Дон Жуан, Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры - Йозеф Томан

- О Дааро, сделай так!..

- Кто вы, красавица?

- Арианна, дочь рыбака Хосе.

- Я - апостол господен! - кричит Дааро. - Я божий избранник! Я одолею злые силы, изгоню самого дьявола! Я вижу сквозь века прошлое и будущее!

- Что будет с оливами, Дааро?

- Деревья ваши исцелятся! Я спасу их...

- О, сделай так, Дааро!..

Духота хватает за горло, терпко пахнет земля, огнедышащее солнце давит людей и землю.

- У вас очаровательные руки, Арианна.

Девушка краснеет, но не разнимает ладоней, сложенных для молитвы.

Мужчина стоит позади, отравляя слух ядовитыми словами обольщения.

- Вы созданы для любви, Арианна.

- Для любви, сеньор?

- Слушайте меня, оливы! Слушайте, о раскидистые деревья! Я вхожу в вас. Проникаю в стволы ваши, в ветви, в листья, в плоды. Я вхожу в вас, наполняю вас собой, оливы! Люди! Чудо близко!

- Сотвори его, Дааро!

- Вам не скучно в этой деревушке, Арианна?

- Нет, сеньор. Хлопочу по хозяйству, ухаживаю за отцом, за пчелами, пряду, молюсь и чиню отцовский невод.

- Пойдете со мной, Арианна? - Мигель вперяет в девушку свои пылающие глаза. - Вам будет хорошо со мной. Пойдете?

- Пойду, сеньор.

Она встает и подходит к незнакомцу.

- Жар-птица взлетела! - вопит Дааро. - Взмахи крыльев ее взбудоражили море и воздух! Настал мой час. Огонь из клюва ее соединяется с моим горячим дыханием. А вот доброе предзнаменование: орлы над горами, ласточки над морем! Человечья плоть зреет для савана, злая нечисть - для пламени! Люди, чудо близко!..

- Дайте мне руку, Арианна. Вот так. Вы не хотите узнать, куда я веду вас?

- Я верю вам, сеньор.

- Идем же! Хочу быть счастлив с тобою.

- Хорошо, сеньор.

- Я воплощаюсь в вихрь! Йоэ, йоэ, бурбур ан деновар! Дьявол в оливах сгорит во имя господне!

- Сверши так, о Дааро!

Мужчина и девушка поднимаются в гору через кусты. Черный плащ мужчины блестит на солнце, словно он из металла, карминная юбка рыбачки словно поет своей злостью. Он поцеловал девушку.

- Арианна!

- О сеньор!..

- Смотрите, как гибнут жуки от моего вихревого дыхания! - мощным голосом прокричал юродивый. - Пламя из уст моих настигает жуков! Вон! Видите? Видите там, на склоне, в кустах, черную фигуру? Это дьявол! Дьявол, которого я изгнал из олив! Он удаляется! Он бежит! Я спалил его! Ликуйте, о люди!

Рыбак Хосе поднял взор и тревожно воскликнул:

- Там моя дочь! Моя Арианна с каким-то чужаком! Арианна! Арианна!

- Арианна! - кличут односельчане, ибо девушка - всеобщая любимица. - С кем уходишь?!

Арианна не слышит. Взор мужчины притягивает ее, но в сердце затрепетал страх. А мужчина, окутал черным плащом плечи девушки, смолкла алая песня.

- Мне страшно, сеньор.

- Чего ты боишься?

- Греха. Наказания божия. Он правит миром...

Нахмурясь, мужчина махнул рукой:

- Не бог - я направляю судьбы людей.

Девушка раскрыла ему свои объятия и смежила веки от ослепительного солнечного света.

- Видали? - кричит помешанный. - Оливы будут жить! Дьявол бежал! Исчез! Его уже не видно!

- Арианна! - в смятении зовет рыбак.

- Он не вернется! - неистовствует Дааро. - Никогда не вернется! Он отправился в пекло, где его место! Это антихрист, люди, антихрист!

Селяне в ужасе склоняют головы в пыль:

- Антихрист... Антихрист...

Ночью вернулась домой Арианна, и с той поры лицо ее, прежде расцветавшее улыбкой, заливают слезы скорби.

* * *

Cubicula locanda* испанских дорог. Просторное помещение с нарами, на которых и под которыми храпят спящие. Удушливая духота, смрад. Пот стекает по лицам. Храп поднимается ввысь и падает снова до самых низких тонов. Два мерцающих каганца бросают скрещивающиеся тени на тех, кто спит на полу.

______________

* Постоялый двор (лат.).

Рядом с Мигелем лежит бродячий торговец, над ними - старик францисканец. Сон бежит их, и оба пустились в разговор. Монах наклоняется с нар, чтобы видеть того, с кем он говорит, и его растрепанная голова похожа на спелую маковицу.

- Положение скверное, брат во Христе, - рассуждает вслух монах. Засыхаем мы тут в Испании.

- Это верно, - отзывается торговец. - Гонят нас от одной войны к другой, чтоб не зажирели мы в благоденствии.

- Много зла оттого, что бога перестали чтить, - продолжает францисканец. - Мало стало истинного благочестия. А ты не иудей, приятель? понизил он голос, внимательно разглядев собеседника.

- Тише! Во имя ковчега завета, не выдавай меня, сударь! Божья любовь будет тебе наградой...

- Не выдам, - говорит монах. - Ленив я доносить. А как у вас насчет благочестия?

- Мы, евреи, - шепчет торговец, - достаточно благочестивы. Да что проку? И тело и дух наш вечно под угрозой...

Монах втянул голову, замолчал. Мигель лежит тихо - слушает.

- Ну, монах, не прав ли я? Что не отвечаешь?

- Думаю вот - разговаривать мне с тобой или нет, коли ты иудей.

- Не убудет тебя, святой отец, - уязвленно возражает еврей - Только бы нас никто не слышал. А так - блох у меня ровно столько же, что и у тебя, и кусаются они одинаково.

Монах молчит; еврей продолжает:

- Наш бог был отцом вашего. А разве отец - меньше сына? Чти отца своего, сказано в заповедях и наших и ваших.

- Решил я, что буду с тобой разговаривать, - снова свесив голову, заговорил францисканец. - Вполне возможно, что это доброе дело, поговорить с презренным.

- Эх, ты, даже на мне хочешь заработать хоть грошик вечного спасения, ворчит еврей. - А говорят - только мы, евреи, мастера торговаться...

- А вы и есть мастера, только еще дураки при этом, - добродушно произносит монах.

- Почему это дураки?

- Потому что при всей хитрости вашей ждете не знаю уж сколько тысяч лет своего мессию. Ну, не глупость ли?

- Нет, - серьезно отвечает еврей. - Это - надежда.

- Долгая же у вас надежда! - смеется монах. - Когда же он наконец явится, ваш мессия?

- Это никому неведомо. Может, нынче вечером, может, через месяц, а то и через год. Или через тысячу лет.

- И откуда он явится? Слетит на молнии с неба? Поднимется из преисподней?

- Ничего подобного, - сердится еврей. - Он родится от смертной женщины, как всякий человек.

- А отец его кто будет? - поддразнивает иудея монах.

Торговец задумался.

- Не знаю. Во всяком случае, не я - стар я уже. Но, может, мой сын...

- Как же, в аккурат твои! - насмешничает францисканец. - Вот посмотришь - твой сын будет таскаться с товаром от деревни к деревне, как и ты.

- Ну и что же, пускай. Знал бы ты, какие господа таскаются от деревни к деревне! К примеру вот - севильский граф Маньяра. Говорят, он бродит где-то в этих местах. Разве честную жизнь ведет этот человек?

- Нет, - соглашается монах. - У этого малого, кажется, и чести-то нет. Обольщает всех женщин, убивает. Он - зло природы. Но ему покажут! Говорят, сам король возмущен его необузданностью и повелел схватить его. Санта Эрмандад рыщет по всей стране в поисках грешника.

- Как ты думаешь, что он сделает? Позволит себя изловить?

- Вряд ли. Денег у него много - ясное дело, удерет за границу. Там-то он будет в безопасности. А здесь ему не сносить головы.

- А может быть, - задумчиво произносит иудей, - этот Маньяра несчастный человек... Что за жизнь без любви? Вот у меня дома жена, и я с радостью возвращаюсь к ней. А к кому вернется он? Не к кому... Собственно, нет у него никого на свете, монах... Это ли не ужасно?

Они замолчали. А Мигель все слушает...

Через некоторое время снова подал голос монах:

- Мне до вашего мессии дела нет, иудей, но думаю я, коли суждено ему искупить мир, то должен он родиться от большой любви.

- Как это тебе в голову пришло после разговора о Маньяре? - удивился еврей.

- Не знаю. Просто так - пришло, и все тут. Разве мысли всегда бывают связными?

- Да, кроме господа бога, никто не мыслит правильно, - тихо отозвался еврей. - Он единый мыслит, знает и может. Да святится имя его...

Иудей забормотал древнееврейский псалом, а монах, назло ему, завел "Отче наш" - чтоб поддержать свое достоинство.

Оба окончили свои молитвы, замолкли, и потный сон придавил их тела к доскам нар.

На другое утро, пораньше, Мигель приказал Каталинону седлать, и они поскакали к Барселоне.

- Мы покидаем Испанию, - заявил Мигель. - Скачи немедленно в Маньяру, передашь письмо отцу. Я подожду тебя в Барселоне. Да поспеши, ждать я не люблю!

* * *

Несколько дней скрывался Мигель в Барселоне в ожидании Каталинона, который привез из Маньяры золото и рекомендательные письма к банкирам в Италии, Фландрии, Германии и Франции.

"В пути ты не будешь испытывать недостатка ни в чем, - писал отец, только богом тебя заклинаю, живи, как подобает дворянину, а не какому-нибудь искателю приключений. Не забывай родовой чести!"

"Не забывай бога!" - писала мать, и слова ее в отчаянии плачут с листа.

Мигель читает слова, не вникая в их смысл. Он прощается с родиной, прозябающей в тени чудовищных крыл церкви, инквизиции и ненасытного министра Филиппа IV - маркиза де Аро.