченно сдвинул белесые брови.

Посчитав это началом настоящей беседы, я выкатила глаза и с энтузиазмом пустилась в объяснения:

— Ну! Сами ж видите, что здесь творится. Просто места живого не осталось. В таких условиях жить невозможно, ремонт нужен. Материалы уже закуплены, завтра придут рабочие, и через недельку, думаю, можно будет вселяться.

От моей трескотни гость опешил, и, забыв о своей значимости, на секунду вышел из образа.

— Постойте, постойте! Как это — вселяться? Хозяйка этих комнат — старая карга… — рассеянно забормотал он.

— Софья Августовна, — услужливо подсказала я.

— Ну да! Где она, кстати?

— В больнице. С травмами после взрыва.

Мой ответ повлиял на него самым благоприятным образом. Гость пришел в себя, посуровел и с металлом в голосе изрек:

— Со старухой все ясно. Ну а вы что здесь делаете?

— Так я же уже объяснила! — всплеснула я руками. — К ремонту готовлюсь.

— Это я уже понял. Что вы заладили про ремонт? Я спрашиваю, кто вы такая? Почему хозяйничаете в чужом помещении? — теряя терпение, грозно сдвинул он брови.

— Ну, оно мне не совсем чужое, — засмущалась я.

— То есть как? Жить здесь собираетесь?

— Жить? Нет, конечно! — искренне удивилась я. — У меня совсем другие планы.

Упоминание о планах непрошеного гостя здорово разозлило, и, разом растеряв всю солидность, он закричал:

— Планы?! Черт знает что! Да кто ты такая, дьявол тебя побери, чтобы строить планы? Откуда ты вообще взялась?

Не знаю, как другие, но я лично терпеть не могу, когда на меня орут. И потому в долгу я не осталась, ответ дала немедленно и в весьма доходчивой форме. Начала с простого:

— А ты кто такой?

Как потом утверждала Дарья, эта фраза оказалась самой приличной из всей моей развернутой речи. Все остальные сплошь состояли из междометий и непереводимых идиоматических выражений. Я с ней не спорила, потому что сама точно не помнила, что именно говорила я в запале. Как это часто бывает, чужое хамство охладило ярость пришельца, и он поспешно успокоился.

— Даю тебе, девушка, сроку до завтра. Чтобы не было тут не тебя, ни рабочих, ни стройматериалов, — ласково сказал он.

— А если я не послушаюсь, что делать будешь? По попке отшлепаешь? — в тон ему поинтересовалась я.

Ответ был предельно краток и поэтому впечатлял:

— Прибью.

Он не шутил, и мне вмиг расхотелось ерничать. Гость это заметил, коротко хохотнул и снисходительно бросил:

— Держись отсюда подальше, дурища. Сама не понимаешь, с кем связалась.

— Но Софья Августовна…

— Забудь. О ней найдется, кому позаботиться.

С этими словами гость покинул помещение, не преминув аккуратно притворить за собой входную дверь. Что касается меня, так я осталась на месте, глядя ему вслед с глубокой задумчивостью.

От неприятных мыслей меня отвлекла дворничиха, неожиданно возникшая на пороге спальни и возмущенно заблажившая:

— Нет, ну ты глянь, что делается! Средь бела дня является в дом и угрожает!

Я с интересом посмотрела на нее:

— Знаете его, Роза?

— А то нет! Это ж директор той фирмы, что скупил здесь весь первый этаж, — сердито фыркнула та.

— А сюда чего ходит?

— Помещение ему приглянулось. Расшириться хочет. Предложил барышне съехать, а она отказалась.

— Съехать? Куда?

— В деревню. Дом ей там сулил.

— Отработанная схема. Меняешь квартиру в Москве на домик в деревне и в результате оказываешься на улице.

— Она тоже так рассудила и отказалась. Ну и началось…

— Что именно?

— То стекла побьют, то какую-нибудь гадость к двери подбросят. Пожар, думаю, тоже их рук дело. Выживают они Софью Августовну.

«Странно. Чем столько возиться, проще убить», — подумала я, но вслух ничего говорить не стала. Такие мысли лучше держать при себе.

— А ты зря с ним сцепилась. Теперь и тебе житья не будет. Может, оступишься? — скорбно вздохнула Роза.

— Это вы о чем?

— Да о Софье Августовне. Кто она тебе? Чужой человек. Что ж тебе из-за нее страдать?

Минуту я молчала, обдумывая ее слова, потом тряхнула головой и объявила:

— Точно, чужой. А страдать я вообще не люблю. Не мой профиль.

Звонить Голубкину не хотелось. До головной боли, до тошноты, до печеночных колик. От одной только перспективы набрать знакомый номер и услышать его голос разом испортилось настроение. Звонит ему первой, да еще просить об одолжении, было верхом глупости. Ну, все равно как кролику совать голову в пасть удава и наивно надеяться при этом, что все обойдется. Но я-то кроликом не была и прекрасно понимала, чем мне это грозит. Понимала и все равно подняла трубку и позвонила.

Как назло, линия оказалась свободна, и Голубкин взял трубку сразу. Трусливая надежда, что поговорить не удастся, умерла, не успев окрепнуть.

— Алло! — раздраженно вибрировало в трубке, а я вслушивалась и молчала.

Еще был шанс вырваться. Был. Нужно было только нажать на кнопку и все бы разом закончилось. Отличный выход, но не в этой ситуации.

— Привет, — обреченно выдохнула я.

— Анна?

Нетерпение сменилось сначала удивлением, а потом радостью. Хотя насчет радости большой уверенности у меня не было: мелькнуло что-то такое в голосе и тут же исчезло. Скорей всего, мне это только померещилось, потому как причин радоваться моему звонку у него не было. Не те у нас с ним были отношения, чтобы радоваться.