Перстень альвов, кн. 2: Пробуждение валькирии - Елизавета Дворецкая

Дагейда не видела лица Торбранда конунга: для ведьмы не имело значения, какое у него лицо. Для нее было важно другое: меч на поясе Торбранда вливал в кровь человека свою темную, страшную силу, служил корнем, что связывал человека с глубинами подземелий и подгорий Медного леса, питал его силой, но и подчинял этим загадочным мирам. Именно эта невидимая связь с корнями гор, а не черты лица, делали Торбранда единственным в глазах Дагейды. Она ясно видела в воде источника черные ножны, рукоять в виде дракона, и от всего облика меча ей в лицо веяло холодным дыханием смерти. Перед ней было единственное оружие, способное принести смерть и ей самой. Она была бессмертна, как сами горы, но Дракон Битвы, одолевший ее отца Свальнира, сумеет одолеть и ее. Дагейда дрожала, пятилась от источника, но не могла отойти, зачарованная неодолимой силой меча. Он идет сюда. Он уже здесь, в Медном лесу, и Дагейда ощущала каждый его шаг, потому что вся земля Медного леса служила продолжением ее странного существа. И дрожь земли под ногами того, кто нес сюда Дракона Битвы, отдавалась в каждой частичке ее маленького тела.

Закрыв лицо руками, Дагейда ползком отодвинулась от источника, потом взобралась на валун повыше, откуда открывался широкий вид. Уже близились сумерки, где-то за горами впереди шел дождь, облака висели низко, касаясь горных вершин; они были одинакового темно-серого цвета, кое-где с белесыми прослойками, и трудно было различить, где кончаются горы и начинаются облака. Вершины уходили одна за другой все дальше и дальше. При виде этого Дагейда всегда вспоминала об одном. О том утре, когда она проснулась в заваленной каменными обломками пещере и поняла, что осталась одна на свете.

Тогда она тоже стояла на пороге пещеры и смотрела вдаль – туда, куда ушли ее мать, Хёрдис Колдунья, и Торбранд, конунг фьяллей. Этого человека Дагейда ненавидела всей своей нечеловеческой душой – это был убийца ее отца. Двадцать пять лет она мечтала о мести. И вот он пришел. Но Дагейда, так мечтавшая о его появлении, сидела неподвижно, прислушиваясь к собственной дрожи, в которой отдавались далекие еще шаги ее врага. Пока в его руках Черный Дракон, она бессильна.

Кусты неподалеку зашевелились. Дагейда подняла голову: оттуда не веяло человеческим духом, это был кто-то из своих.

Из зарослей выбралась крохотная, отчаянно сгорбленная старушонка. Спина ее была согнута крючком, так что голова смотрела прямо вниз, и чтобы видеть что-то впереди, старухе приходилось выгибать ее и держать как бы задранной кверху. На спине старуха тащила огромную охапку хвороста. Крёка – Согнутая, старая-престарая великанша, состояла некогда со Свальниром в отдаленном родстве. Когда-то она тоже была ростом с гору, но за века усохла, съежилась и теперь стала даже меньше Дагейды. У старухи имелось четырнадцать сыновей и семь дочерей. Все они жили вдоль юго-восточной границы Медного леса – кто на одной горе, кто на другой. За века измельчав, род Крёки стал во многом походить на людей. Дочки ее, как болтали, иногда зазывают к себе в гости пастухов с отдаленных пастбищ. Тьфу! Дагейда брезгливо сморщилась.

– Здравствуй, девочка! – Крёка подслеповато сощурилась, но все же разглядела на камне застывшую маленькую фигурку, осыпанную рыжими волосами, точь-в-точь такого цвета, как сухая хвоя.

Дагейда искоса глянула на нее, считая, что даже этим оказывает старухе честь. Кто она такая, эта Крёка, рядом с дочерью самого Свальнира из Пещерной горы!

– Ох, устала! – С натугой шевелясь, Крёка сбросила наземь свою вязанку хвороста и села на нее. – Бродила, бродила, все ноги исходила… И погода-то… А осень-то нынче такая теплая – гляди, в иной год уже снег идет, а тут и березки тебе еще почти зеленые, и ивки тоже… Клены только облетели, а на траву поглядеть – прямо тебе чистое лето…

Дагейда тоскливо нахмурилась и глянула в сторону зарослей – старухина занудная болтовня ее раздражала, хотелось сбежать. Что ей в Медном лесу места мало, где хворост собирать? Нет, обязательно надо сюда было притащиться!

– А, да! – старуха спохватилась. – Что тебе до этого! Тебе ведь ни тепло, ни холодно не бывает. О чем думаешь, красавица?

– О Торбранде конунге! – отрезала Дагейда. Может, теперь отстанет?

– Знаю я Торбранда конунга, – спокойно сказала старуха. – Видала я его. На днях, помнится…

– На днях! – подпрыгнув от неожиданности, Дагейда повернулась к ней. – Что ты болтаешь? Он только сегодня пришел!

– Да вот, недавно… – Крёка шамкала губами, вспоминая. – Еще когда… Ага, перед тем, значит, как он твоему… Свальниру то есть… И жену еще увел. Это твоя мать была, что ли? Ну, какую он увел? Я Свальниру еще когда говорила: не бери ты жену из людей, погубит она тебя. Не послушался, ну, вот и дождался.

Дагейда в досаде стиснула зубы. На днях, называется! Старуха говорит о событиях двадцатипятилетней давности, а думает, что это случилось вчера или позавчера! Старые великаны, давно сбившиеся со счета времени, часто путают дни с годами.

– И тогда говорила я с ним, и судьбу ему сказала, – продолжала старуха, не замечая ее досады. – Сказала: если ты тот меч добудешь, то во всем тебе будет удача, пока ты опять в Медный лес не воротишься. И жить тебе тогда долго, еще столько же, сколько прожил…

– Как ты сказала? – повторила Дагейда. – Столько же, сколько прожил… если не вернется в Медный лес?

– Так, красавица моя. А он ведь послушал меня, старую. Не было его с тех пор в Медном лесу. По бережкам, по краешку, бывало, плавал, а сюда, в горы – ни шагу.

Дагейда спустила ноги с камня и повернулась к старухе. Крёке можно было верить – она родилась так давно, что состояла в родстве с тремя норнами, живущими у источника Урд. Она знает судьбы людей. Если не вернется в Медный лес… А он вернулся! Дагейда тихо засмеялась, показывая мелкие белые зубы. Он вернулся! Он пришел за своей смертью! Но кто даст ему эту смерть? Кто послужит орудием судьбы?

Ей вспомнился Вигмар Лисица. Хорошо бы как-нибудь столкнуть их лбами. Если два таких человека встретятся, то одному из них не уйти живым. Если это будет Вигмар – ее поражение в Хаукдалене будет отомщено. А если это будет Торбранд конунг… О! Дагейда зажмурилась, у нее сладко перехватило дух. Тогда она отомстит! Отомстит за своего отца, как ее мать Хёрдис отомстила за своего. И тогда… А если… Если удастся захватить этот меч, Дракон Битвы, тогда в ее руках соберется уже два дракона из трех! И тогда она сумеет как-нибудь приманить к двум братьям третьего! А когда все три дракона будут в ее руках, она… она… Тогда она, маленькая ведьма, будет так же грозна и могущественна, как был ее отец, великан Свальнир. Тогда она сумеет изгнать из Медного леса весь род человеческий, всех людей до одного, и будет сама править здесь всем до последнего камня, до последней травинки! Тогда сама она станет огромной, как гора! И все наследство древних квиттингских великанов будет принадлежать ей одной!

– Эй, послушай! – Дагейда окликнула старуху, которая уже отдохнула и теперь с оханьями пристраивала вязанку хвороста опять на свою согнутую крючком спину, а та все скатывалась то на одну сторону, то на другую. – Ты не знаешь: сколько суждено жить Вигмару Лисице?

– Вигмару Лисице? – Крёка подумала, пожевала губами, будто старалась определить вкус этого имени, потом ответила: – Девяносто два года, красавица.

– Девяносто два! Ах! – Дагейда подпрыгнула, взвизгнула от радости и расхохоталась так громко и буйно, что все сосны на склоне горы затрепетали как под порывом ветра. – Девяносто два-а-а! – ликующе кричала она, и сами горы в недоумении повторяли за ней эти слова.

Девяносто два! Дагейда была счастлива, как будто услышала какое-то необычайно доброе предсказание для себя самой. Если Вигмар Лисица будет жить девяносто два года, значит, при встрече с Торбрандом он останется победителем! Теперь только бы свести их!

Назавтра вечер застал Дагейду на склоне Двергеберга, одной из трех гор, окружавших Золотое озеро. Она сидела на земле, обхватив колени руками, и ждала. Кремневым ножом она начертила на земле руну «эйва». Вокруг стояла тишина, солнце село, мир заполняли густые осенние сумерки.

– Я здесь, – сказал напротив нее тихий, невыразительный голос. – Зачем ты звала нас, дочь великана?

Дагейда подняла глаза. Там, где только что стоял гранитный валун, она увидела невысокого человечка – ростом и шириной точь-в-точь как тот валун. Плащ и низко надвинутый капюшон были серыми, борода тоже какого-то неясного блеклого цвета.

– Назови свое имя, – потребовала Дагейда. – Каков твой род?

– Я – Фаргеблинд из рода Слепых-На-Цвета. Зачем ты звала меня?

– Я пришла говорить с вами о нашем враге. О Вигмаре Лисице.

– Что ты хочешь сказать нам о нем?

– Все ваши труды пропали даром. Бергвид не смог одолеть его даже с вашим золотом.