Поп - Александр Сегень

— Иван!

— О, отец! Откуда вы меня помните?

— Я всё своё войско по именам и в лицо помню. Давай скорее в храм, а то увидят нас!

В храме батюшка сразу повёл Ивана в алтарь.

— Сейчас, сейчас растопим печь, я накипячу воды, добавлю туда вина, у меня и хлеб здесь есть. Как же ты тут оказался?

— А вы ничего не знаете про лагерь?

— Я приходил туда, видел, как горят бараки, а потом меня прогнали фашисты.

— В тех бараках горели наши.

— Ой!

— Большая часть узников слегла в тифу. На днях Вертер сам издох от тифа. Прислали нового коменданта, и он распорядился... Всех, и больных, и здоровых заперли в бараках и подожгли. А я сбежал. Успел.

— Как же тебе удалось, Ваня?

— Сам не знаю. Видать, я такой битый, что Бог сжалился надо мной. Я бежал, пуля свистнула и пролетела у меня прямо под мышкой, только царапнула. Тут я провалился в болото, но лез, лез, карабкался. Спасибо немцам, морили нас голодом, а то был бы толстый, потонул бы, это точно. И потом я тихо полз, полз, колупался. Немцы думали, я утоп в болоте. А я полз. Ночью я шёл. Потом определил направление. Соображалка! На юг, думаю, надо идти. И вот на рассвете дошёл до этого села. А потом глядь, церковь ваша! Как я обрадовался! Не зря, стало быть, крестился у вас!

— Дак конечно... И причащался!

— Не зря меня Три Ивана все звали. Был бы один, не ушёл бы от немца. А так нас три Ивана, втроём и вылезли.

— А почему три Ивана?

— Да потому что я Иванчёнок Иван Иваныч.

— Стало быть, у меня под куполом теперь целых три Ивана будут скрываться, — сказал отец Александр.

— Может, кто ещё спасся? — с надеждой промолвил Иван Три Ивана.

В сей миг всё существо батюшки пропиталось сознанием, что больше никому из его войска спастись не удалось. Все имена его воинов-узников погорели, и только этот Иван Три Ивана спасён чудом.

— Может быть, — произнёс священник. — Но ты, Ваня, не горюй по убиенным. Сегодня день Александра Невского. Отмечается в память о его погребении во Владимире. Всё не случайно. И это знак. Он их к себе решил взять в небесное своё воинство. Дураки немцы. Они наивно полагают, что это по их воле погибли русские воины. На самом деле их Александр к себе забрал. Нарядил в сверкающие доспехи, дал щиты и мечи, украсил главы сияющими шлемами, на ноги дал сафьяновые сапоги. И встали они в строй с лучшими воинами Александра. Красивые, розовощёкие, сияющие, бравые!

— Это хорошо бы так! А что ж он меня не захотел взять?

— Потому что ты, сам говоришь, карабкался и колупался. Да нет, не поэтому. Он тебя ко мне связным отправил. Так что, Ваня, живи и не думай, что тебя не захотел взять в своё войско князь Александр. Живи! Придёт твоё время, отправишься туда же. Место за тобой там сохраняется, в строю.

110.

Иван Три Ивана поселился там же, где спасался Лёшка Луготинцев. Но только теперь в барабане было холодно. Ночевал спасшийся узник внизу, в натопленном храме, а день проводил наверху, под суворовским куполом. Не было матушки, чтоб прознала о новом барабанном жителе, чтоб отругала мужа за губительную храбрость. А вот Торопцеву отец Александр, конечно, похвастался:

— А у меня, Коля, под куполом теперь целых три Ивана скрываются.

— Да ну? Партизаны?

— Нет, из Сырой низины после ликвидации лагеря чудом спасся один. Иван. Я его крестил, помнишь? Тогда же там были Альберт, Мольберт, Эдуард.

— Не Мольберт, а Марлен. А почему же три? Вы сказали.

— Потому что он трижды Иван — Иван Иванович Иванчёнок. Его так и в лагере звали — Три Ивана.

111.

Батюшка и сам удивлялся, как спокоен он стал к нахлынувшему валу скорбей, бед, смертей. Мысль о том, что его войско перешло в полное и непосредственное подчинение к самому Александру Невскому, утешала его. Он побывал на месте ныне уничтоженного концлагеря и совершил отпевание над могилой, в которой были погребены останки его войска. Немцы смотрели на это сквозь пальцы. Но у них была на то причина — они готовились уже отступать, уходить отсюда, сводили со дворов скот, чтобы угнать на запад, выгребали у жителей всё съестное, им уже было наплевать на жизнь русского священника, кого он там отпевает.

112.

Однажды отец Александр нечаянно подслушал разговор Евы и старшей после погибшей Маши дочки Торопцева, девятнадцатилетней Надежды.

— Он ещё вполне молодой мужчина, — говорила Ева. И не монах. Каково ему после гибели матушки Алевтины!

— Нет, это ты дурное задумала. Не по-христиански.

— Вспомни дочерей Лота.

— Так то ветхозаветное.

— Ну и что? В Библию включено.

Тут батюшка вошёл. Он был неприятно озадачен услышанным.

— Две девицы под окном пряли поздним вечерком, — смущённо пробормотал и удалился в свою комнату.

Ночью ему не спалось. Он вспоминал, как матушка готовила. Где другим с ней тягаться! А какой она была замечательный пивовар. Кто теперь сварит такое пиво! Обязательно на пасхальный стол выходил жбан свежесваренного, и батюшка непременно, взяв в руки кружку, вспоминал слова из пасхального богослужения: «Пиво пием новое».

Дверь скрипнула. В образовавшемся проёме показалось лицо Евы.

— Вот я сейчас этой Лотовой дочери задеру хвостовое оперение да всыплю по первое число! А ну спать! — весьма сурово ошпарил её отец Александр. — Лучше бы научились пиво варить, чем глупости всякие!

113.

Приближалось наше Рождество. Но сперва надобно было пережить их, католическое. Всякий раз немцы устраивали обильные возлияния на праздник, который они отмечали с размахом.

Отец Александр шёл по улице. Вокруг сновали пьяные немцы. Орали что-то, даже протягивали отцу Александру выпить, но он их не замечал. Один немец фотографировался с советским автоматом ППШ, хвалил его:

— Papascha — gut!

Увидев отца Александра, он остановил его и тоже похвастался:

— Papasca — gut! Du ist Papascha und er ist Papascha auch!6

— Он ласково похлопал ППШ, затем вытащил из-за пазухи и сунул отцу Александру рождественскую открытку: — Weihnachten!7 — тыкал он пальцем в изображение Марии, Иосифа и младенца Христа. — Es ist Maris und Joseph. Klar du? Also, kreuze weiter eben durch, bis ganz ist!8

Отец Александр побрёл дальше и вдруг увидел, как Костик Торопцев и приёмный Торопцева Дима из Саласпилса залпом двумя огромными снежками влепили в рожу фашисту. Да ещё крикнули:

— За Родину!

Немец погнался за ними, передёргивая затвор автомата «Эрма»:

— Halt! Halt!, kleinen Schweinen! Nicht von der Stelle!9

Он даже успел пустить несколько выстрелов, прежде чем между ним и ребятами вырос отец Александр, загородил их собой. Немец и на него направил дуло, но опомнился.

— Дас ист майне, майне! — громко стал объяснять отец Александр, показывая на себя и на детей.

— Himmelherrgott! Deine Rauberbande mit Kerl buseriere! — выругался немец и пошёл к своим продолжать пьянство.

Отец Александр сердито повёл Костика и Диму в дом Торопцевых, впихнул их за шкирку в тёплое жилище:

— Извольте получить безрассудных героев. Устроили артобстрел. Одному немцу снежками прямо в харю. С трудом спас от расправы. Он чуть не убил их.

— Он не убил, так от меня ремня получат! — пообещал Торопцев.

— Чаем угостите, Николай Николаевич?

И отец Александр загостил у Торопцева. За окнами немцы стреляли в воздух и горлопанили.

— Удивительно и показательно то, что они так пышно празднуют Рождество и почти совсем не замечают Пасху, — говорил Торопцев.

— Я тоже всегда этому поражаюсь, — согласился отец Александр. — То есть получается, что в Европах признают бесспорным факт появления на свет младенца Иисуса, но к факту его беспримерного воскресения относятся скептически. Мол, это уже миф. А ведь и у них когда-то были художники, которые с восторгом и пронзительно рисовали Христово воскресение. Тот же Рафаэль, или немец Грюневальд. Но в последнее время, видать, у них материализм крепко пустил корни в душах. Перестали верить в то, что Христос воскрес и вознесся на небеса.

— А оттого они, возможно, и постепенно утрачивают облик человеческий, эти европейцы, — сказал Торопцев.

Он немного помолчал и вдруг решился признаться:

— Отец Александр! Грех на мне!

— Грех?

— Страшный грех. Я от вас скрывал одну вещь.

— Какую?

— Мой дед тяжело заболел, мучился и наложил на себя руки. Я его в детстве сильно любил. Хороший был человек. Лучший печник во всей округе. А я его всегда вписываю вам в поминание.

— Это, конечно, нехорошо, — нахмурился отец Александр. — Самоубийц не поминают. Вы больше так не делайте, не пишите его. А точно ли он наложил на себя-то?

— Упал с обрыва вниз головой. Не пьяный был.

— Может, оступился?

— Да нет, видели, как сиганул. Утверждают, что нарочно.

— Мало ли, что утверждают. Давайте так порешим. Вы его не поминайте сами. А я буду сам отдельно его поминать. Потому что вы такой хороший человек, а он вам дал производство!

— Спасибо вам, отец Александр! Я для вас раздобыл медицинский справочник. Вот, почитайте здесь.