Канонир (СИ) - Корчевский Юрий Григорьевич

Команду отпустили на берег — вместе с ней сошёл с корабля и я. Не по душе мне пиратская стезя.

В этот же день мне удалось найти попутный корабль, и к вечеру следующего дня я был в Ростоке.

Побродив по причалам, я нашёл наши, русские ладьи. Ильи на судне, как и других купцов, не было.

— Все на торгу, — пояснил дежурный.

Я улёгся отдыхать под навесом, на своём месте. Не знаючи города, найти Илью невозможно.

Вечером купцы взошли на судно все вместе — возбуждённые, обсуждающие итоги торгов. Завидев меня, Илья обрадовался.

— Жив! Молодец, что нашёл меня. А чего на тебе за одежда такая — ты же в другой был?

— Пришлось поменять.

— Чудная — здесь не такую носят.

— Знаю, Илья, — мне выбирать не пришлось.

— Не обижайся — это я так, к слову.

Назавтра мы пошли на торг вместе, нагруженные тюками с товаром. Меха продавались бойко, торговал Илья умело, весело, зазывая горожан прибаутками, из которых немчура не поняла и половины.

Распродав товар, мы зашли в местную таверну и поели горяченького, довольно жиденького супчика. А пиво и свиные сардельки оказались хороши.

Проходя мимо кирхи, я обратил внимание на разноцветную мозаику в окнах.

— Илья, — зайдём, поглядим.

— Чего я не видал у этих схизматиков? Церковь‑то не наша, не православная.

— Не молиться зову, Илья, — поглядеть на искусство стекольное.

— Ну, разве что так.

Мы вошли, направились к западной стене. Лучи солнца били в разноцветные стёкла и на полу рассыпались всеми цветами радуги. Было необыкновенно красиво.

Илья застыл, сражённый заморским дивом.

— Порадовал ты моё сердце, Юрий, сроду не видывал таких чудес.

— Илья, я ведь тебя не любоваться привёл.

— Чего тогда?

— Ты подойди поближе, приглядись.

Мы подошли, осмотрели мозаику. В свинцовый переплёт были вставлены кусочки разноцветного стекла, образуя рисунок.

— Что‑то не пойму я тебя, зятёк.

— Э, Илья. Вот что тебе дома организовать надо. Переплёты делать — не проблема. Как стёкла разноцветные лить — вот вопрос.

— Эка ты задумал! А я всё думаю — чего ты меня сюда потащил?

— Делают ведь люди, и мы сможем. Ты хотел деньги в производство вложить — вот и вкладывайся. Не иди по мостовой, глядя под ноги — крути головой по сторонам.

— Не, не потянем. Мало того что стекло лить надо — так ещё и цветное. Такое только в Венеции делают, я слыхал.

Мы вышли из кирхи в глубокой задумчивости. Я размышлял — нельзя ли перекупить опытного стекольщика, предложив ему неплохое жалованье, или же попробовать самому. Возни достаточно, времени это отнимет много, но и денег можно сэкономить изрядно.

Весь следующий день, пока Илья торговал, я шнырял по Ростоку, пытаясь найти стекольную мастерскую. Тщетно — все витражи были привезены из Венеции или юга Франции. Видно — судьба, придётся всё начинать самим.

Через пару недель весь товар был распродан. Илья на все вырученные деньги закупил местных товаров для продажи на родине. Удалось это с трудом. Завидев русских купцов, немцы начали завышать цены — не зря организовали Ганзейский союз, дабы торговать с Русью самим.

И всё‑таки настал день, когда наша ладья вышла в море и направилась к родным берегам.

Капитан советовался с купцами — как путь держать: ближе к польским берегам — есть опасность нарваться на польских пиратов. В прибрежных странах все уже были наслышаны о том, что шведы разбили эскадру Карстена Роде — стало быть, поляки осмелеют. Держаться севернее, подальше от ляхов — можно нарваться на шведов.

Решили не идти одним курсом, а периодически его менять. К тому же смотрящих выставили не одного, а троих, чтобы за морем смотрели. Как появится где парус — докладывать сразу, чтобы попытаться уйти или укрыться за каким‑либо островком.

С трудом, общими усилиями и напряжённой работы всей команды удалось дойти до Финского залива без происшествий. Ну а уж дальше — по своей земле, вернее — воде, там полегче.

Вот вдали показались купола церквей Пскова, и к вечеру мы причалили к Псковской земле.

На берегу ожидали грузов портовые амбалы, поэтому затруднений при выгрузке товаров не было. Их сразу перегрузили на подводы, и мы отправились домой.

То‑то радости было! Дарья и Маша соскучились. Я удивился, как за полтора месяца моего отсутствия вырос живот у Дарьи.

Пока все вместе сносили товар с подвод в подклеть, наступила полночь. Утомлённые, мы повалились спать.

Утречком уже поели не спеша, сходили в баньку, рассказали женщинам, что интересного видели в чужедальней стороне. Илья живописал бой каперской эскадры со шведским флотом, моё отплытие на «Варяжском море». Женщины ахали и удивлялись. Потом купец рассказал о виденной в кирхе мозаике.

— Вот, зятёк хочет мастерскую сделать по выделке стекла. Думаю — дело неподъёмное, не знаем мы всех тонкостей. Вот, к примеру, я — даже не представляю, из чего оно делается.

Мы немного поболтали ещё, когда раздался стук в ворота. Маша, как всегда, пошла открывать. Вернулась растерянная, за ней маячили двое дюжих молодцев в серых кафтанах, похоже — служивые.

— Кто будет лекарь Кожин?

Я поднялся из‑за стола.

— Я. Чем обязан?

— Мы из Разбойного приказа. Велено доставить тебя к дьяку.

— В чём моя вина?

— Мы не знаем, наше дело — указания выполнять.

Я собрался и вышел из дому, сопровождаемый то ли провожатыми, то ли конвоирами.

Идти было недалеко — квартала три. Каменный дом Разбойного приказа был довольно мрачного вида — под стать учреждению.

Вины за собой я не чувствовал никакой — никого не грабил, не воровал, своим трудом зарабатывал на хлеб, но под ложечкой сосало. На Руси во все времена никто не мог чувствовать себя спокойно перед властью. Боярин или князь мог легко попасть в опалу — просто за принадлежность к роду, хоть в чём‑то вызвавшему неудовольствие государя. Чего уж говорить о людях неименитых, неродовитых? В памяти народной ещё свежи были бесчинства опричников, науськиваемых деспотом Иваном Грозным. Поэтому не без некоторой душевной робости вошёл я под крышу Разбойного приказа.

Меня завели в комнату, где за столом восседал вальяжного вида дьяк в серой суконной одежде. На столешнице лежали исписанные листы бумаги. Меня усадили на стул, сзади встали двое сопровождаемых.

— Лекарь Кожин, именем Юрий?

— Он самый.

Дьяк уставился на меня сверлящим взглядом. Ха, не таких видал! Я спокойно выдержал его взгляд.

— Мы будем в гляделки играть, или мне скажут, в чём моя вина? — первым спросил я дьяка.

— Не торопись, всё обскажу. Ты в Швеции бывал?

— Бывал.

— О! — поднял палец дьяк. — Стало быть — правду писано.

— Так я и не отрицаю, что был в Швеции. Разве это преступление?

— Пока нет. А позволь узнать, зачем ездил?

— Больного лечить. За мной приехали, обещали достойно заплатить за работу — я и поехал. У меня работа такая — людей лечить. Я лекарь.

— Не учи учёных, — огрызнулся дьяк, повысив голос. — Я знаю, чем лекарь занимается. Кого же ты лечил?

— Высокопоставленного шведа.

— Кто он?

— Не знаю, мне не сказали.

— Ай–яй–яй! Не надо врать. Может, ты на дыбу захотел?

— Я не вру. Думаю, то король шведский был, Юхан. Но это — мои догадки, больно дворец роскошный да одежды богатые. Имя больного мне никто не называл.

— Деньги заплатили?

— Заплатили — шведскими дал ерами.

— И обратно из страны выпустили?

— Ну я же перед тобой сижу, стало быть — выпустили.

— Странно!

Дьяк задумался.

— Ежели бы на самом деле был король, тебя должны были убить.

— Вот и я о том же.

— Как он выглядел?

Я описал внешность королевского лейб–медика Рика. Полностью фантазировать и описывать несуществующего человека нельзя — обязательно проколешься потом. Я описал его лицо, походку, одежду, рассказал о болезни и операции.

— Сколько ты был в Швеции?

— Немного — чуть больше седмицы. Ну а ежели с дорогой — поболее.