Нейропат - Р. Скотт Бэккер

— Чушь, — сказал Джерард, его лицо как-то непонятно вспыхнуло и побледнело одновременно. — Полная чушь.

Томас покачал головой.

— Каждый считает себя исключением. Даже после того, как ему поставили диагноз шизофрения или болезнь Альцгеймера… «Если я не могу достаточно сосредоточиться, — говорят они себе, — то я могу это преодолеть». Непонятно? Неужели непонятно, что он показывает нам? Никакой «победы человеческого разума» не существует. Поскольку не существует самого «человеческого разума»! Все они — Гайдж, Повски, Халаш, Форрест — проложили себе путь к успеху, такому успеху, который никому из здесь присутствующих и не снился. Забавно, не правда ли? Здесь нужна воля к успеху, куда большая, чем вы можете себе представить, агент. Так почему же вы думаете, что вы — исключение?

— Теперь послушайте, профессор, — резко произнесла Атта. — Я провела кое-какое исследование на эту тему. Это не тот бред, которым вы нас здесь пичкаете…

— Исследование, Шелли? Тогда расскажите мне, в чем аргументация Нейла?

— Что по сути мы — биомеханизмы, — ответила та, с опаской поглядывая на Томаса. — А наш выбор — результат физического процесса, который мы не можем контролировать, поэтому, — она пожала плечами, — никакого выбора и нет.

— Тогда назовите мне контраргументы.

— Ну… — Атта выглядела одновременно рассерженной и неуверенной.

— Не так-то легко сформулировать, правда? Они требуют отработки, навыков. Все эти лежалые, прагматичные определения «свободы». Все эти напыщенные, псевдонаучные рассуждения о функциях мозга. Лишь бы молоть языком. С одной стороны, лестные надежды и «новые определения традиционных категорий в свете научного знания» — опустим, что ничто и никогда не может быть «определено заново», — а с другой — притязания Нейла, которые, хотя и движутся вопреки нашим лелеемым в самой глубине души предчувствиям, прямы, ясны и убедительны: сознание обманчиво, если не обанкротилось подчистую, и ставит под сомнение все наши понятия. Я не люблю заключать пари, агент, но…

Атта замахала руками.

— Ладно, ладно, хорошо… Вам просто нужно…

— Меня от вас тошнит! — отрезал Джерард, обращаясь к Томасу.

— Дэнни! — сказала Атта.

— От кого это от вас, Джер?

— От всех этих умников, остряков, которые только выпендриваются, а сами симпатизируют террористам, со всеми своими хобосексуальными соседями…

— Хобосексуальными?

— Которые в попочку любят! Со всеми этими пидорами!

— А тебе нужно трахаться по-настоящему?

— На всей этой очумевшей планете только и есть одно настоящее! Ничего, скоро всем промоют мозги, очень скоро, поверьте. Наведут порядок!

— Дэнни…

— Порядок, — рассмеялся Томас — Давайте-ка угадаю, в какой куче окажетесь вы. — Он насмешливо фыркнул. — Мне жаль вас, Джер.

Томас бросил быстрый взгляд на Сэм, в глазах которой читалось: «Да оставь ты его в покое».

— Жаль? — произнес агент Джерард насмешливым фальцетом. — Меня? Забавно…

Томас только пожал плечами.

— Вы знаете, сколько религий мы, люди, состряпали за века? Тысячи… Тысячи! И это вас не беспокоит? Не тревожит, не смущает? Подумайте о своем чувстве, том чувстве самодовольного возмущения, которое вы отстаиваете сейчас и используете для подавления своего смятения и страха. Не хотелось бы говорить это вам, дружище, но вы прямо-таки рветесь из грязи в князи. И все рвутся. Все думают, что великий кормчий там, в небесах, избрал их — команду победителей. А почему бы, собственно, и нет? В отсутствие явных улик все, чем мы располагаем, это наша психология, наши нужды и устремления, только тут мы можем бросить спасительный якорь. Почувствовать себя в безопасности. Почувствовать свою особость. Можете стучать ногами сколько угодно, размахивать руками, молиться, молиться и молиться, но в конце концов окажетесь еще одним недоделанным христианином- мусульманином-индуистом-буддистом-иудеем, еще одним злополучным, одурманенным человеком, вопящим: «Я-я-я-я! Я — избранный!»

Все трое агентов ФБР уставились на него. Джерард — был ли он убежден словами Томаса или окончательно выведен из себя? — сохранял спокойствие.

— А вы чего же такой особенный?

— Я знаю то, что я знаю.

— Но вы считаете, что Кэссиди прав?

Томас сделал глубокий вдох.

— Послушайте… Да как вы можете спорить с наукой? Как? Подумайте о чувстве, которое вы испытываете, когда кто-нибудь из ваших дружков-приятелей спрашивает: «Ну, расскажи, как оно?» Вы что — всегда говорите ему правду? Как правило, нет. Но почему? Потому что знаете: он — такой же, как вы, ему нужно услышать какую-нибудь бредовую саморекламу, поскольку он хочет услышать подтверждение льстящих ему представлений, о которых он догадывается. Оставьте нас на произвол руководящих нами механизмов — и мы начнем пороть чушь. Люди созданы для того, чтобы пороть чушь. Поэтому, оставив в стороне тот факт, что наука позволила нам похитить у солнца несколько граммов плутония, нижняя грань науки там, где мы сталкиваемся с так называемыми неприглядными истинами. Это жестокая незнакомка, которая выкладывает все как есть. Так скажите мне, Джер, почему вам пришла в голову даже мысль спорить с ней? Как могли вы честно принять пожар на Бикини[43] за испытания водородной бомбы?

— Но вы-то действительно в это верите? — скрипучим, раздраженным голосом спросил Джерард. — Верите, что Кэссиди прав? Что все бессмысленно, лишено цели?

Томас проглотил застрявший в глотке ком. Ему еще никогда не хотелось так соврать.

Уж не этого ли хотел Нейл? Чтобы кто-нибудь спел арии в его безумной опере?

— Не знаю, что и подумать, — запинаясь, выговорил он.

— Тогда почему же мы, — ухмыляясь, сказал Джерард, — или даже, к примеру, вы сразу же бросились искать вашего сына?

Все промолчали.

На глаза Томаса навернулись слезы.

«Только не здесь, пожалуйста…»

— Сволочь, — прошептала Сэм. — Жалкая сволочь.

— Дай отдышаться, Логан.

— Она права, Денни, — сказала Атта. — Сам знаешь.

Томас сидел, чувствуя во всем теле такое онемение, какого никогда не чувствовал прежде. Онемение достигло кончиков пальцев. Онемело сердце. Он не чувствовал даже своих век. Он понимал, что выглядит надломленным, но надломленность требовала чего-то вещественного, а вещественного в нем не осталось. Он боялся расплакаться перед этими незнакомыми людьми, но плач тоже казался маловероятным. Он словно превратился в сокращенное издание самого себя, из которого вычеркнуты все падения и взлеты.

Он подумал о Норе, о том, что у него еще все ляжки вымазаны ее влагой.

Сэм нерешительно положила руку ему на плечо. Он понимал, что она хочет утешить его, но боялся, что подумают Атта и Джерард. Она была такой же хрупкой, как и все остальное.

Сильным был один только Нейл.

Сэм сказала что-то ему, потом снова принялась отчитывать Джерарда за какие-то якобы недавние проколы, включая то, как он вел допрос Норы.

— Джерард Тормоз, — с отвращением закончила она. — Так тебя называли в Квантико?

— Тихо, Сэм, — сказала Атта. — Дэнни. Вы оба…

— А ты — тоже мне хороша, сука! — выкрикнул Джерард. — Что, не видишь, что здесь происходит? Не понимаешь, что все это значит?

«Мой сын мертв».

— Дэнни! — рявкнула агент Атта и, схватив его за локоть, толкнула в дальний конец комнаты.

Сэм нагнулась и крепко пожала руку Томаса. Попыталась улыбнуться.

— Думаю, я не сделала тебе больно, Дэнни? — спросила агент Атта негромко, как переговариваются профессионалы, чтобы подбодрить друг друга. — Какая там у тебя любимая присказка?

— Если ты нагадишь мне в тарелку, я просто съем то, что по бокам.

Атта рассмеялась, но смех ее звучал принужденно:

— Вот теперь узнаю Дэнни Джерарда…

Затем, как тусклая искорка, опередившая катастрофу, на Томаса снизошло озарение, и он понял. Нейл. Нейл тянул их ко дну. Все ресурсы брошены на поиск Костоправа, они не могут глубоко копать, потому что Нейл работал на АНБ, они взвинчены и заморочены… Они перестали чувствовать дно под ногами. Теперь они будут бултыхаться, мутить воду и сейчас, когда Томас тонет, не могут больше притворяться, что видят берег.

Агент Атта повернулась к нему, довольная тем, что ей удалось покончить с назревающим скандалом.

— Послушайте… Профессор…

— Простите мне мои разглагольствования, агент. Я ведь не из ваших подчиненных.

Атта посмотрела на него долгим, задумчивым взглядом, потом кивнула.

— Всего один вопрос, прежде чем я уйду, профессор.

Томас потер шею.

— Валяйте.

— Мы уже знаем, что такого рода похищения не случайны…

Томас кивнул.

— Он выбирает знаковые фигуры, людей, которые что-то собой представляют.