Чаша цикуты. Сократ - Анатолий Домбровский

Таково бедствие афинян: в стенах города народ погибает от чумы, а землю разоряют пелопоннесцы».

   — Сначала покажи этот свиток Периклу, — посоветовал Алкивиаду Сократ. — Другим же — лишь в том случае, если позволит Перикл.

   — Не всякая истина всякому полезна? — усмехнулся Алкивиад.

   — Не в этом дело, мой мальчик, — ответил Сократ. — Дело в том, что среди наших воинов началась моровая болезнь. Перикл думает, не оставить ли нам Эпидавр и не вернуться ли в Афины.

   — Это глупая мысль, — сказал Алкивиад. — Здоровые должны сесть на корабли и плыть дальше, чтобы разорять Пелопоннес. А больные пусть возвращаются.

   — Скажи об этом Периклу, — не стал спорить Сократ.

Перикл вернулся в Пирей с пятью триерами, доставив домой больных и раненых. Никто не встречал его, кроме береговой флотской команды.

Аспазия не вышла к нему, лишь поговорила через дверь, сославшись на недуг.

   — Что с тобой? — испуганно спросил Перикл, подумав о чуме.

   — К счастью, не то, что ты думаешь, — ответила Аспазия. — Я просто плохо выгляжу — очень болит голова. Встретимся за ужином. Тебе же советую хорошо помыться. Потом пусть слуги окурят и натрут тебя маслами. Гиппократ скажет какими. Они нас, кажется, спасают от заразы.

За ужином они не встретились: Перикл вернулся домой слишком поздно. Не увидел он жену и утром: ещё до восхода солнца глашатаи стали созывать народ на экклесию, чтобы не стоять ему на Пниксе под палящими солнечными лучами.

Афиняне встретили Перикла возгласами негодования.

   — Это ты втянул нас в бессмысленную войну! — кричали они, пока он поднимался на Камень. — Эта война принесла нам чуму!

   — Я ожидал вашего негодования, — сказал Перикл, дождавшись тишины. — Вы раздражены против меня, хотя я не хуже многих других умею решать государственные дела, люблю родину и стою выше личной корысти. Переменился не я, переменились вы. После страшных и внезапных ударов судьбы у вас уже не хватает духу стойко держаться ваших прежних решений. Именно это и произошло с вами, главным образом из-за чумы. Что же касается войны и ваших опасений, что мы её проиграем, то здесь я должен повторить то, что уже говорил: общими усилиями мы отстоим пашу свободу! Испытания, ниспосланные богами, следует переносить покорно, как неизбежное, а тяготы войны — мужественно. Так и прежде всегда было в Афинах, и ныне этот обычай не следует изменять. Проникнитесь сознанием, что город наш стяжал себе всесветную славу за то, что никогда не склонялся перед невзгодами, а на войне не щадил ни человеческих жизней, ни трудов и потому до сей поры он на вершине могущества. Память об этой славе сохранится в потомстве навеки, если даже ныне мы несколько отступим, ведь таков всеобщий ход вещей...

Речь Перикла не успокоила афинян. Решением большинства членов экклесии он был отстранён от должности стратега и главы государства. Вернувшись домой, он узнал, что умер его сын Парал. Аспазия впервые увидела Перикла плачущим. И таким старым...

Через несколько дней умер его старший сын Ксантипп, которого он не любил. Затем умерла сестра.

После похорон сестры Перикл позвал Аспазию и сказал:

   — Найди дом, в котором нет больных, и уведи туда нашего сына Перикла-младшего.

   — Да, я это сделаю, — ответила Аспазия, но так, словно это было её решение, а не Перикла. — Я это непременно сделаю: в нашем доме уже столько смертей.

В тот же день к Периклу пожаловало посольство афинян с просьбой принять прежнюю должность стратега и главы государства.

   — Хорошо, — согласился Перикл. — Я вернусь. Но вы признаете Перикла-младшего моим законным сыном и гражданином Афин.

Просьба Перикла вскоре была исполнена, но поздравить Аспазию и Перикла-младшего с этим решением афинян он не смог: они запёрлись в доме, принадлежавшем Аспазии ещё в ту пору, когда она была гетерой, и ни с кем не общались, на чем настоял ранее сам Перикл.

Возвратившийся из похода Сократ застал Перикла уже безнадёжно больным. Перикл с трудом узнал его.

А узнав, попросил подать чашу с водой. Холодная вода немного облегчила его состояние. Он посмотрел на Сократа с улыбкой.

   — Скажи друзьям, что я умираю, — сказал он. — Если не веришь, спроси у Гиппократа.

Гиппократ печально покивал головой.

   — Пусть друзья придут ко мне, — попросил Перикл. — Но пусть не очень печалятся. Знаешь, Сократ, я умираю со спокойной душой. Ведь ни один афинянин не надел из-за меня чёрного плаща. Ведь это так?

   — Это так, — ответил Сократ, утирая слёзы. — Но ты умираешь под чёрным плащом, который приготовили для тебя афиняне.

Перикл слабо махнул рукой.

   — Не говори так, — попросил он. — Все мы неблагодарны. Ещё только учимся искусству благодарности... Как ты думаешь: Фидий ждёт меня? — спросил он, помолчав.

   — Ждёт, — ответил Сократ и разрыдался.

   — Фидий мне сам скажет, кто убил его. Только мне одному.

   — Да.

— А я скажу ему, кто убил меня...

Перикл умер через два дня. Перед смертью он просил друзей позаботиться об Аспазии, Перикле-младшем и Алкивиаде.

Аспазия позаботилась о себе сама: она вскоре вышла замуж за Лисикла.

Перикл-младший был казнён в 406 году до н. э. по приговору народного собрания Афин.

Алкивиад предательски убит в 404 году до н. э. во Фригии.

Часть вторая

ЖРЕЦ АГОРЫ

I

Первой проснулась Тимандра. Её сон всегда чуток. Тяжёлый вздох Алкивиада, стон или попытка покинуть ложе для неё всегда были сигналом тревоги. Но разбудил её не Алкивиад. Она поняла это сразу, едва открыв глаза. За дверью, ведущей из спальни в пастаду[108], бушевало пламя. Тимандра вскрикнула и повернулась к Алкивиаду. Её любовь к нему была так сильна, что даже теперь, охваченная страхом, она подумала о том, как он прекрасен, её Алкивиад. Её крик не разбудил его. Пламя гудело в нескольких шагах от ложа — там, в пастаде, с треском и грохотом рушился потолок, спальня наполнилась дымом, а он спал, разметав по подушке длинные волосы. Тимандра прильнула к его губам. Он открыл глаза и заключил её в свои объятия.

— Дом горит! — сказала она, готовая умереть, но остаться в его объятиях. — Алкивиад!

И тогда он вскочил, как вскакивают воины, почуяв опасность. В дыму, освещённый красным пламенем, он был похож на бога. Казалось, Алкивиад возник из этого пламени — могучий и прекрасный, но что-то вот-вот мановением ли руки или словом погасит его.

Выход из спальни был только через пастаду. Два верхних оконца были так малы, что выбраться через них наружу было невозможно. Но и к ним уже подобралось пламя; дом, судя по всему, был обложен хворостом.

   — Предатели! — яростно закричал Алкивиад. — Будьте вы прокляты!

В следующее мгновение он бросился к Тимандре, схватил её вместе с постелью, завернул в покрывало и ковёр, прижал к себе и кинулся в огонь. В три прыжка он преодолел охваченную огнём пастаду и выскочил во двор. На нём загорелись волосы. Он погасил их руками, бросив Тимандру на кусты лавра. И пока Тимандра выпутывалась из тлеющего кокона простыней и покрывал, Алкивиад накрылся ковром и вернулся в дом, нырнув в пламя. Через минуту он снова был рядом с ней. Теперь он держал в руке меч и был так страшен в ярости, что Тимандра невольно отступила от него.

Он был освещён пламенем горящего дома. И те, кто прятался в темноте, видели его. Но никто из них не откликнулся.

   — Бежим, Алкивиад! — сказала Тимандра.

   — Уходи! — приказал ей Алкивиад озираясь. — Они тебя не тронут! Беги!

Он был наг. И только пурпурный гиматий, казавшийся почти чёрным, как от запёкшейся крови, был обернут вокруг его левой руки, которую он прижимал к груди, чтобы защитить сердце. Он ждал нападения из темноты. Вертелся волчком, прыгал на шорох, на треск сучьев. Глаза его были полны слёз и горели, словно глаза волка. Мускулы, будто змеи, извивались под кожей его рук и ног. Это был танец на горящих углях, танец в пламени, дикая фракийская пляска.

Копьё беззвучно, как луч, и со скоростью луча скользнуло над кустами, вырвавшись из глубины сада, и вонзилось Алкивиаду в живот.

   — Вы трусы! — закричал он, падая на колени и роняя меч. — Вы не воины... Убийцы!

Ухватившись за копьё обеими руками, он попытался вырвать его из тела. Но в это время другое с глухим ударом воткнулось в его спину против сердца. Алкивиад вскинул голову, словно хотел увидеть что-то в небе, среди звёзд, тихо застонал и повалился на бок. Новые копья и стрелы, взметая пыль, ударились в землю вокруг него.

Тимандра, подняв руки, выбежала из-за куста, чтобы умереть рядом с возлюбленным, но убийцы Алкивиада не тронули её. Они исчезли, не рискнув выйти на свет.