На днях землетрясение в Лигоне - Кир Булычев

И он улыбнулся своей застенчивой и зловещей улыбкой испорченного мальчика, показав отличные белые, красивые зубы.

Хлопнула дверь, звякнул засов. И я остался один.

Я не знаю, сколько я простоял посреди камеры, опустив руки, не в силах сделать шага, — я был забыт, я был обречен.

ВЛАДИМИР КИМОВИЧ ЛИ

— Они пошли в горы, — сказал староста.

— Мы пойдем? — спросил я.

Я боялся, что он откажется. У него в деревне родные, о них надо заботиться. Если бы он отказался, я бы не мог возражать.

— Немного пойдем, — сказал староста, подбирая английские слова.

Мы пошли дальше. У контрабандистов тяжелый груз, а мы идем налегке. Тропинка шла все время вверх, иногда повисая над скалами, порой убегая вниз, в узкие щели, прорезанные ручьями. Солнце поднялось, мои, наверное, беспокоятся, я старался не думать о том, что скажет Отар и как разгневается Вспольный, потому что я веду себя, как не следует вести человеку в служебной командировке. Охотники громко переговаривались, шутили, курили, но я уже обратил внимание, что всегда один из крестьян шел в шагах пятидесяти впереди.

На седловине горы, покрытой густой невысокой травой, мы остановились передохнуть. Я рухнул на траву, спугнув какую-то змею, но так устал, что не обратил на это особого внимания. Минут через пять я отдышался и смог сесть.

Остальные уселись в кружок, курили. Мне не следовало рассиживаться здесь, словно я слабее других. Я поднялся и начал взбираться за старостой и Лаво к недалекой вершине горы. У вершины я догнал их. Отсюда открывался вид в долину, по дну которой, появляясь в зеленой путаной вате деревьев и снова исчезая, текла извилистая тонкая речка.

— Лонги, — сказал староста и показал рукой направо.

Деревню отсюда не было видно, но места были почти знакомые. За следующим хребтом мы впервые встретились с Па Пуо.

Лаво достал из футляра на поясе большой армейский бинокль и начал внимательно разглядывать долину. Старосте надоело ждать, он протянул руку, но Лаво с биноклем не расстался.

— Э! — он показал вниз, туда, где речка пересекала зеленое пятно поляны.

Я ничего не видел. Лаво протянул мне бинокль.

Махонькими точками вдоль реки передвигались люди. Воздух был чистым, но от жары колебался, и потому люди словно плыли сквозь прозрачный поток.

— Па Пуо, — сказал староста.

— Мы пойдем туда? — спросил я неуверенно.

Староста пожал плечами и стал спускаться к своим спутникам.

— Я останусь здесь, — сказал я. Голос у меня был пасмурный, как у младенца, вымаливающего конфету.

— Нет, — сказал староста. — Ты звони. Телефон. Самолет прилетит. Я звонил, самолет не прилетит.

— Хорошо, — сказал я. — Тогда быстрее.

— Быстро, быстро! — староста подгонял своих спутников, они подбирали копья, ружья, подтягивали пояса.

Староста первым повернул к озеру, назад, где пеной зеленого прибоя нас ждал лес. Оттуда навстречу нам вышли люди.

ЮРИЙ СИДОРОВИЧ ВСПОЛЬНЫЙ

Когда я проснулся, солнце ослепительно светило в окно, в листве дерева суетились золотистые пичужки, под верандой громко разговаривали солдаты. Отара Давидовича не было. Его раскладушка была убрана. Не ясно, спал ли он вообще.

Поднявшись, с трудом расправив затекшие, ноющие члены моего тела, я добрался до стола, на котором обнаружил записку:

«Дорогой Юрий Сидорович!

Я уехал в Моши. Вернусь часам к одиннадцати. Попытайтесь дозвониться до Володи. Если Володя приедет без меня, он знает, что делать. Пожалуйста, будьте дома к одиннадцати — надо будет вытащить ив дома аппаратуру, важно, чтобы приборы работали непрерывно. Кофе в термосе.

Я отвинтил крышку термоса, налил кофе и начал дозваниваться на остров. Безрезультатно.

Отар Давидович вернулся в половине первого. Он сразу спросил:

— Володя не приезжал? Не звонил?

— Нет.

— Так, — сказал Отар Давидович. — Займемся аппаратурой.

Около часа мы перетаскивали приборы в сад. Отар Давидович молчал, да и я не разговаривал, потому что, несмотря на кажущуюся простоту, разборка аппаратов, переноска их и установка на новом месте требовала больших физических усилий и крайней осторожности. Работа была в разгаре, когда Отар Давидович сказал:

— Дальше я справлюсь один. У меня к вам большая просьба. Возьмите, пожалуйста, машину и найдите майора. Я беспокоюсь за Володю.

— Я сделаю все возможное, — заверил я Отара Давидовича. — Будьте совершенно спокойны.

Мне пришлось идти пешком: капот «джипа», на котором вернулся Котрикадзе, был распахнут, шофер чинил мотор. Через десять минут я уже был в губернаторском дворце, где мне удалось узнать у дежурного, что майор уехал в механические мастерские. Я решил сходить туда пешком, благо все расстояния в Танги сравнительно невелики.

Мой путь лежал мимо маленькой церкви, подобной тем, что изображаются на немецких или швейцарских рождественских открытках. Дверь в церковь была открыта. Оттуда доносился чей-то монотонный голос. Любопытство заставило меня заглянуть внутрь. Свет из узких высоких окон освещал старика, лежащего в гробу. Его лицо являло собой зрелище полного умиротворения и покоя, словно этот человек долго шел, устал и заснул. Полная пожилая женщина в темной одежде стояла у гроба. Я пошел дальше. Люди рождаются, умирают, и город, доживающий свои последние часы, кажется постоянным и вечным, куда постояннее живущих в нем людей…

В механических мастерских было пусто. Несколько рабочих покрывали брезентом вытащенный на двор пресс. Один из них спросил, кого я ищу. Я сказал, что майора Тильви. Рабочий сказал, что майор уехал на аэродром, а это в двух милях от мастерских. Я поблагодарил его и пошел дальше. Раза два меня обгоняли повозки с домашним скарбом. У домов городской окраины был странный вид, словно все жители собирались выехать на дачу: вещи стояли на улице, в палисадниках — шкафы, кровати, сундуки, но сами дома были пусты. На крыше одного из домов сидел человек и снимал черепицу. Два других подхватывали плитки, которые он ловко кидал им, и складывали в аккуратный штабель.

На маленьком аэродроме мне сказали, что майор только что был здесь, а какой-то лейтенант с повязкой Красного Креста на рукаве вмешался и поправил:

— Вон он.

Я взглянул на поле и увидел, что майор Тильви направляется к вертолету, стоящему в стороне от взлетной дорожки.

Когда я добежал до машины, винты уже вертелись, поднимая пыль и сухую траву. Я стал отчаянно махать руками, чтобы привлечь внимание пилота. Вертолет завис над землей, словно раздумывая, в какую сторону ему лететь, дверца в нем открылась, и оттуда выкатилась веревочная лестница, как бы приглашая меня подняться. Я подбежал к лестнице и остановился. Блестящее брюхо вертолета нависало надо мной, и, когда я, вцепившись руками в боковины лестницы, поставил ногу на ступеньку, прогнувшуюся под моей тяжестью, меня сразу понесло куда-то вбок, я потерял равновесие и рухнул на землю. Я тут же поднялся, подумав, что на моем израненном теле появится еще один синяк, и вновь направился к лестнице. Из люка высунулся сам майор Тильви и знаком показал мне, чтобы я отошел. Вертолет мягко опустился на землю, и вскоре его винты, прекратив вращение, опустились вниз, как уши побитого зайца.