Клеймо создателя - Феликс Филатов

Володя Щербак предупреждал меня (да я и сам это хорошо понимаю) о репутационном ущербе при сочувственном отношении к теме, которую он поднял. Меня самого давно не волнуют насмешки в принципе, а история вряд ли сохранит в памяти мою скромную персону, и если – паче чаяния – вдруг как-то сохранит, то наврет, как обычно (я уже читаю откровенную ахинею относительно своей «оппозиции Дарвину»). Однако, мысль о молекулярной массе компонентов кода (за пределами конкретных ее значений), как о ключевом факторе его организации, представляется мне довольно рациональной, является ли этот фактор причиной или следствием формирования трансляционной машинерии.

Дорогой Феликс,

с облегчением прочитал Ваш ответ, из которого следует, что Вы восприняли мою критику так, как она и задумывалась, т. е. как дружескую (разумеется, можете мои высказывания использовать, как сочтете нужным, секретов никаких нет). И рад был узнать, что Вы ни в какой мере не настаиваете на искусственном происхождении кода – нет для таких идей никакого основания. Что же до соотношений между молекулярными массами, то это, конечно, более заслуживает обсуждения, но мне представляется, что тут имеет место комбинация случайных совпадений с побочными эффектами эволюционной оптимизации кода в ходе селекции на помехоустойчивость.

Дискуссию, которой посвящена эта глава, можно было бы продолжать бесконечно (на что и указывает ее символ), однако, две пары альтернативных (А и В) позиций критику практически исчерпали. Вот они: поскольку книжка состоит из двух более или менее связанных частей – так сказать, «лирической» и, так же сказать, «научной», то

1А. лирическую часть легко можно опустить, поскольку она заумна сама по себе, многословна до невозможности и вообще ни к чему;

1В. лирическая часть уже достаточно хороша, чтобы напрягаться над научной;

2А. научная часть никакой научной не является, это чистая ересь и неприкрытая нумерология, до которой серьезный профессионал не опустится;

2В. научная часть представляет собой вполне законную точку зрения – пусть странноватую, но бесспорно интересную и имеющую право на существование.

Автор согласился с тем, что действительно рискнул репутацией, пустившись в рассуждения об удивительных симметриях генетического кода, нечасто упоминаемых в литературе, но соблазн оказался для него непреодолимым. Что до оцифровки этих симметрий, то ее результат и в самом деле может иметь случайный характер, но может – и нет; в последнем случае клеймо «создателя» кода – как Автор уже отмечал – будет неизбежно носить нумерологические признаки. Ненаучной (или мемуарной, научно-популярной, «лирической») частью Автор – наверное, не слишком удачно – хотел только подчеркнуть, что его книжка не является апологией гипотезы об искусственном происхождении земной жизни и имеет гораздо более скромную цель обратить внимание на эту гипотезу. Тем, кто извлек из чтения именно эту мысль, будет близка оценка миссис Хадсон блога Шерлока «О степени растяжимости натуральных волокон»: «Читается на одном дыхании!» Оппоненты такой оценки руководствуются либо интуицией, либо личными вкусами, очевидно далекими от идеала или иронии, но уровень современной науки просто не оставляет им других возможностей. Тем можно и закончить беседу о недостатках и достоинствах этой книжки и завершить ее последней (следующей) короткой главой.

Глава 8.

Восемь граней неизвестности (XVII)

Глава 8 – как и предыдущая – обозначена символом бесконечности, только поставленным на-попа. Слева к этой бесконечности постепенно подбирается линия жизни Автора, подобно тому, как абсцисса подбирается к символу энтропии на графиках Воннегута (Автор не араб и не японец, иначе линия двигалась бы – соответственно – справа налево или сверху вниз). В точке, где она прикоснется к «энтропии» (до которой, кажется, уже совсем недалеко), эта линия перестанет быть прямой и претерпит [квантовый] скачок, после которого всякие рассуждения о небытии Автора – или о его бытии, но в ином мире, откуда он внимательно и строго наблюдает за поведением оставшихся, – превращаются в скучнейшую глупость. Точнее всего такое состояние обозначается именно восьмеркой, которая описывает траекторию произвольных колебаний претерпевшего упомянутый скачок – между небесами и преисподней, как во сне Джона Теннера, где каждый волен выбирать то, что ему нравится. А само приближение к восьмерке заставляет на какое-то время (например, на время написания или чтения этой главы) задуматься о Вечном.

Вечное обозначилось для Автора тремя вопросами, которые его задели в связи с тем, что он уже написал. Первый из них – упомянутый выше вопрос: «Ты еще не пришел к Богу?» Второй вопрос Автор задает себе сам: «Почему мою книжку, книжку атеиста, выбрал для публикации (самостоятельно, безо всякой моей просьбы) совершенно неизвестный мне до этого канадский священник Брюс Кригер?» А третий вопрос – вопрос Тани Ту: «Что бы Вы тут о себе ни писали, Вы, по-моему, совсем не атеист, разве не так?». Простых ответов на эти вопросы у Автора нет, если не считать того, что он на них уже ответил. Но для тех, кто происхождение жизни по-прежнему связывает только с Создателем, кто предпочитает коктейль из физики и метафизики, Автор, также смешивая физику и метафизику, но в другой пропорции, добавит, что не нужно быть даже атеистом, чтобы, немного подумав (это ключевой момент!), согласиться, что траектория восьмерки отражает лишь некоторую инерцию прожитой человеком жизни в памяти тех, кто проводил его в последний путь, а память тает быстро – и так же быстро сменяется мифами и легендами.

Верующий вряд ли согласится с тем, что праведники будут способны вкушать заслуженное небесное блаженство в своих горних высях, когда внизу полыхнет Солнце, испепелив родную планету, с которой накануне вывезут грешников, чтобы поджаривать их в огне попрохладнее. Верующий не свободен от Бога (в том смысле, какой имел в виду Эрих Фромм76) и, скорее, поверит, что Солнце так же вечно, как и рай. Но Бог выставил Человека за райскую дверь и спустил его с лестницы как раз за то, что тот вкусил от Древа Познания. Это не приобщило Человека к знаниям, но освободило от плотного Божьего патроната и заставило добывать знания в поте лица своего. Да и сам Создатель не считал грехом человеческое любопытство. Зато теперь Человек отличается от Бога только тем, что смертен. Но могущество его растет столь стремительно, что способность продлить собственную жизнь, а потом и сконструировать новую, приняв ответственность и за ее сохранение, и за свободу созданного от создателей – а это пример и пожелание самого Бога – уже не за горами. И, как сказал Искуситель Адаму и Еве (имея, конечно, в виду их семя), «вы будете как боги».

Философская (а с нею и техническая) идея, что Человек может стать создателем жизни, опирается на возможность обрести «единство с миром… благодаря полному развитию специфически человеческих качеств: любви и разума»77. Эта грандиозная задача будет выполнена, по-видимому, не прежде, чем такое единство будет достигнуто, что очевидно является еще более грандиозной задачей.

Жизнь едва ли можно создать в реторте из набора химических элементов. В лучшем случае в ней по готовому дизайну можно собрать первичную машину генетического кодирования, смонтировав ее детали так, чтобы получить заданный код. Реализация такой возможности – с ясным клеймом в структуре генетического кода – будет серьезным, хотя и все-таки непрямым, аргументом в пользу тех идей, которые изложены в этой книжке. Затем – на основе полученного кода – можно попытаться сконструировать аналоги земных одноклеточных. Их, в свою очередь, можно использовать для посева на пригодную для этого планету. Как вариант, вся эта работа может быть проделана непосредственно на целевой планете – теми же роботами (которые, кстати, приобретают все более человеческие характеристики, и перспектива их эволюции загадочна и необычна). Но дальше – хотя бы для того, чтобы увидеть результат и по примеру Создателя сказать о нем: «Это хорошо» – необходимо следить за ходом эксперимента, и, если к этому моменту современная ему физика не позволит сплющить для наблюдателя миллиарды лет эволюции планеты в несколько библейских суток, тогда наблюдение это будет иметь совершенно неизвестный сегодня характер.

Здесь вновь возникает вопрос о будущем искусственного интеллекта и совмещении его с естественным, которое может иметь характер либо использования первого вторым в качестве инструмента (как это происходит сейчас и по инерции предполагается в будущем), либо партнерства, либо сосуществования, либо соперничества, которое Homo sapiens проиграет вне всяких сомнений (Джеймс Баррат78). Здесь фантазии выходят и за пределы нашей темы, и за пределы воображения Автора. Изначально Искусственные Сверх-Умные Системы (ИИСУС), способные к самостоятельному и стремительному развитию – и к эволюции вне контроля со стороны создателей, могут и вовсе оказаться теми самыми «существами», о которых спрашивал Ферми, и которые – тем более – могут долго еще быть практически недоступными для всех наших пяти органов чувств, и даже для физических приборов и, уж тем более, для общения. В конце концов, некоторые физики (о них написал, например, Сет Ллойд79) утверждают, что и сама Вселенная представляет собой гигантский квантовый компьютер.