Герр Вольф - Александр Тавровский

– Цейтцлер! – Гитлер встал в позу Фридриха Великого. – Прекратите истерику! Возьмите себя в руки! Я уже говорил вам: противник скоро исчерпает свои силы. В результате контрнаступления, проводимого по моему приказу 48-м танковым корпусом генерала Хайма, Сталинград будет освобожден! Это вопрос считанных дней!

Сам того не замечая, Цейтцлер приблизился к Гитлеру почти вплотную. Тот инстинктивно сделал шаг в сторону и предостерегающе выбросил руку вперед.

– Войска, выделенные для контрнаступления, слишком слабы. Мой фюрер, вы лично отдали приказы генералу Хайму, в корне противоречащие директивам Генерального штаба! Он в полной растерянности, но вынужден действовать согласно вашим приказам. Поймите же, сейчас наступать для него самоубийственно! Но, если 6-й армии удастся соединится с его корпусом, они смогут занять новые позиции южнее и стабилизировать фронт.

Гитлер высокомерно посмотрел на начальника Генерального штаба.

– Забудьте все, что вы мне сейчас тут накаркали! Весь этот вздор про отступление 6-й армии из Сталинграда! Никто не имеет права даже помыслить о сдаче какой-нибудь завоеванной нами территории, какой бы бесполезной или второстепенной она ни была! Тем более недопустимо вообще уйти с театров военных действий. Наоборот! Мы должны удерживать наши позиции до последнего солдата! При отступлении мы потеряем всю тяжелую технику! Кому будут нужны все эти… живые души… без танков и орудий?! Невзирая на обстоятельства, мы должны стоять там, где стоим, потому, что это единственная эффективная форма обороны! Мы должны удержать Сталинград. Должны! Это ключевая позиция. Перерезав линии снабжения русских, мы создадим им непреодолимые трудности. Как тогда они смогут доставлять зерно на север?

Последнее утверждение фюрера показалось Цейтцлеру особенно наивным, но он только неопределенно кивнул головой. А Гитлер, посчитав это за одобрение его идеи, уже твердо заключил:

– Великий Наполеон позволил себе отступить от Москвы, а потом не смог остановиться до самого Парижа! Он вывел из Москвы вполне боеспособную армию, а привел к Березине ее жалкие остатки из обмороженных и голодных калек! И это при том, что Кутузов до самой границы так и не осмелился дать ему ни одного сражения! В Сталинграде 6-я армия должна связать противника, иначе он повернет… куда-нибудь еще и разгромит весь наш Южный фронт!

– Мой фюрер, – пропустив мимо ушей исторические экскурсы Гитлера, вскричал Цейтцлер, – так что же вы конкретно предлагаете для спасения 6-й армии?!

– Я предлагаю, – абсолютно спокойно ответил Гитлер, – перебросить на помощь Паулюсу одну или две танковые дивизии с Кавказа. Вместе с корпусом генерала Хайма они там… что-нибудь придумают.

– Но этого совершенно недостаточно! К тому же мы в цейтноте, а переброска дивизий с Кавказа потребует много времени! Дайте 6-й армии приказ немедленно начать отход из Сталинграда!

И тут Гитлер оставил все свои попытки казаться разумным и церемонным. Он попросту в бешенстве выбил обеими руками барабанную дробь на столе и завопил, как разъяренный орангутанг:

– Я не покину Волги! Я не уйду с Волги! Черт бы вас всех тут побрал! Сталинград – это сакральный символ России! Для Сталина он важнее Москвы! Потому и носит его имя! Сталинград стоит всех моих генералов, Цейтцлер! Всей 6-й армии! Всего вермахта!

– Но тогда… – генерал с трудом проглотил ставшую вязкой слюну, – тогда… 6-я армия обречена! 250 тысяч солдат и офицеров бесславно полягут на руинах Сталинграда!

– Бесславно?! – Гитлер в неистовстве рубанул рукой, едва не задев Цейтцлера. – Тот, кто погиб, но не сдал ни пяди завоеванной в боях земли, покрывает себя вечной славой! Помните, что написано на могиле спартанцев, павших в Фермопилах? «Путник, придешь в Спарту, – вдохновенно процитировал он, – скажи там, что видел нас, лежащих здесь, как велел закон». По-вашему, Цейтцлер, немцы трусливее каких-то древних спартанцев?! Ах, нет! Так пусть полягут на руинах Сталинграда, как велит закон Германии! Как велит их фюрер! А славу и воинские почести я им гарантирую! В конце концов, все проходит, ничего не остается, кроме Смерти и Славы, достойной подвигов героев!

Глава 56

«Лично я все эти недели, с 19 ноября до конца декабря, следил за ходом событий, связанных со Сталинградом, с крайней озабоченностью. Первое мое впечатление, еще на Оберзальцберге, – это катастрофа.

В начале ноября я накоротке побывал на Донском участке фронта и получил там такие сведения о состоянии войск, которые едва ли позволяли рассчитывать на длительный успех.

Когда я осведомлялся у офицеров, к примеру, о численном составе их частей, они, в принципе, отвечали в позитивном духе, но потом добавляли такое, от чего можно было прийти в полное смятение. В частях в среднем теперь не имелось и половины штатного состава, командиры с этим уже как-то примирились.

Поскольку в течение декабря русские постоянно наращивали свои силы, я просто не мог поверить в то, что наши войска ввиду своей слабости смогли бы оказать им крепкое сопротивление. Германское войско за шесть месяцев с июня 1942 года, сражаясь без какого-либо подкрепления, исчерпало теперь свои силы. Вот почему в декабре 1942 года я никаких перспектив успешных оборонительных боев здесь не видел.

Позиции 6-й армии в Сталинграде не могли быть сданы, ибо никоим образом не приходилось рассчитывать на то, что ей еще удастся пробиться к линии фронта наших войск. В конце декабря 1942 года я видел задачу этой армии в том, чтобы как можно дольше сковывать русские силы, дабы они не подвергли дополнительной угрозе наш фронт. Но вызволить ее из Сталинграда и спасти было уже невозможно.

Я твердо убежден в том, что точно так же думал и Манштейн, несмотря на все его тщетные попытки помочь 6-й армии. Свою задачу он видел в том, чтобы закрыть огромный район прорыва, снова сомкнув линию фронта.

С 1 декабря я регулярно получал почту из котла от начальника штаба 6-й армии генерал-лейтенанта Шмидта и его первого офицера-порученца капитана Вера. Шмидт писал мне 1 декабря 1942 года: “Мы уже заняли все наши опорные пункты для круговой обороны. Оружия у нас достаточно, но боеприпасов мало, хлеба и горючего тоже, нет ни досок, ни дров, чтобы обшить землянки и топить печки. А люди – просто на удивление уверенные в победе, но силы их, к сожалению, с каждым днем слабеют”.

А 8 декабря Бер написал мне: “Состояние войск, к сожалению, крепко выражаясь, говенное, что, впрочем, вполне объяснимо при 200 граммах хлебной пайки в день и размещении под открытым небом. Потери не пустячные, а выдержка образцовая”.

Он же позднее: “Здесь, на задворках прочих событий, мы кажемся сами себе в данный момент какими-то преданными и проданными. Хотел бы сказать тебе совершенно здраво: жрать нам просто нечего. Насколько я знаю немецкого солдата, следует трезво считаться с тем, что психическая сопротивляемость становится совсем малой и при сильных холодах придет тот момент, когда каждый в отдельности скажет: а насрать мне теперь на все, – и наконец медленно замерзнет или будет захвачен русскими в плен”

И еще одно письмо: “Дело дошло до того, что немецкий солдат начинает перебегать”

Самому Беру потрясающе повезло: 13 января он вылетел из котла с военным дневником армии при себе. Мой брат, начальник оперативного отдела штаба 71-й дивизии, а потом армии, после выздоровления вернувшийся в котел, писал мне: “Прекрасным происходящее здесь не назовешь. Нет сомнения – дело идет к концу”.

Я показал фюреру полученные мною письма и прочел главные места. Он молча принял их к сведению. Только однажды сказал мне, что судьба 6-й армии накладывает на нас большую обязанность в борьбе за свободу нашего народа. В январе 1943 года у меня сложилось впечатление, что Гитлеру стало ясно: борьба против русских и американцев, то есть война на два фронта, ему уже не по силам».

Глава 57

На следующий день положение немецких войск под Сталинградом стало угрожающим. Цейтцлер все еще пытался выжать из фюрера невозможное. А тот впервые казался каким-то обескровленным, обесточенным, попросту растерянным. Похоже, он все глубже погружался в свою хроническую депрессию и вывести его из нее могло только прямое попадание кумулятивного или термического снаряда.

Гитлер неожиданно для всех вдруг заговорил о прорыве 6-й армии и даже потребовал информацию о необходимом количестве припасов для поддержания боеспособности на момент выхода из окружения.

Паулюс прислал в Генеральный штаб сухопутных войск отчаянный призыв позволить ему идти на прорыв, не считаясь ни с какими потерями. Цейтцлер же на свой страх и риск направил в группу армий «Б» распоряжение начать подготовку к выходу 6-й армии из окружения. Командующий группой армий «Б» предложил действовать, не дожидаясь санкции фюрера. Это было просто неслыханно! Это было нечто, похожее на бунт военной элиты.