Звездный шлюз - Вадим Проскурин

— Хорошо, допустим, ты тут ни при чем, — не унималось мы-один. — А кто тогда все организовал? Только не надо мне говорить, что все случилось само собой и что оба выбора, которые ты упомянул, были случайными.

С точки зрения Андрея Сигова они были случайными.

— А с точки зрения Сети? Почему когда путешественник говорит Сети «перемести меня куда-нибудь», Сеть выбирает для него какой-то определенный мир? Выбор всегда случаен? Не верю! Почему Арадан попал именно на Румылв?

Не надо впадать в паранойю , сказал Вудсток. Если ты ведешь речь к тому, что Сеть есть бог, то тебе придется признать богом и Кожухова. Именно он сделал выбор, направивший Сигова по пути, который привел его сюда. Поверь моему опыту, случайный выбор может быть ничем не хуже божественного.

— По-твоему, все, что случилось с Андреем и с Дашей, случайно? Никакая высшая сила не вела их к сегодняшнему событию?

Совершенно верно. Я не знаю, почему Даша, спасаясь бегством, выбрала именно эту планету.

— Ничего я не выбирала! — воскликнуло мы-один. От волнения оно начало думать о себе в женском роде. — Я сформулировала совершенно абстрактный запрос, дескать, перебрось меня куда-нибудь подальше… С таким же успехом Сеть могла забросить меня, не знаю… да хотя бы в мир Принца!

Но не забросила. Я не знаю, чем руководствуется Сеть при выборе места назначения, нечетко сформулированного путешественником. Этого не знает никто, кроме бога, если он, конечно, существует.

— Разве ты не знаешь точного ответа на этот вопрос? — заинтересовалось мы-два. — С твоим-то опытом…

Мой опыт не значит абсолютно ничего. Вопрос о существовании или несуществовании бога не имеет однозначного ответа и неважно, каким объемом памяти ты обладаешь и с какой скоростью переключаются твои мыслительные контуры. Я подозреваю, что однозначного ответа нет и на уровне сверхразума. По крайней мере, так говорили Хаф и Хру.

— Это еще кто такие?

Двое эрпов. Они жили чуть более шести тысяч лет назад, тогда ваша Земля еще не вышла из первобытной эпохи. В то время цивилизация Сорэ подошла к точке невозвращения и только двадцать эрпов отважились пойти дальше и перейти на следующий уровень. Двое из них говорили со мной после того, как это произошло.

— В то время Сорэ была нормальной планетой?

Вудсток мысленно хихикнул.

А что такое нормальная планета? Каждый мир вселенной ненормален по-своему, норма определяется только личными качествами задающего вопрос. Сорэ была ненормальна, но в ее ненормальности не было ничего необычного.

— А как у них происходил переход на следующий уровень? — заинтересовалось мы-один. — Эти двадцать эрпов ни с того ни с сего просветлились или…

Или , ответил Вудсток. Социальные взрывы во всех мирах происходят примерно одинаково. Причины могут быть разными, проявления — тем более, но существуют определенные признаки, которые есть всегда. Резкое изменение образа жизни, социальная среда не успевает к нему приспособиться, начинается массовая встречная миграция, разброд и шатание, переходящие в анархию, населением овладевает отчаяние…

— Верхи не могут, низы не хотят… — ввернуло ехидную реплику мы-два.

Верхи и низы имеются не в каждом обществе. Даже если общество имеет пирамидальную структуру, далеко не всегда эта пирамида начинает шататься при подходе к точке невозвращения. Это не обязательно, обязательно другое. Чтобы переход стал возможным, разумные существа должны перестать бояться резких изменений в своей жизни. Тот, кто сыт и счастлив, никогда не решится на переход.

— Так вот почему ты говорил, что на Земле все хорошо! — воскликнуло мы-один. — Ты специально устроил все это безобразие? Может, ты еще и спам тот подбросил?

Нет, сказал Вудсток, я не подбрасывал спам. Я не организую кризисы, я всего лишь помогаю их разрешать. Проблемы не нужно создавать, они и без того появляются сами собой. Каждая цивилизация проходит те же этапы развития, что и одиночное разумное существо. Первобытное младенчество, феодальное детство, индустриальная юность…

— Старческий маразм, как на Сорэ, — ввернуло мы-два.

Да, старческий маразм , подтвердил Вудсток. Только я сомневаюсь, что человечество доживет до маразма. Но в этом нет ничего плохого, многие культуры рассматривают смерть от старости как позор. Это убеждение разделяют и некоторые локальные культуры Земли.

— А ты его разделяешь?

Для меня этот вопрос неактуален. Я слишком умен, чтобы стать по-настоящему мудрым, я не смогу ни состариться, ни героически умереть в самом расцвете сил. Это общая судьба всех вегетативных разумов.

— По-твоему, это хорошо?

А то, что Земля вращается против часовой стрелки, если смотреть с северного полюса — хорошо или плохо? Так устроена вселенная и с этим приходится мириться.

Мы-два неожиданно выделило мощный импульс негативных эмоций.

— Мириться — удел животных, — заявило оно. — Разум на то и разум, чтобы не прогибаться под окружающую действительность, а переделывать ее под себя.

Ты пропустил слово «мечтать» , заметил Вудсток. Можно лишь мечтать о том, чтобы переделать действительность под себя. Мечты — удел юности. Когда субъект достигает зрелости, он либо смиряется с тем, что мечты остаются мечтами, либо уходит на следующий уровень. Либо погибает.

— Судьба человечества — погибнуть?

Я не знаю, какова судьба человечества. Вы еще не прошли точку невозвращения, хотя подошли к ней почти вплотную. Ваша цивилизация еще может отвергнуть переход и вернуться в исходное состояние. Это крайне маловероятно, но все еще возможно.

— Что нужно сделать для этого? — спросило мы-один.

— Что мне всегда нравится в спасителях человечества, — заметило мы-два, — так это полное отсутствие сомнений и колебаний. Ты могло хотя бы на секунду задуматься, нуждается ли мир в спасении. Что является лучшим результатом — миллиард счастливых обормотов или сто тысяч сверхразумов? Если гусеница будет жить вечно — это хорошо или плохо? Может быть, один-единственный день в теле бабочки гораздо ценнее вечности пресмыкания?

— Я не могу рисковать, — сказало мы-один. — Из-за порога никто еще не возвращался…

Мы-два захохотало.

— Помнишь анекдот про двух близнецов в материнской утробе? — спросило оно. — Существует ли жизнь после рождения? Не знаю, оттуда никто еще не возвращался. Если бы все думали так, как ты, никто не родился бы на свет.

— Не утрируй, — сказало мы-один. — Если мы изолируем Землю от всей Сети, кроме Вудстока, ситуация на Земле нормализуется. Там станет так хорошо, что мечтать о большем станет просто глупо.

— Мечтать о большем никогда не глупо, — возразило мы-два. — Человек тем и отличается от животного, что всегда мечтает о большем.

— Это в тебе Даша говорит, — сказало мы-один. — Женщинам всегда всего мало.

— Не самая плохая черта, между прочим, — заявило мы-два. — Ты как хочешь, а я пойду на следующий уровень прямо сейчас.

Прямо сейчас не получится , вмешался Вудсток. Надо пройти еще очень большой путь.

— Так пойдем, пройдем его! — воскликнуло мы-два. — Ты говорил, моя психика стала более пластична. Ты сможешь так обработать меня, чтобы переход стал возможен?

Я помогу тебе на пути к переходу , сказал Вудсток. Но большую часть пути ты должен пойти сам.

— Ну так давай этим займемся, — сказало мы-два. — Незачем откладывать дела в долгий ящик. А тебе, — обратилось оно к мы-один, — я потом все расскажу. У тебя будет уникальный шанс узнать, что происходит после рождения.

С этими словами мы-два ушло в Сеть, надо полагать, на Вудсток.

Сказать, что я было ошарашено, значит ничего не сказать. Настоящее безумие — помнить сразу шесть разных прошлых. Помнится, у Кинга в «Темной башне» Роланд чуть не сошел с ума, когда в его памяти столкнулись всего два различных прошлых. Наверное, Кинг недооценил пластичность человеческой психики — мой разум находится в намного более тяжелой ситуации, чем та, что была у Роланда, но меня колбасит гораздо меньше. Может, оттого, что я уже не совсем человек?

А насколько я не человек? Три броуновские личности упорно прячутся в глубинах подсознания и не проявляют себя ничем, кроме моторных и телепатических навыков. Вудсток тоже затаился где-то на дне души. Остались только двое — Андрей и Даша.