Измена. Мой непрощённый (СИ) - Соль Мари

— Ну, съездить к маме на Пасху, — уточняет она.

— Ааа, — отзываюсь, припомнив пасхальные яйца и украшенный белой помадкой кулич. Настя любила испечь. В ней погиб кулинар! Пироги и торты получались такими, что слюнки текли. В детстве Динка сама рисовала на яйцах цветочки, а вечером мы состязались с Давидом, выбирая яйцо. И выясняя, чьё крепче.

Настя давно не пекла куличи. А Динка уже не рисует. Все праздники стали формальными. Обмен подарками, да и только! А, может быть, я изменился? А, может быть, оба? И я, и она…

— А ты что делала раньше на пасху? — интересуюсь у Снежи.

— Ночью стояла на службе, а утром спала, — отвечает она.

Я пытаюсь припомнить, сколько раз я был в церкви. Наверное, трижды. И всё — на крестинах детей. Последние были достаточно странными. Крестным был выбран сам батюшка, а крестной — соседка по этажу. Хорошая женщина. Правда! Снежане она помогала «общаться с дитём». Меня называли «папаня», а Снежу «голуба моя».

Выходя покурить, я частенько встречаю её на площадке.

— Как там мой крестник? — бросает она.

Я отвечаю:

— Растёт, — и на этом расспросы кончаются.

Глава 44. Настя

На часах уже половина седьмого. А стол ещё не накрыт. Наспех проверив готовность картошки, вручаю дочери стопку тарелок:

— Неси! Не разбей!

Она, преисполнившись гордости, тащит их в зал. Деня, попавшийся ей на пути, получает обидное слово. Но тут же бросает в ответ что-то хлёсткое. Я привыкла к их вечной вражде. Знаю, что любят друг друга! Оттого и враждуют. Им проще кусаться, чем выразить эту любовь.

— Чем помочь? — интересуется сын.

Я изучаю все ёмкости в поисках сыра. Который Динке было поручено натереть.

— Ничем. Главное, не мешать!

— Понял, — кивает Денис и выходит курить на террасу.

Вернее, он делает вид, что стоит у ограды. Но запах не сбить даже мятной жвачкой, которую он постоянно жуёт. Зря я ругалась на Витю! Это — наследственность. Но я запрещаю курить. И его попросила следить за Давидом. Всё без толку! Мальчики. Их солидарность друг с другом не знает границ.

— Дина, где сыр? — возмущённо смотрю на тарелку.

Дочка, войдя, прячет взгляд:

— Я его съела.

Вздыхаю. Достаю с верхней полки остатки. Вручаю ей:

— Три!

За то, что она стала есть, я готова простить ей любую оплошность. Даже тот поцелуй у ворот, невольным свидетелем коего стала на днях…

Подъезжаю и вижу. Стоят. Хоть бы что! Он — на байке. Она — уже слезла. Даёт ему шлем и целует по-взрослому, в губы.

Я не стала шуметь. Тихо вышла, захлопнула дверцу машины. Этот звук испугал «голубков». И они разлетелись. Один чуть не выпорхнул.

— Стоять! — прокричала вдогонку.

Парнишка застыл на распутье. А Динка прилипла к калитке.

Я приблизилась, глядя на спину Ромео. Куртка с черепом, джинсы в лохмотьях и ботинки с протектором, как у колёс.

— Гоша? Он же Гога, он же Гора, он же Жора, — сложа руки и встав между ними, я попросила его, — Ты можешь снять шлем?

Он стянул, обнаружив свою физиономию. А на ней — разноцветный фингал.

— Здравствуйте, Анастасия Валерьевна, — пробормотал, глядя вниз.

— Витальевна! — поправила Динка.

— Ви-витальевна, — выдавил он.

— Это кто тебя так? — подзадорила я.

— Это Деня! Козёл! — объяснила дочурка.

Я сдержалась, решив побеседовать с сыном. Вздохнула:

— У тебя есть права? — обратилась к «водителю».

Байк его, вровень с хозяином, иллюстрировал весь хулиганский набор. Разрисованный бак, руль в «наколках», сидушка, на которой он возит мою бестолковую дочь.

— А… д-да, — коротко бросил герой и провёл пятернёй, убирая со лба тёмно-русую чёлку.

— Я бы хотела на них посмотреть, — сказала я с лёгкой усмешкой.

Он облизнулся. Соврал! Но скрыл этот факт убедительной фразой:

— Я учусь на права. И вожу осторожно. Всегда надеваю шлем.

— Я надеюсь, — ответила сдержанно, — И как далеко ты живёшь?

Парень, ровесник Давида, никак не решался взглянуть мне в глаза. Как тот самый кот, что отведал «хозяйской сметаны».

— Я из Михнево. Но вообще, живу здесь, у сестры.

Волевой подбородок, широкие скулы. Хоть и скрытный, но очень осмысленный взгляд. Пацан из рабочих окраин? Представляю себе его дом. И отец, вероятно, из пьющих?

— Ваша настойчивость очень похвальна. Но вам не кажется, Игорь, что Дина ещё слишком мала для любви?

— Мам! — взъерепенилась Динка.

Но её кавалер не упал в грязь лицом. Пронзительный взгляд его карие глаз умолял и грозил одновременно.

— Я думаю, что у любви нет возраста, если она настоящая, — произнёс без запинки.

Я усмехнулась в ответ:

— Полагаю, вы взрослый и знаете, какая ответственность вас ожидает, если любовь перейдёт в горизонтальную плоскость?

— Мам! — пискляво взмолилась Дианка.

Её кавалер напряжённо сглотнул. Не мальчик уже. Но ещё не мужчина! Самый возраст для плотских утех.

— Я знаю, — ответил он скорбно. И взгляд лучше всяческих слов, отразил глубину его мук.

— Надеюсь, что так, — подытожила я.

— Мне пора, извините, — он взял в руки шлем. И, прежде чем спрятаться в нём, произнёс, — Очень рад познакомиться с вами.

— А уж как я рада, — вздохнула в ответ.

Динка махнула ему на прощание. А мне захотелось сказать ей, что он нам не ровня. Но я прикусила язык! Ведь на пятничный вечер уже пригласила к нам в дом своего кавалера. И очень хотела, чтобы дочка его приняла…

В дверь звонят. И я, поручив дочери посыпку картофеля сыром, иду открывать. Витя, держа два букета в обеих руках, выглядит очень забавно. Я улыбаюсь ему! Он успевает сорвать с моих губ поцелуй, пока в прихожую входит Денис.

— О! Привет, — говорит по-мужски.

Я оставляю их и возвращаюсь на кухню, чтобы сунуть картошку обратно в духовку. Слишком рано пришёл! Говорила же, в семь. А сейчас только без десяти.

— Дин, найди вазу, пожалуйста, — велю я Диане. И, отогнав от противня, ставлю его «доходить». Мясные кусочки томятся на дне в ароматном бульоне. Луковые колечки лежат поверх. И тонкие ломтики жёлтой картошки покрывают густой чешуёй наше блюдо.

«Сыр зарумянится, будет готово», — думаю я.

Динка-помощница, взяв с подоконника банку, уже наполняет водой.

— Я же вазу просила! — раздражаюсь, но тут же себя осекаю, — Ладно, давай сюда.

Букет из сиреневых роз и белых тюльпанов смотрится очень эффектно. Пока я решаю, нести его в зал, или оставить на кухне, Динка уже принимает второй. Витя, войдя, преграждает нам путь.

Смотрю на дочь, нервно сглатываю. Ожидаю, что будет…

— Здрасте, — говорит ему Динка. Окинув презрительным взглядом чужого мужчину в стенах её дома.

— Ого! Да ты просто красотка! — восхищается Витя и вручает букет. На этот раз он в корзине. Несколько розовых роз и большая тигровая лилия. Динка должна оценить.

— Спасибо, — кивает она, принимая с таким снисхождением. Или мне только кажется?

— Там внутри есть губка, её нужно поливать…, - начинает Витя.

— Я знаю, — прерывает она.

— Я Виктор, — представляется он.

— Дядь Витя, — поправляю я.

Динка, фыркнув, бросает:

— Очень приятно познакомиться.

Мы дружной толпой отправляется в зал. Дочь ставит букет на комод. Кажется, даже не рассмотрела. А ведь он достоин внимания! Я нюхаю свой, наслаждаюсь немного и ставлю его рядом с первым.

Тарелки на обеденном столе так и стоят друг на друге.

— Дина, ну я же просила расставить! — вздыхаю. Принимаюсь сама расставлять. Дочь помогает раскладывать вилки. Долго думает, как положить. Мастерит из салфеток подложку.

Деня, выхватив у неё из рук одну, поддевает кусок колбасы.

— Подождите! Сейчас горячее будет, — предупреждаю я.

— Пахнет божественно, — Витя в предвкушении потирает ладони. Он специально не ел, я сказала, что буду готовить.

Спешу на кухню за противнем. На столе остаются салаты, нарезка и хлеб. Знаю, что часть колбасы будет съедена уже к моему возвращению. Витя — любитель поесть! Как и сын.