Николай I Освободитель. Книга 3 - Андрей Николаевич Савинков

так и не смогла родить какой-либо план, подходящий для использования на практике. В связи с отсутствием явного прогресса в середине 1820 года она была так же распущена, напоследок разродившись еще одним законопроектом, который в итоге был поддержан императорам. По нему умышленное убийство крепостного приравнивалось к умышленному убийству любого другого свободного человека, а нанесение тяжелых травм — полностью забрать у помещиков право наказывать своих крепостных Александр не решился — приводило к конфискации у него живого имущества. Не бог весть какой прогресс, но все же лучше, чем ничего. Я же со своей стороны продолжал в газетах мягко, но неуклонно формировать общественное мнение в соответствующем моменту ключе.

Тем временем обсуждение земельного вопроса за столом быстро увяло.

— А что, Николай Павлович, — Денис Давыдов, в этой истории не ставший первым партизаном все равно крайне популярный в войсках и высшем свете за веселый нрав и литературные таланты, после окончания турецкой кампании тоже оказался в столице и был приглашен на собрание кружка. Генерал-гусар промокнул губы вышитой цветами салфеткой и поинтересовался, — говорят вы новый журнал к выходу готовите. Не поведаете нам подробности, тут люди собрались, можно сказать, кровно заинтересованные в развитии печатного дела империи.

— Да, господа, — я усмехнулся, отложил вилку с ножом, сделал еще глоток вина из высокого хрустального бокала и обвел глазами собравшихся. На меня с изрядным интересом взирало десять пар глаз, — все так, однако боюсь, вам это будет не столь интересно.

— И какой же направленности будет издание?

— Журнал «Вокруг света» — научно-популярный. Будем рассказывать публике о последних научных достижениях и открытиях. Привлекать в науку молодежь. Повышать престиж исследовательской деятельности. В конце концов не только сильной армией крепнет империя, научными достижениями тоже.

— О да! — Хохотнул гусар, — ваши ракеты — это настоящее чудо. Если бы не они, мы бы разбирались с турецкими крепостями гораздо дольше, а уж про потери при штурме и говорить нет смысла.

— Опять вы, Денис Васильевич, все к войне сводите, — я укоризненно покачал головой.

— Ну извините, — Давыдов в шуточном жесте выставил перед собой открытые ладони. — Такова судьба гусара — либо о войне говорить, либо о стихах.

— Либо о женщинах! — Вставил Пушкин, который и сам был крайне охоч до женского полу.

— Есть такой грех, не буду отпираться, — признал генерал. — Но мы отклонились от темы, расскажите нам Николай Павлович, чем вы нас еще интересным порадуете из новинок технической мысли.

— Буквально на той неделе приняли решение о строительстве железной дороги, долженствующей соединить две столицы, — похвастался я.

— И что? — Хозяин приютившей нас на этот вечер обители удивленно вскинул брови. — Катался я на вашей игрушке до Гатчины, по правде говоря не так уж оно и впечатляет. Да, побыстрее чем верхом будет, но не на столько, чтобы считать это верхом достижений человеческой мысли.

Как я уже упоминал, далеко не все местные действительно понимали перспективы железной дороги. Все же пока этот вид транспорта еще находился в своей колыбели и до раскрытия его потенциала оставались десятилетия.

— Скажите, Денис Васильевич, — обратился я к Давыдову. — Вот вы с Кавказа возвращались намедни. Сколько времени у вас весь путь занял.

— Ммм… Месяц примерно, даже чуть поболе будет, — прикинул гусар, — а что?

— А то, что если проложить дорогу от Питера до Георгиевска, то весь путь можно будет преодолеть за трое суток, — я намеренно для наглядности немного завысил скорость движения местных поездов. Все же паровозам нужно регулярно догружаться углем, водой, да и в целом мощность их несопоставима даже с теми, что будут в начале двадцатого века. — И эта скорость не одинокого путника, а, например, целого полка. Как вам возможность перекинуть полк из столицы на Кавказскую линию за несколько дней? Или, например, не на Кавказ, а к границе с Австрией? Сосредоточить войска за неделю, пока противник еще вообще не понял, что происходит…

— Это… Сильно. Пожалуй, что с такой стороны я на железные дороги не смотрел.

— В течение пары месяцев будет учреждено акционерное товарищество Российских Железных Дорог и часть акций будет пущено в свободный оборот, — я хитро подмигнул собравшимся и отсалютовал бокалом с вином. — Лично я собираюсь выкупить пятую часть. Считайте, что узнали об этом одними из первых в империи, не упустите шанс…

За столом на некоторое время повисла тишина, каждый переваривал услышанное и прикидывал перспективы преумножения собственных капиталов — если они, конечно, вообще были — путем вложения денег в строительство железных дорог. Я был далек от мысли, что, услышав о намечающемся деле даже от наследника, все окружающие тут же кинутся забрасывать нас серебром, но то, что кто-нибудь да клюнет, не сомневался ни на секунду.

Очень хотелось расшевелись это болото. Чтобы помещики не только в земле и крепостных видели возможность заработать, но и в промышленность начали вкладываться. Добиться этого на практике — не смотря на все прилагаемые усилия — было крайне не просто.

Интерлюдия 5

— Малиновский, — лицеист оторвал от ладоней лицо и поднял взгляд на секретаря главы учебного заведения. — Проходите, ректор вас ждет.

Малиновский с трудом заставил поднять свой зад от деревянной скамьи, на которой сидел последние полчаса, поправил форму, проверил фуражку и тяжело вздохнув направился в кабинет руководителя лицея. Ничего хорошего он от этого вызова не ждал.

Андрей Малиновский был сыном первого ректора сего учебного заведения, и соответственно попадание в лицей ему было, что называется, на роду определено. После смерти отца семья осталась в достаточно сложном финансовом положении, однако Андрей сумел на вступительных испытаниях показать себя с самой лучшей стороны и как итог — получить небольшую стипендию. Не весть какое богатство, однако учитывая двух незамужних сестер, которым в будущем нужно было сообразить некое положенное по статусу приданное, а также младшего брата — его еще только предстояло куда-нибудь пристроить — любая копейка виделась существенным подспорьем в финансовом благополучии семьи.

Ректор сидел за столом что-то внимательно изучая в толстом гроссбухе, расчерченном под бесконечные таблицы. Появление ученика не заставило преподавателя оторваться от своего, видимо очень важного, занятия. Энгельгард лишь молча коротко кивнул на стул для посетителей. Малиновский сел. Сказать, что ему было не комфортно — не сказать ничего. Скажем так, поводы для вызова в этот кабинет четко делились на положительные и отрицательные. И надо сказать, что положительные случались гораздо реже.

За те несколько минут, что ректор был занят своим делом, Андрей успел хорошо рассмотреть кабинет: темные деревянные панели, несколько стеллажей с книгами — в основном классические античные авторы, — большой несгораемый шкаф. Стол заставленный массивными бронзовыми приборами, витой канделябр на три свечи с белесыми каплями застывшего воска. Зеленоватого оттенка плотные шторы, перевязанные золотым шнуром с кистями. В кабинете пахло ученостью и потенциальной выволочкой.

— Итак, молодой человек, — ректору было слегка за сорок, он был мужчиной в самом расцвете сил, но пятнадцатилетнему лицеисту казался почти что дряхлым стариком, — вы знаете, зачем вас сюда позвали?

Вопрос был, что называется с подковыркой. Любой человек имеет мелкие грешки, и попытавшись начать оправдываться можно наговорить гораздо больше, чем вопрошающий знал изначально.

— Нет, господин ректор, — мотнул головой Малиновский.

— Очень жаль, очень жаль… — Не отрываясь от гроссбуха Энгельгард продолжал нагонять напряженности. — Что вы можете сказать по поводу тайных собраний политического толка, в которых вы участвовали?

— Полит-тического? — Слегка заикаясь переспросил лицеист.

— Я что невнятно говорю? — Ректор впервые поднял взгляд и вопросительно изогнув бровь посмотрел на собеседника. Напряжение в кабинете уже можно было потрогать физически.

— Нет, понятно, однако я про тайные собрания ничего не знаю, — в панике попытался все отрицать Малиновский. — И ни в чем не участвовал.

Вообще Александровский лицей считался местом умеренно либеральным. Поскольку ориентирован он был в первую очередь на подготовку будущих служащих по гражданскому ведомству, дисциплина традиционно тут поддерживалась в относительно лёгкой форме. В отличии, например, от Кадетского корпуса, в лицее муштрой особо не заморачивались, и присмотр за учениками был мягче. Оттого разного рода тайные и не очень кружки тут появлялись и исчезали с завидной долей регулярности. Большинство из них не представляли собой ничего серьезного — говорильня восторженных юнцов не более. Впрочем, порой лицеисты заходили чуть дальше и действительно организовывали нечто более формализованное.

— А где вы были вчера с десяти вечера до двенадцати? — Малиновский от неожиданности подпрыгнул на стуле. Голос