По ту сторону костра - Николай Коротеев

Он вышел к реке у широкого плеса. Вода, хоть и темная, вроде бы ржавая, была здесь прозрачна. Сквозь ее толщу хорошо виделись полуокатанные, со срезанными углами, но еще шероховатые камни подтопленного русла. Берег обрывался круто. Солнечные блики, пробиваясь сквозь толщу рыжей воды, играли на дне даже метрах в двух от Сашкиных ног, а дальше — тьма, коричневая, омутная.

Попов сел на валунчик у самого уреза, так, что река омывала головки резиновых заколенных, на манер ботфортов, сапог. Ухватив копаленка и как бы взвесив его, Сашка подумал, что в дичине килограмма два вкуснейшего нежного мяса.

«Глиной обмажем, запечем под костром. И перья ощипывать не надо. Сами слезут. А уж вкуснота — неописуемая. Сразу двух не слопаем — на ужин останется. Возиться не придется. И то уж сейчас слюнки текут. Ждать-то часа два. Ничего, потерпим».

Отрубив ножом голову глухаренку, Сашка вспорол брюхо и подивился обилию желтоватого, влажно поблескивающего жира в огузке. Он выкинул в реку потроха и бросил птицу в воду у берега.

— Мойся, прополаскивайся сама, — сказал он вслух. — Я за второго примусь. Так быстрее будет.

Второй копаленок, видимо самка, оказался еще жирнее, и, выпотрошив птицу, Сашка долго отмывал осаленные, осклизлые руки. В холодной воде да без мыла мытье шло почти безуспешно.

— А, черт с ними! — сказал Сашка и вытер ладони о рубашку. — Наплевать.

Потом он взял одного копаленка, валявшегося у берега, подождал, пока стечет вода, затем достал другого.

И тут на вывернутом жире огузка он увидел крупную искрящуюся каплю. Вода, вытекая из тушки, лишь омывала ее.

Сашка ощутил, что ноги стали словно ватными, не держали его. Он не то сел, не то плюхнулся на гальку. Отвести взгляд от прилипшего к жиру кристалла было невмоготу.

— Ал… ал-ма-аз… — с трудом выговорил Сашка. Голос осекся, горло сдавило судорогой. — …Маз… ал…

Кристалл вспыхнул радугой. Он был чуть меньше найденного пять дней назад в глыбе на съезде в карьер. Но красивее его и округл, что ценится особо. Ведь об этом ему сам Ашот говорил. Легкий янтарный надцет окрашивал камень, однако прозрачность додекаэдроида была удивительной.

Ошеломленный невозможной, невероятной удачей, Сашка, все еще не веря себе, поднес тушку с прилипшим к жиру алмазом к самым глазам. В сознании всплывали слова Ашота Микаэляновича, водившего Попова по фабрике:

«Жировой способ извлечения алмаза известен так давно, что сделался легендарным. О нем рассказано еще в сказках Шахразады о Синдбаде-мореходе. Там говорится о недоступном ущелье, в котором якобы обнаружились целые россыпи. Чтобы добыть алмазы, люди пошли на хитрость. Они швыряли вниз жирные куски мяса. Орлы слетались в ущелье за легкой добычей и тащили ее в гнезда. Птиц били влет, и алмазы, прилепившиеся к жирному мясу, доставались людям.

Эту же легенду связывали с Александром Македонским и его воинами, которые дошли до Индии. Ведь Индия самая древняя страна, где добывали алмазы. Африканские коренные месторождения открыли лишь в середине прошлого века…»

— Какое мне дело до Синдбада-морехода, сказок «Тысячи и одной ночи», Александра Македонского, африканских месторождений… — Попов едва шевелил непослушными губами. — Снова идти к Ашоту, будь он проклят…

Почему-то заныли мышцы лица. Сашка подумал, что смеется. Но слезы защекотали веки, скатились, будто соленый пот, к уголкам губ.

Сдернув с жира огузка радужный кристалл, Сашка крепче крепкого сжал его в кулаке.

Он почувствовал себя самым разнесчастным человеком на свете, упал на прибрежные камни, молотил по ним кулаками, не ощущая боли, и тихонько утробно скулил, не стирая бегущих слез. Ему хотелось орать от злосчастья, но он не мог.

Вдруг Сашка сел, в глубоком отчаянии прижал алмаз, зажатый в кулаке, к колотившемуся сердцу.

— Не отдам… Нет! Нет! Не отдам! Мой! Он мой!

«Что ж ты сделаешь с ним?» — будто прошептал кто-то ему на ухо. Это послышалось так явственно, что Попов сжался в комок и огляделся. Около — никого.

— Продам… — проведя тыльной стороной ладони по затекшим губам, сказал Сашка. — В отпуск поеду и продам. Неужели охотников не найдется? Найдется. Есть охотники…

В туманной дымке возникли перед ним крючковатые, уродливые пальцы, тянущиеся к его, Сашкиному, алмазу. «Давай! Давай!» — по-змеиному прошипел чей-то жуткий голос в звенящей пустоте.

От такого видения Попов как бы очухался.

— Тьфу ты, черт! — сказал он вслух. — Чего это я? Сашка отер рукавом заплаканное лицо и подивился своему плачу. Но когда он разжал кулак и поглядел на крупную, чуть желтоватую и в то же время прозрачнейшую каплю, ему опять стало не по себе. Сашка и подумать не мог о том, чтоб сдать алмаз. Это даже в воображении было свыше его сил. Однако он понимал и другое: попытка одному, в одиночку, реализовать сокровище чревата самыми неожиданными, может быть, трагическими последствиями.

«У меня же есть друг, черт возьми! — подумал Попов. — Ну, одно дело — алмаз, найденный в карьере. Но тут-то не карьер! Само собой, Малинка объяснял: и подобная находка принадлежит государству. Даже статья в УК есть… 97. Сколько старший лейтенант ни старался втемяшить: мол, преступление, преступление, но наказание-то за него плевое — лишение свободы на срок до шести месяцев… Общественное порицание.

Есть смысл рисковать. Хорошо, что Малинка провел лекции по правовому воспитанию. По крайней мере, знаешь, что к чему. Правда, существует еще статья 167. Но о ней лучше не думать…»

Размышляя, Попов вроде бы окончательно оправился от потрясения. Достав мятый платок, он завязал алмаз в узелок и положил в карман. Однако чем больше он думал о том, чтобы привлечь к делу Трофима, тем меньше верил в его согласие. А надо было решаться, решаться сейчас, пока они здесь, не в поселке…

В конце-то концов, как бы то ни было, Сашка не украл алмаз, а нашел его совершенно, ну, совершенно случайно! И считать преступлением, если он распорядится находкой как ему вздумается, — нелепость!

Подняв валявшихся у воды копалят, Попов не спеша отправился к избушке, у которой его ждал Трофим. По пути он остановился, достал спичечный коробок, высыпал спички. Потом, отрезав от платка узелок с алмазом, сунул в коробок, положил его во внутренний карман и зашпилил булавкой, которую по солдатской привычке вместе с иголкой и ниткой носил за подкладкой ватника.

7

Попов подошел неслышно. Когда Трофим почувствовал его присутствие и обернулся, то неожиданно увидел как бы незнакомца. Черты Сашкиного лица, обычно добродушные, мягкие, заострились, хитрые щелочки глаз друга оказались вдруг широко открытыми, напряженно всматривавшимися. Они-то, пожалуй, и изменили так разительно его облик.