У крайней линии - Виталий Полищук

И я, профессор, без пяти минут – академик, вынужден был вспомнить молодость и залезть в вузовские учебники. Потому что вспомнил, что когда-то, еще обучаясь в медицинском институте, при изучении одной из медицинских дисциплин мне попадалось что-то такое похожее… И знаете, в каком учебнике я нашел ответ? «Акушерское дело»!

Понимаете, в мире известно некоторое количество случаев, когда принятый из лона матери абсолютно нормальный ребенок, в процессе несложных родов н е о ж и в а е т. Его шлепают по попе, делают все необходимые процедуры – но так и не могут привести к жизни. И вот вскрытие таких детей дает точно такую же картину, какую я наблюдал при вскрытие предоставленных мне в Ростове объектов. Нет абсолютно никаких аномалий, все органы здоровы и жизнеспособны, но – отказываются функционировать!

– И каково же ваше предположение, Вано Татосович? – спросил с интересом слушающий профессора генерал Гараев. – Ведь какую-то отгадку, пусть совершенно невероятную, но вы можете нам предложить?

– Ну, за рубежом всегда считали, что так и не пришедшие к жизни новорожденные просто лишены души. Ну, не дал им в момент рождения бог души – а без души тело мертво!

– А как же наши-то? Они же были живыми, у них-то душа была? – спросил полковник из войск космической обороны.

Абалян ненадолго задумался.

– Ну, по логике ответ будет таким – в момент смерти они просто потеряли душу! Не получив при этом никаких физических увечий, а умерли просто потому, что утратили её!

– Вы сами-то верите в это, профессор? – спросил усмехнувшись, генерал Гараев.

– Конечно, нет! Как и вы, я материалист! Но вы ведь спрашиваете меня, какую совершенно невероятную отгадку я могу вам предложить, вот я вам и предлагаю! А другой у меня просто нет!

– Ну, а как же мертвецы, Вано Татосович? – спросил, протирая платком стекла очков, Генцель. – Те солдаты, которые будучи мертвыми, убивали врагов и своих, таскали тяжести, минировали колодец, стреляли из своего странного оружия в наших солдат и уничтожили сотню десантников? Когда боевики их убили ножами, они ведь потеряли души? Раз умерли?

– Знаете! – горячо заговорил Абалян – его армянский темперамент прорвался-таки наружу. – Если следовать моей версии, то получив смертельные ранения, они не умерли! То есть либо почему-то не лишились души, либо…

– Да-да? – Генцель жадно смотрел в лицо профессора.

– Либо взамен своей потерянной души получили другую!

Некоторое время он собирал бумаги, сложил их в папку. Потом сказал, обращаясь к генералу Терюхину:

– А просьбу вашу я выполнил. Тестовую методику я разработал, и теперь любой патологоанатом, пользуясь ею, может и легко, и главное – быстро, определять трупы, лишившиеся жизни способом, которым были лишены ее все предоставленные мне для вскрытия в Ростове семь трупов. Она у вас в папке.

И уже выходя из-за стола, добавил:

– Да, и вот еще! Все убитые способом перелома шейных позвонков лишены жизни совершенно идентичным способом! Я имею в виду – убивали разные люди – разного роста, разной физической силы, а вот способ идентичен до мелочей! В каждом случае повреждено одинаковое количество позвонков, примененная сила – абсолютно идентична! Рискну использовать сравнение с действиями робота – словно работали какие-то машины… Ну, вот о главном все, а детали результатов вскрытия в моем заключении – у вас, товарищи, у каждого в папке! До свидания!

Совещание было продолжено после обеда, в 14 часов.

2

На Базе Отряда на планете, расположенной на окраине Седьмой Галактики, невдалеке от места Прорыва Крайней Линии, приближалась ночь. Поздно вечером в четверг, уже после того, как даже неугомонные Софи и Лал были Олесей Богдановной решительно разогнаны по своим комнатам, под бдительным присмотром общей мамы омыли грешные тела под душем и были уложены под одеяла (Софи – под приглядом в буквальном смысле, ну а Лал, естественно, в смысле переносном – Олеся стояла в его комнате у двери и строгим голосом на расстоянии руководила всеми процедурами), Денисов уже в полной темноте отправился по тропинке через лес к озеру.

Ему всегда особенно хорошо думалось в темноте у воды.

Он обнаружил это, когда году эдак в 1987 отдыхал у знакомых в городе Николаеве. Их дача находилась прямо на берегу Южного Буга, километрах в двадцати от впадения этой реки в Черное море.

И он пристрастился выходить поздно вечером на берег. Приносил сюда табуретку, садился прямо у воды и мог часами проводить время, неподвижно сидя на бережку и наблюдая, как в военном порту, который находился на противоположном берегу реки, грузились гигантские океанские сухогрузы – вьетнамские, египетские, еще какие-то – они проходили к причалам под погрузку днем, мимо дачи, и их названия всегда были завешаны брезентом, а государственные флаги спущены. Это было время СССР, мы тогда снабжали оружием полмира, ну, и вот таким образом соблюдали режим секретности.

А погрузка, естественно, осуществлялась ночью. Виктор видел и слышал мелькание огней и отдаленные шумы в порту, наблюдал мельтешение теней на борту судов и слушал ласковый шорох волн, набегавших ему прямо под ноги.

И он заметил – если все время смотреть на эти волны, с какой-то нереальной ритмичностью приближающиеся к ногам – и тут же откатывающиеся назад, то через какое-то время ловишь себя на мысли, что ты уже растворился совершенно в окружающем мире, ничего не видишь и не слышишь, а в такт шороху волн, размышляя о чем-то своем, оказываешься вдруг в совсем другом месте, в ином мире. И обычно этот мир был таким добрым, светлым, ласковым, что возвращаться назад из него не хотелось, а когда это происходило (а это, естественно, и не могло не происходить), на какое-то мгновение охватывает тоска смертная.

И Виктор тогда поднимал голову вверх и смотрел на низкие яркие южные звезды, и иногда ему удавалось тут же раствориться в совершенно иной бесконечности, в которой его, как и любого человека в подобном случае, охватывала уже другая тоска – тоска непознаваемости этого гигантского пространства, которое переполнено светилами, и вот, вроде, рядом они – а ведь пройдет жизнь, а т а м никогда и ни за что не побываешь…

А вот ведь, поди ж ты, он в этой бесконечности не просто побывал, а в ней сейчас и находится, и может переноситься на такие расстояния, для измерения которых никаких цифр не хватит…

Он сидел прямо на берегу и смотрел на неподвижную темную воду. Конечно, откуда здесь взяться волнам – воздух неподвижен, как и каждую ночь, здесь ведь все изменения происходят по программе – перед рассветом пройдет дождик, днем будет дуть легкий ветерок, чтобы воздух мог приятной прохладой овевать лица его бойцов. А вечером вновь наступит полный штиль…