Прощайте, любимые - Николай Горулев

— Здесь моя квартира...

До самого Печерска — излюбленного места отдыха горожан с пологими холмами и стройным молодым сосняком — Сергей и Вера молчали. И только когда вошли в лес, Сергей остановился, закурил и сказал серьезно:

— По-моему, он предатель.

— Просто трус, — не согласилась Вера.

— От трусости до предательства один шаг.

— Ты все еще ревнуешь, — Вера улыбнулась краешком губ. Большие серые глаза ее лукаво сверкнули.

— Наверное, — ответил с улыбкой Сергей.

И снова шли и молчали. Начались перелески, изрезанные крутыми высотками. Где-то здесь у поселка Гай был рубеж батальона Владимирова. И не успел Сергей об этом подумать, как услышал окрик:

— Стой! Руки вверх!

Из кустарника вышли два милиционера с винтовками наперевес. Были они уже немолодые. Один худощавый, маленький, стриженный под машинку, второй повыше ростом, покрупнее, с белесой шапкой волос.

В первое мгновение Сергей схватился за автомат — кто знает, что за милиционеры тебя задерживают, когда в городе то и дело ловят ракетчиков и диверсантов в милицейской форме.

— Мы из студенческого ополчения, — спокойно сказал Сергей, не поднимая рук. — Идем на связь к капитану Владимирову.

— Оружие на всякий случай отдайте, — тоже мирно сказал худощавый и снял с плеча Сергея немецкий автомат. Вера протянула белокурому пистолет.

Худощавый повертел в руках автомат и спросил Сергея:

— Трофей?

— На Виленской взял у одного типа, — неохотно ответил Сергей.

Белокурый пошел вперед, за ним Вера, потом Сергей, и замыкал шествие худощавый.

Странное ощущение испытывал Сергей в эти минуты. Откровенно говоря, он не верил, что милиция способна сражаться с регулярными частями гитлеровцев. Откуда шло это неверие — он и сам не мог объяснить, — просто он привык видеть милиционера чаще всего без оружия на улице города, как строгого блюстителя порядка. В будни он усмирял буйство какого-нибудь хватившего через край гуляки, руководил несложным уличным движением, в праздники при полном параде следил за тем, чтобы ничто не мешало шествию колонн. К этому примешивалось чувство некоторой иронии, вызванной отношением к конкретному человеку, известному во всем городе милиционеру Глазову.

Глазов, очевидно, знал службу и был на хорошем счету у начальства, потому что стоял на посту ответственном — на самой центральной площади города. Он бдительно следил здесь за порядком и чистотой — никто не смел на виду у Глазова бросить на мостовую или тротуар окурок, никто не решался сквернословить — Глазов был беспощаден. Рассказывали, что однажды он оштрафовал собственную жену.

Воскресным днем возвращалась она с Быховского рынка через площадь с тяжелой покупкой — снопом соломы на подстилку поросенку. Поскольку на весу этот сноп держать было тяжело, женщина тянула его по тротуару. Отдельные соломины ускользали из-под ее руки и застревали на тротуаре. Глазов, заметив нарушение, схватился за свисток. Услышав знакомую трель, женщина не остановилась. Глазов вынужден был бежать к ней через всю площадь.

Тут же собралась толпа любопытных.

Глазов взял жену за рукав:

— Гражданка, вы нарушаете...

— Отстань, — устало ответила ему жена. — Лучше помог бы нести, чем стоять да посвистывать.

— Я не посвистываю, а нахожусь при исполнении служебных обязанностей.

— Ну и находись.

— Немедленно уберите за собой солому!

— На это у тебя дворники есть, — невозмутимо ответила жена.

— Гражданка! В таком случае платите штраф!

— Ты что, сдурел? С законной супруги штраф.

— Вы слышите? — строго спросил Глазов. — Мне все одно, что вы супруга, а раз нарушаете — платите.

Женщина выставила Глазову кукиш.

— А этого ты не хотел? Вот тебе штраф. А вернешься домой — я тебе это припомню.

Глазов невозмутимо расстегнул планшет, выписал квитанцию, достал из правого нагрудного кармана три рубля и переложил в левый.

Рассказ об этом поступке Глазова многие годы передавался из уст в уста, и Сергей припомнил его, шагая вслед за белокурым милиционером...

Сергей сразу узнал капитана Владимирова, хотя видел его только однажды в последних числах июня. Со стороны Луполова по Первомайской в колонне по четыре шел милицейский батальон. Люди разных возрастов, по одинаково подтянутые и строгие. Впереди был капитан чуть выше среднего роста, стройный, молодцеватый, с трофейным автоматом через плечо и планшетом на длинных ремнях, отчего планшет раскачивался и бил по ногам. Но капитан не обращал на это никакого внимания. Сергей стоял тогда на тротуаре, смотрел на колонну и любовался командиром.

Теперь, в глубокой траншее, он выглядел не так бодро. Планшет его лежал в стороне, сам он сидел на песчаном уступе окопа и не встал, когда к нему привели задержанных. Он проверил комсомольские билеты ребят, спокойно распорядился, чтобы им вернули оружие, отпустил дозорных и посмотрел на Сергея:

— Мост еще наш?

Сергей нарисовал обстановку на валу, в районе шелковой фабрики, передал распоряжение городского штаба обороны.

Владимиров устало посмотрел на ребят.

— Я и так знаю, что отступать некуда... — Он посмотрел на часы. — Вот сейчас двадцать с хвостиком, а они готовят очередную атаку... пятую по счету... а у меня уже полбатальона, да и то вместе с ранеными... вы садитесь, ребята, отдохните. — Владимиров прикрыл глаза, и мелкие морщинки сбежались у переносицы. Казалось, он о чем-то мучительно думал в эту минуту.

Сергей и Вера опустились на дно траншеи и смотрели на этого усталого красивого человека со следами тяжелой бессонницы.

— Самое трудное, — продолжал капитан, — началось с 17 июля... — Он вздохнул, не открывая глаз. — Навалились они на нас с танками и пехотой. Отбили. Бутылками с горючей смесью да гранатами. С тех пор деремся без передышки. Вчера даже контратаковали. Выбили их из Пашкова, Там меня слегка царапнуло... — Владимиров открыл глаза, поднялся, и Сергей увидел прежнего энергичного человека. Словно в те минуты, что он говорил с ними, Владимиров отдохнул. — Хлопцы у меня в батальоне что надо, да и позиция уж больно хороша. Вот смотрите...

Траншеи тянулись по гребню высоты, словно специально приготовленной для обороны. Впереди за перелеском виднелась деревня.

— Вот это самое Пашково, а вон там поселок Гай... Вдруг недалеко ударила пушка, и за спиной Сергея в овраге вырос столб земли.

— Начинается, — зло сказал Владимиров. — Да не выставляйтесь вы! — крикнул он ребятам.

Вера и Сергей, как по команде, опустились на дно траншеи. Вера взялась за руку Сергея и крепко сжала ее. Может, она вспомнила тот злополучный день на Буйничском поле? Сергей посмотрел на нее и молча кивнул — обойдется. А обстрел все нарастал. Били орудия и минометы разных калибров. Над высотой стоял сплошной гул и вой. Потом, словно по мановению волшебной палочки, этот гул сменился треском автоматов.

— Без моей команды не стрелять! — громко крикнул Владимиров, и над траншеями, как эстафету, люди передавали слова капитана.

Вера и Сергей приподнялись над бруствером и увидели, как по лощине бежали, стреляя на ходу, солдаты. Вот они все ближе и ближе. А Владимиров молчит.

Сергей поставил автомат на боевой взвод. Он уже слышит беспорядочные крики солдат, различает их лица, напряженные, красные, перекошенные злобой и испуганные.

— Огонь! — командует Владимиров.

Дрожит автомат в руках Сергея, и то ли от этой автоматной тряски, то ли от нервного напряжения начинает расти противная дрожь внутри, которую он никак не может унять.

Огонь с высотки, сильный и прицельный, остановил бегущих, но они еще не пятятся, а пытаются залечь. И тогда Владимиров вскакивает на бруствер, и его зычный голос эхом отдается на холме:

— За Родину!...

Этот голос поднял и Сергея, и Веру, и всех, кто мог встать из траншей. Мелькали синие милицейские гимнастерки, гремели выстрелы, стоял крик и стон, и в центре этой стремительной людской волны был Владимиров. Сергей видел только его, бежал вслед за ним, чувствуя неудержимую притягательную силу этого человека.

Гитлеровцы не выдержали. Они повернули в сторону Пашкова. А с фланга вдруг ударили крупнокалиберные пулеметы.

Сергей заметил, что с Владимировым что-то случилось. Он бежал вперед, преследуя отступающих, но уже как-то по инерции, выронив из рук трофейный автомат, Сергей рванулся к капитану, чувствуя рядом тяжелое дыхание Веры.

Сергей не успел подхватить Владимирова — тот с разбегу рухнул на землю. Сергей и Вера упали рядом — из перелеска все били эти проклятые крупнокалиберные. Вера повернула Владимирова на спину — в открытых глазах его навсегда застыла ненависть.

Атака захлебывалась. Отстреливаясь, отходили бойцы поредевшего батальона, унося на плащ-палатке тело капитана Владимирова.

Его положили на командном пункте, там, где недавно сидел он на песчаном выступе, беседуя с Верой и Сергеем.