Феликс Дзержинский. Вся правда о первом чекисте - Сергей Кредов

В январе 1923 года газета «Дни», издаваемая в Берлине, публикует статью «Пауки в банке». Под «банкой» подразумевался наркомат путей сообщения, который в тот момент возглавлял Дзержинский. Феликс Эдмундович возмущенно обращается к Менжинскому:

«Необходимо за этими „Днями“ установить неусыпное наблюдение, выяснить авторов этих статей и всех сотрудников, составить их списки с их биографиями, выяснить, с кем они связаны в России, их родственников и друзей, кто выписывает эти „Дни“, и начать против них беспощадные гонения, выгоняя их за границу. „Дни“ должны почувствовать, что ГПУ еще живо».

Некоторые распоряжения Дзержинского ни за что не могли бы быть им отданы в 1918 и 1919 годах.

Летом 1921-го группа арестованных эсеров и меньшевиков направила во ВЦИК жалобу: «Тюремный режим – хуже режима царского времени: сидят без предъявления обвинения, нет прогулок, голодный паек, многие больны». Феликс Эдмундович не раз наставлял подчиненных, что условия содержания политических не должны иметь карательного характера. На этот раз он пишет Уншлихту: «Было бы большой ошибкой, если бы ВЦИК им ответил на это нахальство… Надо постоянно помнить, что эта публика хитра и думает о побеге».

Распоряжений в духе «присмотреть», «проследить» Дзержинский оставил немало. Не нужно быть знаменитым революционером, мужественным «солдатом великих боев», чтобы руководить такой спецслужбой, – управился бы и захолустный унтер Пришибеев.

Из спецслужб надо уходить вовремя…

К счастью для репутации Дзержинского, в начале 1921 года ему поручили новую большую задачу. Он был направлен на восстановление промышленности.

Союз чекистов и специалистов

Федор Степун в «Бывшем и несбывшемся» вспоминал, чего стоило ему суровой зимой 1918–1919 годов добираться до столицы из подмосковной деревни. В Москве он ставил в театре спектакль «Эдип» и вел занятия в театральной студии. А в деревне его семья спасалась от голода.

«Частые зимние поездки из Ивановки в Москву были сплошною мукою. Хотя поезд со станции уходил только в 10 утра, вставать приходилось уже в пять. Быстро одевшись в холодной комнате (градусов пять по Реомюру) и наскоро напившись при свете ночника – ни керосина, ни свечей не было – свекольного кофе с кусочком хлеба, я выходил часто с лопатой для расчистки снега в конюшню. За отсутствием воды на дворе лошадь надо было вести к проруби в пруду. Запрягать приходилось ощупью в совершенно темном каретном сарае. Пока я запрягал, Наташа (супруга рассказчика. – С. К.) окончательно допаковывала уже накануне собранные вещи…

Зима 1918–1919 года стояла на редкость суровая: снежная и вьюжная. На особо ветреных перекрестках иной раз почти до верху заметало телеграфные столбы. Плуг уже давно не расчищал шоссе. Встреча с обозом была несчастьем: свернуть было некуда, тощие лошади в объезд по целине не брали. Двадцать верст до станции мы тащились больше четырех часов.

Особенно запомнилась одна февральская поездка. Не проехав и часа, мы замерзли почти до бесчувствия: разламывало череп, рвало и жгло пальцы рук и ног. Все хорошие теплые вещи были уже давно обменены на продукты. На Троицкой горе, где над озером всегда особенно зло выл предрассветный ветер, выбившаяся из сил лошадь стала останавливаться и наконец совсем остановилась. Пришлось бросить ей охапку сена и дать хоть с четверть часа отдохнуть… В то утро я подъезжал к станции почти что душевно больным человеком.

Перед станцией у розвальней суетилось и шумело множество народу. Протискаться в зал можно было только с величайшим трудом. Приехавшие спозаранку мужики вповалку спали на лавках и на полу. К кассе тянулся длинный хвост… Благодаря огарку и нескольким антоновским яблокам для кассирши мы, как всегда, добыли билеты с заднего хода, вне очереди. Поезд, как обычно, опаздывал на несколько часов. Вовремя он ушел лишь однажды, опоздав ровно на 24 часа…

Звонок – спящие вскакивают, толпа стеною валит на платформу. С нечеловеческими усилиями, под ругань и насмешки „товарищей“, втаскиваем мы наши пожитки в высокий, нетопленый товарный вагон без ступенек и, с риском заразиться тифом или по меньшей мере набраться вшей, неподвижно вклиненные в толпу, едем два, а то и три часа 30 верст до Москвы».

И все эти испытания (удивлялся себе Федор Августович) – чтобы, добравшись до места работы, рассказывать двадцати слушателям об «Элевсинских мистериях и ложных принципах французского театра XVIII века»!

…Той зимой на московских вокзалах каждый день с поездов снимали несколько сотен тел умерших от сыпного тифа.

Транспортный апокалипсис в России после Гражданской войны можно представить и в картинах, и в цифрах.

Развороченные мосты на деревянных срубах. Перекосы железнодорожного полотна. Кладбища разбитых вагонов и паровозов. Грязные развалины станций. Движение поездов по вдохновению, а не по расписанию. Хищения грузов, рост крушений. Заготовка сырых дров пассажирами. Так агонию транспорта описывает Глеб Кржижановский. За что хвататься, где решающее звено – шпалы или паровозы, топливо или служебный регламент? Четверо наркомов путей сообщения сменились за три года, самые известные из них – Красин и Троцкий. Просвета не видно.

В цифрах это выглядит так. За время военных действий разрушены 80 процентов железнодорожной сети, свыше 4 тысяч мостов, 400 мастерских и депо, вышли из строя около 60 процентов паровозов. На десятках линий полностью остановлено движение. Приведены в негодность и разграблены морские порты, потери флота превышают 80 процентов. Весной 1919 года из Одессы интервенты увели 112 торговых судов. С августа в городе полгода хозяйничали деникинцы. К приходу в Одессу Красной армии в порту имелся только один катер, более половины причалов оказались разрушены.

Ленин в начале 1921 года часами стоит у карты, размышляя, по каким маршрутам можно доставить грузы в Москву. А тут еще Кронштадтский мятеж, крестьянские восстания. Как будто от того, что переизберут Советы, удастся восстановить транспорт, экономику, покончить с голодом. Нужные решения приняты на X Съезде партии, провозглашена новая экономическая политика, осталось только ждать. Кто же после победы в войне будет отдавать власть?!

Когда в очередной раз жизненно важный для Москвы груз потерялся в пути, Ленин вызвал Дзержинского и предложил ему стать наркомом путей сообщения.

Феликс Эдмундович воодушевлен этим поручением. Он давно мечтает возглавить важное ведомство, помимо ВЧК. Через три дня новый нарком (его к тому времени уже утвердили) прибывает к Ленину с готовыми предложениями. Дальше обратимся к воспоминаниям Бонч-Бруевича. Он вновь оказался единственным свидетелем исторического события.

Большевики знают, как поступать, когда надо быстро справиться с какой-то проблемой. Их организационное оружие в таких случаях – «буржуазные специалисты». Выясняется, что если специалист по-настоящему ценен, то его политические взгляды, классовое происхождение не имеют никакого значения! Дзержинский называет, кого он хотел бы пригласить. Инженера Борисова, бывшего товарища министра. Получив одобрение Владимира Ильича, Феликс Эдмундович по телефону дает чекистам распоряжение доставить инженера в Кремль. Да деликатно, не испугать! Предупредить, что не куда-то, а на разговор к Ленину. У Борисова больная жена – к ней надо послать врача. И дров им привезти, не топят у них.

Инженеру на квартиру послали доктора с сестрой милосердия, продукты, дрова, самоварные угли и даже уборщицу. Жена Борисова болела сыпным тифом и через несколько дней все-таки умерла.

Борисов в кабинете председателя Совнаркома. Тут же председатель ВЧК. Инженер одет бедно, но опрятно – готовился. Человек он старорежимный и ершистый – войдя к Ленину, демонстративно крестится. В тот момент он мог бы спеть «Боже, царя храни», это тоже не произвело бы на красных вождей никакого действия. Так их припекло.

Борисов не скрывает, что по убеждениям он октябрист, то есть монархист. Да какая разница! Главное, готов ли он работать по специальности? Еще бы, отвечает инженер, скучно без работы. Чтобы начать, ему нужны помощники. Он называет четыре фамилии. Правда, не знает, где они в данный момент находятся. По распоряжению Дзержинского чекисты быстро их отыскивают и тоже доставляют в Кремль. Уже назначенный заместителем наркома, Борисов обрисовывает план ближайших действий. Надо найти его старый вагончик с приборами – раньше стоял на Николаевской (после революции Октябрьской) дороге. И в этом вагончике, позволяющем выявлять гнилые шпалы, разошедшиеся рельсы, незакрепленные болты и прочие неисправности, отправиться изучать состояние путей. На станциях Борисов должен иметь право вызывать начальников и выяснять состояние их участков, вагонного и паровозного парков, ремонтных мастерских и прочего. Негодные кадры – увольнять.