Емельян Пугачев (Книга 3) - Вячеслав Шишков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А между тем распорядительный губернатор Брант при помощи генерала Ларионова принял всевозможные меры к защите города. Но беда его заключалась в том, что средств к обороне было слишком недостаточно. Город располагал всего-навсего семьюстами человек регулярной команды, дальнейшая защита зависела от числа и доблести вооруженных жителей.
Тогдашняя Казань, расположенная между речками Казанкой и Булаком, состояла главным образом из деревянных строений. Она делилась на три части: крепость, город, слободы. Кремль, или крепость, был в состоянии полуразрушенном, он стоял на берегу Казанки и тянулся вдоль Булака, образуя собою замкнутый многоугольник общей длиной около двух верст. В нем помещался Спасский монастырь, над стенами высилась старинная башня Сумбеки, татарской ханши. На восток от кремля раскинулся город с каменным гостиным двором, женским монастырем, многочисленными храмами, мечетями и немногими каменными домами именитого купечества, помещиков, крупных чиновников.
Далее стояли слободы, составлявшие предместья города. На берегу озера Кабана – слобода Архангельская, влево от нее – Суконная, здесь шла дорога на Оренбург. К Суконной слободе примыкало огромное Арское поле, в западной части его – загородный губернаторский дом, кирпичные заводы и роща; здесь пролегал большой сибирский тракт.
Спешно было приступлено к возведению оборонительной линии вокруг города и слобод общим протяжением пятнадцать верст. Она должна была состоять из девяти земляных батарей, соединенных между собою рогатками. Но к приходу Пугачёва успели сделать лишь пять батарей, да и те вооружены были только одной пушкой каждая.
Отправлены нарочные в отряды Михельсона, Попова и других военачальников с просьбой, как можно скорей поспешать на спасение города Казани и губернии.
Однако между начальниками небольших воинских частей не было согласованности. Старшие в чине старались присоединить к себе отряды младших, возникали ссоры.
Вся эта неразбериха и сумятица была на руку Емельяну Иванычу. Силы его возросли до семи тысяч человек при двенадцати орудиях. Пугачёвцы широко раскинулись по обоим берегам Камы, охватив огромное пространство.
Главные силы армии двигались сухопутьем, вдалеке от Камы, через Ижевский завод, на селение Мамадыш. Затем, переплыв реку Вятку, они взяли путь прямо на Казань.
Меж тем Казань продолжала готовиться к самозащите. Все вооруженные жители были распределены по участкам, каждому назначен свой пост. По орудийному выстрелу и церковному набату всем защитникам города предписано быть на своих местах.
Деятельно готовились к обороне слободы Суконная, Ямская, Архангельская, а также Первая казанская гимназия. Это учебное заведение для дворянских детей находилось в ведении Московского университета.
Начальник гимназии фон Каниц, человек военный и не старый, у него все было поставлено на военную ногу. Еще с появлением в Оренбургском крае Пугачёва фон Каниц ввел обучение воспитанников пешему строю, стрельбе, фехтованию.
Молодые люди занимались этим делом с охотою.
Когда подошло время, фон Каниц сообщил губернатору, что гимназия может выставить семьдесят четыре человека, все они будут вооружены пиками, ружьями, а учителя и два дежурных офицера, как люди «шпажные», будут иметь по паре пистолетов. Губернатор назначил гимназическому корпусу действовать против Арского поля, вблизи Грузинской церкви и гимназии. Гимназисты должны были защищать батарею, поставленную на открытом месте. Ученики принялись укреплять свои позиции: врывали в землю надолбы, ставили рогатки, копали траншеи. Работали весело, много было пылу в молодых сердцах, но иные из них нет-нет да и вздохнут, и покосятся в ту сторону, откуда должен появиться Пугачёв. У них нет и не было сомнения в том, что Пугачёв душегуб, разбойник, что он кровный враг им. Недаром же, – вспоминают они, – и архиепископ Вениамин несколько месяцев тому назад предавал его «анафеме»; они помнят, как всем строем они стояли на площади возле собора, как заунывно перезванивали колокола и хор трижды пел Емельке Пугачёву «анафема проклят». Их, учеников гимназии, тогда было много, теперь же осталась горстка – почти все разъехались с папеньками-маменьками в укромные местечки.
– Ничего, ничего, – говорит толстяк юнец Мельгунов с шарообразной головой. – Я схватку с разбойником жду с нетерпением. С народом не страшно. Глянь, сколь людей-то!
– Да, – отвечает ему черноглазый красивый юноша Михайлов, отшвыривая лопатой землю. – Я тоже ни капли не боюсь… Начальник у нас храбрый, свои офицеры есть. Да может статься, Пугач-то и не придёт сюда: Михельсон по пятам за ним гонится, авось не допустит до Казани.
– Жаль только, губернатор староват у нас.
– Староват-то староват, зато дочки его хороши.
– Хороши-то хороши… Это верно… Особливо Людмила, а губернатор-то староват.
– Староват-то староват, зато дочки хороши.
– Хороши-то хороши…
– Ха-ха… Ну, заладил!
Они оба бросили лопаты, сели на бревно и, заглядывая друг другу в глаза и улыбаясь, повели разговор про девушек, про беспечальное житье в гимназии. Забыв о Пугачёве, они вспоминали недавние пасхальные каникулы, как три вечера подряд ученики, вместе с приглашенными барышнями, ставили трагедию «Семира», пьесу «Синеус и Трувер» Сумарокова, «Школу мужей»
Мольера. Играли неплохо, даже был балет, на коем особливо отличались своим изяществом две дочери губернатора Бранта и три девушки-польки из семей ссыльных конфедератов.
– Черт! – сказал толстяк Мельгунов и, вытащив из кармана долю пирога, стал закусывать. – Я первый раз в жизни увидал наяву такие хорошенькие женские ножки. Две недели, понимаешь, снились мне.
– А мне и до сих пор снятся, – сказал черноглазый Михайлов. – Отломи-ка мне кусочек пирожка. Спасибо! И как только Пугача разделаем, в университет ни за что не поеду, гимназию брошу, женюсь. Мне скоро девятнадцать.
– Ты богатый, тебе можно и жениться, – проговорил толстяк, вытаскивая из другого кармана две ватрушки с творогом. – А ты знаешь, в кого я влюблен?
– Господа гимназисты! – прозвучал оклик офицера. – Вы что, баклуши сюда бить пришли? А ну, за дело!
Оба молодца схватили лопаты и с усердием принялись копать землю. Мимо них по Арскому полю громыхали возы с добром, двигались пролетки и дроги со спешно покидавшими Казань помещиками.
Вправо и влево по линии обороны идут работы. Не одна тысяча жителей, множество лошадей с утра до ночи трудятся над созданием надежных позиций.
Бревна, камень, железо, хворост – все пущено в ход. Всюду пыль, костры, перебранка, крики. На шести конях пушку к батарее волокут. Слева, по лугу, маршируют утомленные солдаты. Там – группа проплыла на конях. Женщины с мешками собирают щепки, стружки. На лугу, в нескольких местах, раскинуты палатки торговцев, квас, сбитень, рубленое осердие, копченая рыбешка, «сорок душ на палочке», гороховики. По тайности есть в палатках и сивушное вино, и очищенный «пенник».
– Наливай! – кричит обросший волосами бурлак и бросает торгашу деньги. – Сыпь на все, так и так пропадать.
– Пошто пропадать, – говорит кузнец в кожаном фартуке, похохатывая и поддергивая накинутую на плечи кацавейку. – Пущай баре пропадают, а мы не пропадем… Батюшка нас не потрожит…
– Цыть! Засохни! – нестрашным окриком, по-приятельски, стращает его торговый. – Мотри, живо заметут…
Гурьба ребятишек, разделившись на две стаи, играют в войну: Михельсон в шляпе с петушиным пером, Пугачёв с пикой, со звездой на груди и с наведенной сажею бородищей. Швыряются галькой, тузят друг друга деревянными мечами, колют пиками: «Ура, ура! Бей Михельсона! Защищай царя!»
Старый бритый приказной с длинной шеей, замотанный гарусным шарфом и с берестяным кошелем из которого торчит большая, с сердитым оскалом щука, присмотревшись к игре, ласково кричит им:
– Эй, который здесь Пугачёв? На конфетку!
– Я – Пугачёв, дяденька… – с готовностью выкрикнув, подбегает к нему запыхавшийся мальчонка в черной бороде.
Приказной, сделав свирепый вид, схватывает его за вихры и начинает трясти:
– Вот тебе, змееныш! Вот тебе Пугачёв, вот тебе царь! Ужо я полицейских сюда, ужо-ужо…
А там, за палатками, возле канавы свалка: толпа схватила двух подозрительных татар и двух русских.
– Вяжи их! От Пугача подосланцы…
– Да что вы, родимые!.. Мы тутошные, казанские…
– Айда, айда! – с криком бегут на скандал мальчишки, спешат солдаты, подкатил на коне офицер.
– Документы! Ах, нету? Забрать!
По луговине ехал верхом долговязый Потемкин.
И так по всей Казани и её пригородам шла суетливая работа. Впрочем, мало кому верилось, что Пугачёв в скором времени придёт в Казань. Не верил этой возможности и недавно прибывший сюда Павел Потемкин. Он уже успел послать императрице Екатерине верноподданническое донесение. Между прочим он писал: «Нашел я Казань в столь сильном унынии и ужасе, что весьма трудно было мне удостоверить о безопасности города. Ложные известия о приближении злодея Пугачёва к Казани привели в неописуемую робость, начиная от губернатора, почти всех жителей, почти все уже вывозили свои имения, а фамилиям дворян приказано было спасаться. Я не хотел при начале приезда оскорблять губернатора, но говорил ему, что город совершенно безопасен». Далее Потемкин уверил Екатерину, что скорее погибнет, чем допустит разбойника Пугачёва атаковать город. «Я предлагал губернатору, что если он имеет хотя малый деташемент, человек в пятьсот, то я приемлю на себя идти навстречу злодею. По первому известию о приближении его от Вятки к Казани, я тотчас выступлю с помянутым деташементом».
