Дорогами войны. 1941-1945 - Анатолий Белинский

В моем окружении до войны были ребята куда талантливее его, но подобного видеть мне никогда не доводилось. Такие характеры терпимы в окружении равных, но упаси боже, попасть под власть такого начальника или командира, таких дров наломает, что мало не покажется.

Мой первый взвод располагается на старой насыпи полотна дороги, выступающей далеко вперед, врезаясь в воду. Старая насыпь возвышается над новой дорогой-переправой, как вулкан.

Справа от насыпи, внизу, на широкой отмели размещались КП роты, баня, кухня и гауптвахта. У обреза воды встали две уборные трехстенки с видом на противоположный берег, заросший лесом.

Сзади, за моими огневыми, метрах в трехстах поставили зенитно-артиллерийский бронепоезд.

На противоположном высоком берегу за переправой разместились роты зенитного полка. За ними справа и слева развернулись артиллеристы ОЗАДа. Огневых средств много. Стволы разных калибров устремлены вверх под маскировочными сетями. Прибыл и зенитно-прожекторный батальон, который стал опоясывать район переправы.

Наши старшины – гордость роты. Старшина роты Алексей Глушков, мудрый наставник, прошел всю финскую кампанию, затем с 1941 года участвовал в тяжелых боях, был серьезно ранен. Ему хотели ампутировать руку, но он отказался, решил скорее умереть, чем остаться без руки. К его счастью в госпитале работал Богораз, гениальный хирург, врач-легенда. Он сделал ему сложнейшую операцию, переставил его же кости и спас ему руку. Помкомвзвода у Каганова, старшина Николай Кузьменко, старослужащий, с первых дней войны на фронте, неутомимый труженик, единолично возвел укрепление огневой «ласточкино гнездо», чем спас жизнь всему пулеметному расчету. Жил и работал по уму.

Мой взвод вытянулся по старому полотну дороги. Впереди на вулкане расчет первого отделения младшего сержанта Сиротенко, у него наводчик Клава Антонова. Внизу под обрывом из воды поднимаются фермы старого моста. Ниже вулкана расчет второго отделения сержанта Исаева, наводчиком у него Нина Графская. В нескольких метрах в сторонке мой КП, окопчик в полный профиль. Далее по полотну расчет третьего отделения младшего сержанта Гущина, наводчик у него Костя. Каждый расчет укомплектован заряжающими и подносчиками. Сейчас все они роют землю, вгрызаются в матушку родимую, спасительницу, укрепляют борта от сыпучего песка чем только придется.

Труженицы земли Тамбовской, спины не разгибают Рая Печникова, Маша Ермакова, Нина Графская, Клава Антонова, Панкратова, Гныпа, Харина, Дякина, Дурнина, Бычкова, Демидова, Швецова – все дети нашей роты. Слева на длинной косе копошатся бойцы взвода Каганова. Там с лопатой Притуленко, рядом с ним Анна Щугорева и Клава Зацепина.

С правой стороны, внизу под насыпью, метрах в шестидесяти от нас ротный старшина Алексей Глушков строит баню. Там же рядом строится кухня-столовая роты. Маша Попова для нас уже обед готовит.

К мосту везут фермы, снятые в Москве со стройки Дворца Советов. Мимо огневых пронесли на носилках строителя. Упал на сваи и разбился. Похоронили его на опушке леса, напротив бронепоезда, на высотке у ее обрыва, где величаво стоит сосна. Корни ее наполовину висят в воздухе. Парит сосна над могилой как памятник солдату.

Справа от наших огневых под насыпью вдоль тропы застыли телеграфные столбы, молчащие с сорок первого года. Ржавеют провода в ожидании срочных депеш.

Апрель на исходе. Разлилась река, оставив небольшие островки, пенятся буруны у свежих свай, зеленая листва ивняка постепенно заслоняет Славкины огневые. Ржавые болотины покрываются ярким зеленым ковром.

Стройка подошла к концу, строители стали разъезжаться. Проскрипел паровозик, трижды проутюжил мост, и все затихло. Ночью снялись последние строители, и с утра застучали колеса. Пошли эшелоны. Едут солдаты молча, без песен. Проносятся платформы с танками, пушками, минометами. Полотно мягкое, как подушка. Ночью в землянку проникает размеренное колыбельное постукивание колес.

Наземная охрана переправы в руках пограничников-чекистов. Начальник заставы молодой лейтенант Саша, москвич. Высокий, стройный блондин с добрыми голубыми глазами. Мы с ним быстро подружились и в свободные минуты делились своими заботами да вспоминали курсантские будни. Саша мне доверял и был откровенен. Не раз, бывало, подойдет и скажет:

– Рудольф, сегодня гостей ждем. Четырех диверсантов на нашем участке переправляют. Смотри в оба, ночью не дрыхни!

Я никому об этом не говорил, но усиливал караул, и сам спал на один глаз. Однажды Саша поманил меня к своей заставе и доверительно сообщил:

– Есть приказ Гитлера – уничтожить нашу переправу до десятого мая. Сведения достоверные.

Все началось пятого мая. С утра было жарко и разморило людей. Я взял Исаева, пару солдат и пошел на опушку леса пристреливать пулемет. Я любил это занятие и делал все тщательно, не торопясь. Прошли метров триста вдоль полотна, свернули влево в лес. Выбрали безопасное место у песчаного обрыва и приступили к работе. Через час-полтора послышался гул моторов.

– Товарищ лейтенант, похоже, к нам летят! – Исаев прикрыл глаза ладошкой, пытаясь рассмотреть самолеты.

Пять «фокке-вульфов» на малой высоте шли к переправе, не соблюдая строя. Первый столб грязи, как нефтяной фонтан, поднялся над затоном, где базировались катера Днепровской флотилии. Второй столб поднялся у переправы. Самолеты начали кружиться над переправой, как осы, на разных высотах, в разных направлениях. При пикировании раздавался пронзительный металлический визг. Темная пелена пыли поднималась над переправой. Что делать? За одну секунду в голове пронеслись десятки мыслей. Бежать на огневую к своим, Исаева оставить с солдатами. Где-то в глубине мозга мелькнула другая подленькая мыслишка: пойдем, все вместе, к тому времени стервятники, может быть, улетят. Заледенело сердце от такой мысли. Какой позор! Если бы они вылезли наружу и их увидели солдаты… Да никому в жизни, никогда я не скажу об этой проклятой мысли.

– Исаев, сворачивай хозяйство и на огневую!

Я бросился бежать туда, где поднимались к небу черные гейзеры грязи, земли и воды. Обогнув косогор, я выбежал на тропу, по которой мы шли. Всего три сотни метров до огневой. Сердце учащенно бьется в груди. «Ну, быстрее, Рудольф, быстрее, ведь ты хорошо бегал в училище, вторым пришел на три тысячи метров, и твоя фамилия красовалась на большом щите военного лагеря». Впереди черная стена, до огневых метров двести. Нырнул как в ночь. Окунулся во мрак. Исчезло солнце, стало темно, на голову и плечи сыпется песчаная пыль. Тошнотворный запах взрывчатки раздирает ноздри и душит. Какая-то сила давит на грудь и перехватывает дыхание. «Ну, Рудольф, быстрее, всего-то метров полтораста». Где-то над головой с шипеньем и бульканьем летят осколки. Раздается адский взрыв. Земля под ногами вздрогнула, и вместо земной тверди образовался провал. Как гром ухнуло над головой. Я с разбега сделал кульбит с тропы на низкий заболоченный бережок. Лежу. В глазах темно, в голове шум Ниагарского водопада. Где-то что-то льется.

В голове проносится: жив, жив!

Оторвал тело от земли, на четвереньках выполз на тропу и, кажется из последних сил, снова скатился на мшистое одеяло. Прямо на меня наползало огромное серое бревно телеграфного столба. Столб на проводах раскачивался, как садовый гамак.

Вот и огневые. Обрывки телеграфных проводов свисают длинными плетями вдоль огневых. Я свалился в свой окоп тяжело дыша. Горло пересохло, с трудом выдавил:

– Гущин, потери есть?

– Нет, все живы, товарищ лейтенант, – и тут же добавил: – А вы ловко проскочили!

Я надел каску. Впереди и сзади НП раздавалось тарахтенье крупнокалиберных пулеметов.

Первое воздушное нападение отбито. В роте и у соседей потерь нет. Занялись восстановлением огневых позиций: расчищать окопы от обвалившегося песка, укреплять бруствера. Сбросили с насыпи обрывки проводов. Вечером – разбор стрельб. Стервятники действовали внезапно, упрямо и настойчиво. Однако плотный зенитный огонь не позволил им нанести прицельного бомбометания и выйти на диагональ моста.

Время отбоя – все легли спать в 23.00. И тут же тяжело и надрывно зарокотали моторы. Группа «хейнкелей-III» выходит на переправу и проводит бомбометание. На фоне воды, как над зеркалом, хорошо просматривается переправа. По небу снуют лучи прожекторов искателей. Необъятное небо, велика скорость цели. Осветить самолет нелегко. Главная задача – не допустить врага к цели. Да и враг боится за свои шкуры, кружится вокруг да около, отбомбились и ушли.

В час ночи снова заход, все повторяется. В три – тоже налет. В пять утра последний ночной заход. Наступает утро, за ним теплый солнечный день. На огневых дежурные-наблюдатели, остальные отсыпаются.

Днем снова тревога. Пятерка «мессершмитов» нахально рвется к мосту. Сотрясается земля от разрывов, сыпется в окопах песок. При близком разрыве бомбы, когда она еще падает, и кажется, именно на твою голову, я делаю глубокий вдох, сжимаюсь в комок и замираю на считанные секунды. Вот-вот сейчас последует взрыв. Бешеная сила встряхивает меня и прижимает к стенке окопа. С бруствера на плечи спадает лавина песка. В голове проносится: жив, жив! Встаю во весь рост, осматриваю все огневые. Все на местах, за пулеметами.