Две королевы - Юзеф Игнаций Крашевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Монти так смотрел на пришельца, как если бы искал в нём кого-то раньше знакомого, либо, по крайней мере, виденного, что, казалось, не нравится назойливому господину, отворачивающему глаза в другую сторону.
Поскольку Дземма, кроме Бьянки, ни с кем разговаривать не хотела, Монти мог свободно немного отступить и приблизиться к пришельцу. Дудич этим воспользовался, желая, по крайней мере, втянуть в разговор Бьянку, а через неё напомнить о себе Дземме. Монти тем временем медленно подошёл к незнакомцу.
– Signore, – сказал он, – мне кажется, я не ошибаюсь.
Чужак измерил его чёрными глазами с суровым выражением.
– Если я не ошибаюсь, пан, – ответил он холодно, – вы должны помнить, что когда кто-то хочет и имеет причины сохранить инкогнито, это нужно уважать. Вы могли бы, пане, плохо зарекомендовать себя там, где, наверное, хотите быть хорошо записанным.
Последние слова он произнёс с акцентом.
– Вы меня понимаете? – повторил он.
– Отлично, – ответил певец, – и можете быть уверены, что вы для меня незнакомец, которого вижу впервые, но это не мешает двум итальянцам, встретившимся в чужой стране, поговорить друг с другом.
– Да, – сказал незнакомец, – но если вы меня выдадите, помните, что тот, на чьём дворе вы видели… кого-то похожего на меня, будет знать и не простит.
– Будьте спокойны, signor, – прибавил певец, – но простите, кем вы хотите тут быть?
– Я купец из Венеции, – сказал прибывший, – а может, посланец государства… это мне всё равно.
Разговор с Бьянкой Дудичу совсем не удался. Тем временем два итальянца прошли в дальний угол комнаты, оставив Петрка охранять женщин.
Незнакомец, который хотел походить на купца, теперь сам начал живо, настойчиво, назойливо расспрашивать Монти, который послушно и с некоторой униженностью ему отвечал.
– Вы видели старую королеву?
– Каждый день пою у неё, – сказал Монти. – Не жалеет для меня аплодисментов, но подарками не щедра. В этом, наверно, повинно плохое настроение, какое на неё давит.
Купец блеснул глазами.
– Она проиграла дело! – шепнул он, усмехаясь.
– Сомневаюсь, чтобы она считала его проигранным, она тут пани, – говорил Монти.
– Кто эти две синьорины? – спросил незнакомец, указывая на Дземму, которая, отвернув свою вуаль, показалась во всём блеске красоты.
Монти нагнулся к его уху.
– Bellissima есть нынешней любовницей молодого короля, а другая – прошлой.
Сказав это, он усмехнулся.
Купец хмурил лоб, а его любопытные глаза, казалось, выскочат; так пожирал ими Дземму.
– Значит, та! – шепнул он.
Поскольку места было немного, а две девушки королевы манили личиками прохожих, начали стучать в дверь. Монти немедленно бросил купца, а Дудич пошёл защищать нанятую комнату. Но это оказалось слишком трудным, и Петрек должен был выйти в прихожую, чтобы там вести борьбу, защищая порог и доступ к Дземме.
Паны, бывающие при дворе, чужеземцы, которые имели протекцию Бонера, Дециуша и других знакомых Дудича, лезли силой. Петрек не знал, как отпереться. Хотя ему это много стоило, нескольких старших господ он должен был впустить.
Прекрасная итальянка ни на кого из входящих даже глаза не обратила. Зато весёлая, кокетливая Бьянка радовалась, когда её кто-нибудь вызывал, смеялась и с большой отвагой парировала зацепки по-итальянски и по-польски. Несколько раз она закрыла рот Монти, который надулся и замолчал, потому что пел лучше и демонстрировал себя великолепней, чем говорил остроты, а униженным быть не любил.
Среди этого шума прошло достаточно времени; волнение на улицах внезапно увеличилось; толпа, стоявшая в порядке, начала прижиматься к домам.
– Едут! Едут! – кричали со всех сторон.
То был кортеж молодого короля, часть которого женщины видели в замке; он как раз выезжал навстречу Елизавете.
Дземма встала, подошла к окну, высунулась, опёрлась на него и уставила глаза на улицу. Но не скоро показался тот, кого она искала, взгляд которого, как ей казалось, должен был почувствовать и найти её.
Наконец в товариществе князей Прусского и Цешинского показался Сигизмунд, в белой, серебристой одежде, немецким кроем, на гнедой лошади с перламутровой попоной.
Он ехал красивый, задумчивый, важный, благородным королевским обликом так отличаясь от всех, кто его окружал, что выразительные, гордые, но обычных черт лица двух князей, следующих у его бока, выдавались дивно варварскими. Фигура, взгляд, всё в нём объявляло короля.
Дземма побледнела, а Бьянка могла заметить дрожь, которая двигала каждый мускул её личика. Взгляд приближающего Августа, который до сих пор смотрел перед собой холодно, ничего, казалось, не видя, точно привлечённый какой-то таинственной силой, вдруг обратился к угловому дому и, как предчувствовала Дземма, упал на неё.
Эти два взгляда встретились и на мгновение утонули друг в друге; гнедой иноходец короля как бы почувствовал дрожь руки, остановился на мгновение и поскакал быстрей. Дземма тут же упала на свой стул. Больше уже ничего видеть не хотела. Бьянка, Монти и другие зрители указывали на проезжающих в группе, называя их по именам. Дудич о некоторых рассказывал интересные вещи, итальянка ничего не слышала.
После проезда короля на улице снова всё рассыпалось, разлилось, распустилось, потому что знали, что Август вернётся только через несколько часов, сопровождая свою наречённую, с которой должен был встретиться в разбитых за городом шатрах. Поскольку оставалось ожидать ещё много времени, Дудич приготовился к приёму своих гостей. Он хотел выступить перед итальянкой, но не было необходимости угощать незнакомцев и дармедов. Поэтому он вышел и сам лично принёс на подносе вино и сладости.
Дземма рукой оттолкнула поднос, Бьянка всем завладела.
Между удивительно там собравшимися особами, мало или совсем незнакомыми, завязалась оживлённая беседа. Монти говорил много, хотя у него было не так много тем для рассказа, венецианский купец также внимательно и усердно слушал. Казалось, что боялся потерять слово, и везде был ушами. Наклонялся, влезал, подхватывал летающие слова, бросал вопросы; а сам так умел подстраховаться, чтобы их ему не задавали.
Монти, который следил за ним глазами, мог убедиться, что из присутствующих там, кроме Дземмы, не было такого, которого бы венецианский купец не расспросил и что-нибудь из него не вытянул. Это любопытство было таким невинным и наивным, что никого поразить не могло. Иностранцы, будучи первый раз в чужой стране, часто так обо всём должны расспрашивать, не в состоянии к ней привыкнуть. В купце только то поражало, что его лицо было отмечено необыкновенной смекалкой.
Певец, который вначале так агрессивно его зацепил, теперь, казалось,
